Владимир Николаевич Христенко
Литературный город N…*
Был городок провинциальный,
Омытый с трёх сторон водой,
С периферийною тоской,
Унылый и многострадальный,
Несущий бремя прошлых дней
По части славы корабельной,
Зудившей скукою смертельной
У государственных мужей.
Зато по части развлечений
На город пал девятый вал -
Там каждый третий был бы гений,
Когда б в столицах проживал!
И у писателей-мужчин
От неуёмности натуры
Либидо как-то без причин
Ушло в расцвет литературы!
Пример тому - мой друг-эстет,
Почти сроднившийся с Пегасом -
Он был поэтом с юных лет
И неизменным ловеласом.
Достойный всяческих похвал
Во всех делах такого рода,
Он даже дым от теплохода
Для обольщений применял!
О том не раз писала пресса,
И этим жил поэт-гусар -
Большой любитель женских чар
И прочего деликатеса!
Всё это, в общем-то, не грех,
И дай Господь, как говорится,
Ему в таких делах успех,
Пока от них ещё не спится.
Но, тем не менее, года
Давали поводы для стресса,
Покуда не взошла тогда
Родной словесности звезда -
И драматург и поэтесса,
Писательница хоть куда!
И, да поймут меня мужчины,
Я сам завидовал ему -
То был талант, а ко всему
Имелись и ещё причины:
Была красавица мила,
Да так, что и писать неловко,
Хотя, скажу вам не со зла,
И в ней жила лиса-плутовка,
Но это - прошлые дела...
Она, увы, писала мало,
Транжиря творчеством своим,
Всё, больше, принцев ожидала,
Лет восемь «Душу» изливала
И издавала у Гудым.
Конечно, это всё печально,
Но, если говорить банально,
О тех, с кем дружен был Пегас,
То как не привести для вас
Пример совсем иного рода,
На ком писательская мода
Определяла статус-кво?
Кто, кроме прочего всего,
Был премий всех лауреатом,
Гордился сыном-депутатом
И сам, соседствуя уже
С литературными богами,
Жил где-то там, за облаками,
На пятом верхнем этаже.
Он вспомнить мог непринуждённо
Всех древних греков поимённо
И ностальгировал порой
Их седовласой стариной
А о ближайшей перспективе
Он говорил, примерно, так:
"Щоб не кохались чорнобривi
Iз москалями аж нiяк!"
Я ничего не сочинил,
Подобно до вранья охочим -
Сам Анахарсис, между прочим,
О том поэту говорил!
Притом замечу осторожно,
Не нарываясь на скандал,
Мне с этим разобраться сложно -
Я греков сроду не читал.
Не знаю я читал ли их
Другой из корифеев местных -
Прозаик из числа известных,
Кто был в масштабах городских
Непререкаем, словно классик,
И драматург, и театрал -
Он часто в шляпе козырял,
Пригодной, разве что, для пасек.
Писал он много и успешно,
Но «Вкус провинции», конечно,
Столичным вкусам не чета -
Здесь подкупала простота!
Любовь лечилась валидолом,
Расстройством нервов и спиртным,
А в отношеньях с женским полом
Он был как лев неукротим!
Остёр, напорист, как пиранья,
Угодник дамский, сердцеед,
Не признававший слова "нет",
И до сих пор живут преданья,
Как дамы втайне от мужей,
В подушку по ночам рыдали,
Когда его припоминали
В безумствах юности своей -
Им, разумеется, видней.
Помимо них, до той поры,
На пребывающем в загоне
Литературном небосклоне,
Летали, больше, комары.
И, словно у морских актиний,
У них был редкостный талант -
Ценить не выше "Ватерлиний"
Литературный провиант!
Конечно, были, вне сомнений,
Примеры редких исключений,
Чей дар и вправду не иссяк.
Один мой друг, почти что гений -
"Производитель впечатлений"
И ближних плаваний мастак!
Извечный франт, любитель чарки
Из абиссинских Ойкумен,
Он славил Колесом футарки
Родной уездный город N.
Он был безумно популярен,
Ходил вальяжно, словно барин
И лесть facebooka принимал
Превыше всяческих похвал,
Был на поэзии помешан,
Как ёлка цацками обвешан
И хвост в косичку заплетал.
Благословенный южный край:
Безумство моря, солнца, мидий -
Недаром даже сам Овидий
Об этом вспомнил невзначай,
Когда в предутренние грёзы
Слагал свои "Метаморфозы".
Да сам Гомер родился тут!
(Когда историки не врут.)
Но постепенно время шло
И нравы там поупростились,
А, может, люди обленились,
Поскольку море и тепло
К Шекспиру не располагали -
Чужих там вовсе не читали,
Ну а свои же, как назло,
Примером быть могли едва ли.
И, хоть писательский народ
Строчил по книге каждый год,
Картины это не меняло -
Талантов прибавлялось мало,
Всё больше серость и слегка
Провинциальная тоска.
К тому же пишущие дамы
Предпочитали мелодрамы,
Слагая ночью у окна
Три бледновато-жёлтых сна,
Верлибром увлекались страстно
И говорили: "Всё прекрасно!"
Начальство, видя добрый знак
В поддержке творческого цеха,
Для них старалось кое-как,
Но без особого успеха.
Да и, к тому же, как всегда,
На это денег не хватало -
Поэтов почитали мало,
Что, впрочем, тоже не беда,
Поскольку, опыт, как-никак,
Давно сводился к анекдоту -
Кормить охотничьих собак
Лишь отправляясь на охоту.
Начальники всегда щедры
На обещанья, слава Богу,
И отпускали понемногу
Номенклатурные дары.
А чтобы не попасть впросак,
Скорей, привычкой рефлекторной
Кормили пишущих собак
Подачкой «Улицы Соборной»...
К тому же, в наш безумный век
Кого прельстишь литературой?
Тут надо, чтобы человек
Был неуёмною натурой.
Такой, к примеру, как одна
Моя знакомая. Она
Была как будто небесами
Для этих целей рождена,
И с юных лет увлечена
Библиотечными делами,
Водила дружбу с москалями,
(Что нынче может быть и зря),
Но, откровенно говоря,
Прекрасна, словно Марсельеза,
И почитаема везде,
Она была, как мать Тереза
В библиотекарской среде!
И к ней стадами в кабинеты,
Шла литераторов толпа -
И драматурги, и поэты,
И графоманы, и эстеты,
И остальная шантрапа!
Достойна всяческих оваций
На этом поприще своём,
Она для них открыла дом
Литературных презентаций.
Там, даже, помню, был один
Полухохол-полугрузин,
Полуиздатель, полугений
На поприще разоблачений.
Ну как такого не пусти -
Теперь сенсации в чести!
И все, рождённые намедни
Свои писательские бредни,
Несли и бард, и театрал,
И даже интернет-журнал,
Который вёл мой друг Качурин,
Был ею тоже окультурен!
Иначе кто бы нас пускал
В такой благословенный зал?
На этом месте, может быть,
Рассказ бы надо завершить
О городке и жизни бурной
В его среде литературной.
Но кто же автор-пасквилянт,
Что перед миром всех ославил
И на посмешище направил
Свой очернительский талант?
Все эти шуточки с намёком
Ему, конечно, выйдут боком,
Но мне его совсем не жаль!
Во-первых, потому, что враль
И мнит себя неимоверно,
И о коллегах пишет скверно
(К тому же, вообще - москаль!),
А потому и вывод ясен
И заявляю напрямик -
Любителям подобных басен
Пора укоротить язык!
Чтоб город наш провинциальный,
Водой омытый с трёх сторон,
Свой бастион патриархальный
До лучших сохранил времён!
И в череде забот земных
Всё повторится год из года -
Вновь на красавиц городских
Сойдёт дымок от теплохода,
И понесёт Ингул-река
К Парнасу новых кандидаток,
И жёлтых снов, наверняка,
Напишется ещё с десяток.
А там, глядишь, ещё мильон
Трудом писательским прельстится,
Потом на них озолотится
Любимый всеми "Илион".
Потом... Да только в том ли суть,
Что будет в этом ералаше?
Ведь мне хотелось хоть чуть-чуть
Представить завтрашнее наше,
Где всё, что мы сейчас творим,
Потомки приговором строгим
Сочтут банальным и убогим,
Да и совсем не нужным им.
А наши мысли, чувства, страсти
Они припомнят лишь отчасти
И то, скорее, невпопад,
В одну из календарных дат.
И, извлекая нас из пыли
Библиотечной полутьмы,
Забудут нас, как позабыли
Своих предшественников мы.
И всё, что мы для них писали,
Над чем мы мучились, страдали,
Что так хотели воплотить,
Они потом прочтут едва ли,
И даже если, может быть,
Причудам этим посмеются,
Но в их читающей среде
Они навряд ли приживутся,
С годами в памяти сотрутся,
И словно волны разойдутся,
Блеснув кругами по воде...
* * *
Ну, как же время скоротечно...
Ещё вчера, смеясь беспечно,
Мы даже не смотрели вдаль -
Нам всё, казалось, будет вечно,
Но всё проходит. Всё конечно.
Увы. Такая, вот, мораль.
А жаль...
* - иллюстрации художника С. Пантелейчука (г. Николаев)
Владимир Христенко "Литературный город N..."
(г. Николаев, научно-педагогическая библиотека, 15 августа 2016 г.)