Форма входа
Новогодний выпуск 2013 года
Дмитро Кремiнь
поет, Голова Миколаївської обласної Спiлки письменникiв
Дмитро Кремiнь з сином Тарасом в Новий 1988 рiк...
DE PROFUNDIS
Коли вона стояла як Мадонна,
До серця притуливши немовля, –
Хитнулась твердь, небесна і бездонна,
Хитнулась і спинилася земля.
Це наша Україна, мати-ненька,
Це наш Полин, Потоп і Землетрус.
І ця сорочка вишита біленька,
І цей біленький вишитий обрус.
Як ми багато в світі цім не встигли!
Але над світом – мати і дитя…
О, не викреслюй коми, ніже титли
У чорній книзі нашого буття!
І дім зведем. І відбудуєм школу,
До солі ми докинемо нектар.
І буде все. І піде все по колу:
Кому комп`ютер, а кому – буквар.
І буде твердь земна твердіша тверді,
І м`якша за розплавлене шосе…
І будем жити, жити – аж до смерті,
Коли нас білим снігом занесе!
* * *
Менует
Менуети сріберного листя
Запалили скрипковий вогонь.
В поцілунку, у струмі долонь.
Старовинного серця удари.
Старовинної рами багет.
І кружля –
І кружля –
І кружлятимуть пари,
Відкидаючи тінь на паркет.
Я з коханою в танці зійдуся…
Пам`ятати не будемо зрад.
Але як я сюди повернуся,
Де ніхто мені більше не рад?
Ти простягнеш холодні долоні
На моє скам`яніле чоло…
Де й коли, у якім Вавилоні,
У якім це столітті було?
* * *
2013
Тринадцятий рік двадцять першого віку,
Гусарське шампанське стоїть на столі.
Ще буде нам років і років без ліку,
Ми еру промчим – і криваву, і безлику,
Зійдуть зі своїх стапелів кораблі.
Корвети і крейсери. Радість натруджена
Прийде після наших руїн і скорбот.
І ця миколаївська чортова дюжина
Поетів – озветься з далеких широт.
Прощайте, печалі! Ми будемо й далі
Життя святкувати і йти крізь шторми.
І дзвін новорічний, шампанське в бокалі –
На вічній землі, де любилися ми.
Перебудемо всі під святковим наркозом.
У дружньому колі, де радість одна.
І юна Снігурка із Дідом Морозом
За наше майбутнє хай вип`є до дна.
Тринадцятий рік – і згадай на хвилинку,
Якими снігами до нас він прийшов.
І цю новорічну красиву ялинку,
Нев`янучу, вічну, як наша любов!
Вячеслав Качурин
поэт, Главный редактор журнала "Николаев литературный"
Вячеслав Качурин с женой и дочерью в Новый 1976 год...
Накануне 1976 года я пришёл из очередного плавания на китобойной флотилии "Советская Украина" и впервые за несколько лет встречаю Новый год не в тропиках, спускаясь в рефрижераторный трюм, а вместе с женой и дочерью около настоящей ёлки. В 1975 году я был принят в Союз писателей Украины и стал лауреатом Всесоюзного фестиваля самодеятельных фильмов. Моя работа "Земля стоит не на китах" заняла первое место... Жена и дочь довольны, что я не ушёл в очередной рейс, а попугай Пиня в руках у жены всё время повторяет:"Слава моряк! Слава моряк!" И было это ровно 36 лет лет назад...
В. Качурин
Новый год в тропиках
Нас к югу вынесла кривая,
Мы снова в тропиках, и вот,
От душной влаги изнывая,
Мы вновь встречаем Новый год.
Напялив зимние костюмы,
Из этой жаркой кутерьмы
В рефрижераторные трюмы
Как-будто в зиму входим мы.
Нам по-особенному дорог
Морозец этот взаперти,
Струится иней с переборок,
Как белый дождь из конфетти.
Снежинка колет, как иголка,
И в белоснежном парике
Стоит пластмассовая ёлка
На табуретке в уголке.
И после смены на погрузке
В один и тот же час с Москвой
Вдали от Родины по-русски
Мы отмечаем праздник свой.
Припомним близких в разговоре,
Чуть погрустим навеселе...
Мы тут не пьём "за тех, кто в море",
Мы пьём за тех, кто на земле!
* * *
Середина рейса
Вот, обозначив свой приход
Над строем рюмок и тарелок,
Разрезал время Новый год
Тугими ножницами стрелок.
Настала праздников пора,
Без них морские будни – проза.
Экватор. Бабушка Жара
Заместо Дедушки Мороза...
Провозглашён заздравный тост,
Забыты шквалы и напасти.
И длинный рейс, как Невский мост,
Переломился на две части.
Анатолий Маляров
прозаик, драматург
"Под Новый, 2008 год, мне впервые купили шляпу за 140 гривен, куртку за 70 гривен и разрешили сняться за 25 гривен. Это был самый счастливый Новый год в моей жизни. Чего и вам желаю."
Анатолий Маляров. г. Николаев, детский городок "Сказка"
Финская кампания
Товарищ директор степной МТС, мой отец, отличался сугубым постоянством. Отечественная закончилась почти три года назад, а он шинели не снимал, яко и кителя, и галифе и сапог. Только погоны срезал да на союзки наращивал латки. Собственноручно – денег не хватало на хлеб, не то что на одежонку, но гонор держал на людях. А еще садился за руль, хотя левая нога, по самую ягодицу, осталась под Штеттином. Мотался по тракторным бригадам ночью с верным оруженосцем, шофером Олексой Чинским, а днем сам – на то в озере щука, чтобы карась не дремал.
В сочельник по хате пошел шепот: едем праздновать в Богдановку. Дома нельзя – ни Рождество, ни Крещение, ни-ни! – отец коммунист и власть. А за шестнадцать верст, у слесаря с тамошней «летучки», можно и под иконами посидеть, и чарку-другую опрокинуть, кто донесет!
В деревянной кабинке уместились штатные: товарищ директор, то есть – мой отец, Семенович, и мама, Ватовна. В кузов полез верный Олекса, тоже коммунист, его жена, Саня, и я, многогрешный, хоть и недотепа, но первый ученик в седьмом классе. Вот так!
Через балку и два холма, мимо лесополосы и в обход правления колхоза – от глаз чужих подальше – нырнули в третий двор с краю. Косолапый Иван, сверстник обоим нашим мужикам, и Катерина, простушка ему под стать, оба «причепуренные», то есть в «вышиванках» и овчинных вывертках, с призывными улыбками, прямо руками втаскивали нас «до господы».
– Нарэшти удостоилы! И того и позатого року токо обещалы!..
– Шановни гости, просимо до свитлыци!
– Ради нэбо прыхылыты!..
В домике под стрехой, высоком, побеленном и подведенном сажей по завалинке, царили мир и согласие. Девчонка, годом меньше меня, и мальчишка лет восьми, Катя и Ваня, – имена как у всех в селе, дальше фантазия родителей не доставала, – окружили меня, властью повели в угол светелки. Там ослин, уставленный пирожками, домашними конфетами из орехов и маляса, узваром – компотом и многими сытными блюдами, которые для меня незаметны были за сладостями.
Хозяева накануне закололи любимчика семьи, кабанчика Хваська, потому пир был жирный, ароматный и щедрый: поджарки, соления из погреба, варения из печи. Отца устроили во главе стола: почетный гость и – так удобней ему всего управляться с протезом. Мать справа – для ограничения возлияний. Чинский – напротив. Сане поставили малый гранчак, а Олексе – нет, к ночи ему садиться за руль. Хозяева устроились так, чтобы удобно было колебаться к печ-ке и вставать «до клуни». Впрочем, какое-то время дети в углу занимались собой, то есть малыши все подавали и подавали мне. Я ел и ел.
Старшие огласили:
– До вашего здоровья! – и дружно выпили. Шофер глотнул сухую слюну.
Я поднял голову полчаса спустя, когда отец громко, видимо, после второй, скомандовал:
– Олекса! Прими на плечо. От имени меня!
В таком угаре смачных котлеток-шкварок, маринованного, моченого трудно было не исполнить приказ с первого раза. Но шофер держался.
– Олекса! Пей. Я сам сяду за руль...
Командир смаковал уже третью и явно не последнюю. Тем не менее Чинский со вздохом покорился.
Веселые хозяева запели:
«Ой, у поли нывка,
кругом катерынка.
Там дивчына жыто жала,
гарна, чорнобрывка!»
Дети выбегали на морозный двор, под навесом собирали квелый снежок, убегались, вспомнили о поджарке, о которой еще год назад, в голодуху сорок шестого и седьмого, не знали, как и мечтать, и вернулись за стол.
В хате звучала уже тягучая, горькая, с открытым упреком песня:
Як поихав Йиван на филяньську войну,
Та й оставыв Катэрыну на хазяйстви саму...
Пел один хозяин, сурово, пронизывая взглядом гостей и окончательно упираясь в супругу. Захлебнулся, сжал грудь, то есть, «твинчик», телогрейку и тряпицу-шарфик под заслюнявленным подбородком, в кулаке, в глазах обильно блеснули слезы. Он утратил певческий голос и досказал прозой:
– Пришел обмороженный, запуганный и беспалый, а его у двори встричает Катерина. Та не сама – на руках ее маленьке дытя... – И горючая слеза упала в полный стакан.
Мой отец тер лоб и вникал в ситуацию, по службе он обязан делать выводы и принимать меры.
– Отуда на хрен! – сказал он, не в состоянии охватить объем информации.
Я хоть и недоумок, но со своего угла выражаю нетерпение:
– У нас по «Живой природе», чтобы уродить, надо девять месяцев, а финляндскую кампанию воевали... три... Коты, что ли?!
– То шо, это я брешу? – занижает тон хозяин Иван. Тут же, встретив мутный, отсутствующий и потому непробиваемый взгляд Семеновича, на той же ноте, но чуть оговариваясь, выдает:
– Пусть я брешу. Но песня же брехать не может же... От послухай:
Як поихав Йиван на филяньську войну,
та й оставыв Катерыну на хазяйстви саму…
И тянется сжатым кулаком к лицу супруги. Катерина померкла, глаза и щеки сразу запали, «вышиванка» без прикосновения смялась. Она тихо заскулила. В унисон ей завыли дети ее рядом со мной. Сильнее всех меньший, Иван, он и уродился в Финскую кампанию. Да так занозливо подвывал, что и мне захотелось всплакнуть. Я тогда, в самый путанный период моего земного обитания, понял, что в этом доме живет какой-то ритуал. Тут первый артист, Иван-отец, по пьянке заводит игру, семейка его обязана участвовать.
Может быть, у кого-то останутся фингалы, кто-то переночует у кумы, село день-другой погутарит о ярком событии своей жизни – такая художественная самодеятельность.
– Я тебя, Иван, частическо не понимаю, – как бы подтверждая мои простодушные догадки, поднимается Олекса Чинский. – От скоко я у тебя пью, скоко же ты ставишь одну и ту ж пластинку. От, Семенович, вы человек с верхним образованием, хоть институтов не кончали. От вы откройте ему глаза.
– Открой глаза! – куда-то в потолок командует отец сам себе.
– Слухай, Иван, – качался и опирался о стол Чинский. – Ты различаешь своего младшенького? Он же – две капли воды – ты!
– И опять я брешу!? Ну шо, шо вин – це я? Ну шо?!
– А то, што ты оставил Катерину на хозяйстве с брюхом, того в песне не поется? Дурной тебя поп крестил!
– Ну шо? Ну шо?! Уси тут против меня. Думал, хоть в праздник поймут...
Свое слово сказала моя мама, женщина определенных правил:
– Так, Семенович, сынок – собираемся.
Завыла Катерина:
–У Ивана пройде-ет… Он такой тихи-ий! Все в хату несет. Это не он, это самогон за него плетет!
Иван бушевал, опрокидывал стаканы. Отец пытался встать на протез, упал. Олекса подхватил его и повалил на себя.
– Домой сию минуту! – Это мама.
– Кто же повезет? – вне себя рыдала Катерина.
– А вот этот... шибздик, – Олекса уже поднялся и ставил на ногу отца, – он по селу рушал с места, рулил, то уж степью...
– А ты не можешь? – мама терзала Чинского.
– Могу, только завтра, как просплюсь. Та я натаскаю шибздика. Чуть-чуть, самим основам. Слухай. – И, толкая меня в дверь, быстро-быстро, читал, словно заговор или волшебное стихотворение: – Кривошипный механизм служит для превращения линейного движения поршня во вращательное движение коленвала... Остальное – по приезду домой..
Кто кого куда тащил, что кому говорили, я уже не помню. В кузове вповалку оказались оба мужика и Саня. Я за рулем, а мама моя – рядом.
– Два дурака при руле все надежней, – объяснила она свое присутствие.
Я громко рычал всеми тридцатью пятью лошадиными силами, пока выбирался сквозь широкие ворота. За спиной звенело уже в два голоса, Ивана и Катерины: «Як поихав Иван на филянську войну, та и оставив Катэрину…» – звенело согласно, заливисто, весело.
Я благополучно довез праздничную компанию домой. И тем был благословлен водить автотранспорт с неполных семнадцати лет. А вот Иванов да Катерин так никогда и не пойму, потому они интересны мне и до сих пор подпитывают мою душу…
Ирина Гудым
Крупнейший николаевский книгоиздатель
Свiтлана Iщенко
поет, актриса
Різдво 1999 року. Це я і моя старша донька Дженніфер, якій всього 10-й місяць пішов на той час... Цікавий факт, що вона народилася на Міжнародний День Театру. У Миколаївському Українському Театрі Драми та Музичної Комедії, де я була актрисою, в годину народження моєї доньки розпочалася прем'єра вистави "Поцілунок Примадонни", до якої я написала кілька текстів пісень... Пізніше, коли актори поздоровляли мене з народженням донечки, то всі в один голос пророчили: "Актриса народилася!"... Зараз Дженні вже в 9-му класі школи – як же швидко летять роки...
Рiздвяний
А до Різдва лишилося днів сім.
Сім днів до таїнства любові.
Ще спить рожевим сном Єрусалім.
Лише предречені шляхи Мандрівникові.
Ще князю Володимиру чолом
Не пали ниць холопи в Бористені,
Ця ще ріка не миє кров Дніпром.
І Рим Великий не скорив Атени.
Ще не вбиває брата брат
В кривавім пеклі Іордану.
Ще сіє золото Євфрат.
Іще не створено Корану.
Ще на Голготі не встановлено хреста...
Лише сім днів до крику першого – Христа!
* * *
Вітер виє штормовий. За вікном – зима.
Зимно зимньому зимів’ю зимувати.
Горобина нахилилася до хати
Колихати
Мою доню – снігове горобиня.
Лариса Матвеева
поэт
Лариса Матвеева с дочерью в Новый 1996 год...
В 1996 году у меня вышел поэтический сборник "Осколки" и драматическая поэма "Светлейший" о последних годах жизни Григория Александровича Потёмкина – основателя нашего города. Отрывок из поэмы был поставлен на сцене народного театра, которым руководит Н.А. Троянов. В этом же году моя дочь Аня пошла в первый класс..."
Л. Матвеева
Зимний вальс
Южный город невест в подвенечное платье одела
Белошвейка Зима, кружевница Зима.
И лиман, словно свадебный стол, скрыт под скатертью белой,
И, как гости хмельные, толпятся дома.
В шубы из горностая акации кутают плечи,
В полушубках песцовых форсят тополя.
И мерцают крестами соборов зажженные свечи,
И холстом вдоль дорог расстелилась земля.
Вместо хора венчальные гимны ветра распевают.
Может солнце с луною заменят венцы.
То не дым над трубой – фимиам над кадилом всплывает,
То не птицы – то вести счастливой гонцы.
Южный город укутан метели ажурной фатою.
Как невеста, загадочен, светел и чист.
Согревается воздух морозный и сердце мечтою
И надеждой, что жизнь – не исписанный лист.
* * *
В эту дивную ночь загадай что-нибудь непременно.
И желание сбудется, если умеешь мечтать.
Новогодний подарок себе попроси у Вселенной –
Раз в году, вот увидишь, не сможет она отказать.
Ну попробуй хотя бы! Чудес не бывает на свете?
Ты напрасно так думаешь! Я заявляю всерьёз!
Нужно просто поверить, как верят наивные дети,
Что на Северном полюсе где-то живёт Дед Мороз,
Что из леса подарков мешок и нарядную ёлку
В каждый дом принесёт замечательный сказочный Дед…
Пусть ты знаешь, что всё по-другому... Но много ли толку
В том, что взрослым известен такой невесёлый секрет?!
Так снимай поскорей равнодушья холодную маску
И желанье загадывай, ведь на носу Новый год!
Всей душою прими эту добрую зимнюю сказку…
Нужно в чудо поверить, тогда оно произойдет!
Владимир Христенко
Глава Николаевского землячества в Москве
Дед Мороз
(Новогодние хлопоты)
Как же хочется спать. Утреннее солнце словно издевается, врываясь без спроса в расщелину штор и нещадно слепя глаза. Димка проснулся. Ну почему именно сегодня с утра солнце, как назло, такое яркое? Сегодня ведь Новый год и мама обещала, что придет настоящий Дед Мороз с подарками. Жаль, что приходит он слишком поздно, когда все дети уже спят и поэтому оставляет им – взрослым – наши детские подарки... Конечно, Димка уже большой, и в свои пять лет не верит ни в каких всамделишных Дедов Морозов, но если это так хорошо, да еще связано с подарками – то почему бы и не поверить? Хотя бы на один день. Тем более, если маме этого так хочется... А еще хочется увидеть живого Деда Мороза и разобраться наконец – есть он в самом деле или нет? А потому лишь только ради этого стоит хорошо выспаться сейчас, чтобы хватило сил дотерпеть до его прихода...
Рядом в соседней кроватке всё еще спал старший брат Андрейка. Ему тоже совсем не хотелось просыпаться потому, что он знал разницу между днём до и днём после Нового Года. День после Нового года – самый лучший день в году! В этот день все дарят тебе подарки, говорят хорошие слова и кормят разными вкусностями. А день перед Новым Годом – самый скучный день. В этот день основные слова которые тебе приходится слышать – ”не мешай”. Мама, как обычно, конечно же, будет целый день готовить на кухне, а вы с братом сидите в своей комнате и не приставайте к ней со своими просьбами и вопросами. Не мешайте – займитесь чем-нибудь и ждите Деда Мороза. Он обязательно придет – просто идти ему далеко. Передавали, что даже какой-то город есть, где живет Дед Мороз, но это где-то очень далеко за МКАДом, на севере и как это город называется Андрейка не знал. Конечно, можно было бы спросить Ирку – старшую сестру, но делать этого совсем не хотелось... Эта гадина еще вчера наябедничала маме о том, что они с братом тайком повыковыривали орехи из черносливов, которые мама заранее сделала для гостей, ну и для Деда Мороза, конечно. Хотя откуда её известно, что Дед Мороз любит черносливы с орехами? Разве там, на севере, черносливы растут? Но спрашивать об этом старшую сестру – значит простить ей её же подлость, а этого как раз и не хотелось делать. Поэтому оставалось одно – спать.
А старшая сестра в это время заперлась в своей комнате и, по всей видимости, выходить оттуда до конца своей жизни не собиралась. Её захлёстывала обида, и слова, наполненные желчью, сквозь стиснутые зубы беззвучно расплескивались по всей комнате в адрес этой. Ну, никак не ожидала она от этой мамы такой подставы. Все из класса собираются у Большаковой на квартире, а ей, видите ли, запрещают. С ума сойти – 14 лет скоро, а её всё маленькой считают. Ну почему у других родители – нормальные люди? Мало того, что разрешают своим детям самим встречать Новый Год, так еще и квартиру свою для этого предоставляют. А тут? Пипл точно чего-то не догоняет! Да и перед Большаковой неудобно – назавтра что-то ей придется говорить, объяснять. Да разве Пипл понимает, в какое глупейшее положение они ставят свою родную дочь? Такое впечатление, что она стразу родилась главным бухгалтером в своей фирме, а он – Сергей Иванович, или Серый – как его называют все, включая маму, с детства был актером…
А сам Серый, он же Сергей Иванович, сегодня был вымучен как никогда. Чёрт знает что! Это же какой-то дурдом, а не Новый Год! Да когда же они научатся готовиться к Новому Году нормально, заранее? Вроде умные люди, а каждый год всё начинают делать чуть ли не 31 декабря. И ведь понимают прекрасно, что хоть Новый год, как обычно, и наступает внезапно – лишний день для подготовки никогда не помешает! Хотя всё равно будет суматоха с костюмами, подарками и адресами детей, которым нужно развести все эти подарки, да еще извечные московские пробки... Господи, вроде бы еще в прошлом году таких пробок не было. А сейчас? Ну, куда столько народу едет в шесть часов вечера 31 декабря? Впрочем, может быть это такие же бедолаги – Деды Морозы куролесят по всей Москве с мешками подарков и пачками адресов, надеясь хоть к первым ударам курантов поспеть домой к себе? Город полный Дедов Морозов, стоящих в пробках, мешающих друг другу проехать и подрезающих один другого... А тут еще, как назло, в каждом доме наливают после вручения подарков и никуда от этого не денешься – традиция. А, значит, Лидка снова будет шипеть: опять нажрался, как свинья – перед гостями неудобно. И что у всех мужья как мужья, и что она уже не помнит, когда последний раз нормально Новый Год встречала. Ну и всё такое в этом духе. Хотя если вдуматься, то если бы к нам домой приехал такой же Дед Мороз с подарками, то сама же ему первая и налила бы... Другим, значит, можно? Чужих Дедов Морозов, выходит, дома жёны не ждут? Понять женскую логику разумом нельзя – двойной стандарт самой природой заложен в генетику женщин…
Господи, на Каширке опять пробка и на этот раз, по всей видимости, надолго. Ну всё, теперь к 12-ти точно не успеть и, значит, наутро, как всегда, будет разбор полетов.
– Ты почему вовремя не приехал?
– В пробке стояли.
– А зачем ты вообще согласился быть Дедом Морозом в этом году? Что, других нет? Ты же каждый год ишачишь за них за всех???
И как всегда придётся отвечать ей одно и то же. Что это моя профессия, что мне за это деньги платят, что я актер, понимаешь, актер. Женщины, как существа романтические, любят актёров вообще. Им кажется что актер – это когда сплошные цветы, аплодисменты, выходы на бис и всё такое прочее... А то, что актер должен пахать и в будни и в праздники, чтобы прокормить своих детей так это никто в расчет не принимает. Вот был бы ты, к примеру, директором фирмы по продаже унитазов – твой бы труд уважали. А так сплошное лицедейство – ”дуракаваляние” одним словом... И как, скажите мне, объяснить жене, что я актер по призванию, а лицедейство – это моя профессия?
Актер он. Лицедей хренов! А напиваться, как свинья, зачем? Ну пришел, побыл пару минут, поздравил ребенка, съездил к остальным детям и по быстрому домой. Да только разве его домой тянет? Он, видите ли, отказаться не может. Ему, видите ли, неудобно. А приходить к каждому следующему ребенку под мухой удобно? Это, по-твоему, хорошо? Ведь дети – они же всё видят и всё понимают. А последний ребенок из этого твоего идиотского списка – так он вообще самый разнесчастный – ну кому приятны пьяные кривляния подвыпивших Деда Мороза и Снегурочки?
Кстати о Снегурочке. Надо будет узнать, кого к нему прикрепили в этот раз. А то он наутро будет мне, как всегда, сказки рассказывать, а поедет с ним опять эта старая дева Бахметьева. Господи, бабе под сорок, а она всё Снегурочек играет! Тоже мне внученька! Бриджит Бардо перекрашенная... А сама, небось, спит и видит, как бы затащить этого олуха в постель. Нет, ну действительно – разве станет порядочная женщина болтаться одна с пьяными мужиками по всей Москве, да еще вечером 31 декабря? Нормальная женщина, она в это время у плиты, как ведьма на метле, вертится и старается, как всё бы повкуснее было. Наизнанку себя выворачиваешь и всё для него, подлеца! Душу во всё вкладываешь, а этот Дед Мороз хренов сейчас, небось, уже принял на грудь и тискает где-нибудь в темном углу свою Снегурочку...
Кстати о подарках. Я ведь детям обещала, что у нас точно будет свой Дед Мороз и тоже принесет подарки. Слава Богу, что заранее всем всего накупила! Не забыть бы, когда уснут, положить это всё под ёлку. И хорошо хоть саму ёлку успела с детьми нарядить ещё с вечера, а то сегодня точно был бы сумасшедший дом…
* * *
Дед Мороз спал сном праведника, уткнувшись носом в подушку. Морозный воздух, проникающий в спальню через форточку, предусмотрительно открытую чьей-то заботливой рукой, скорее в воспитательных, чем оздоровительных целях, отчаянно боролся с испарениями жуткой смеси всего, выпитого накануне. Снились ужасные московские пробки, вчерашние хохмы с хождениями по перепутанным адресам в поисках нужной квартиры, из-за чего приходилось звонить в разные двери, чтобы, в конце концов, найти ”свою”. И конечно везде им были рады, везде приглашали за стол и, конечно, наливали. Только у нас искренне рады совершенно незнакомому человеку и тащат его за праздничный стол лишь потому, что у него красный халат и борода на резинке! Магическая сила перевоплощения! Объяснить это невозможно. Впрочем, всем было весело… Правда, потом надо было ещё отвезти домой совершенно опьяневшую Таньку Бахметьеву. Снегурочку под конец совсем развезло от частых застолий, череды детей, путаницы их имён, последующих «на минуточку» приглашений на кухню и долгих муторошных переездов по Москве. Домой Дед Мороз заявился, как обычно, в третьем часу, когда некоторые из гостей уже подумывали расходиться.
Подарки, заботливо перевязанные цветными ленточками, стояли под елкой. Это было как раз то, о чем дети мечтали весь год и что так хотели получить от Деда Мороза в новогоднюю ночь. Было только немного жаль, что сам Дед Мороз снова пришел слишком поздно – когда все они уже спали и опять не смогли его дождаться... А ведь им так хотелось! Но разве это главное в Новый Год? Главное то, что Дед Мороз всё равно был и, конечно, принёс им подарки, и как раз именно те, о которых они так мечтали. И кто после этого скажет, что подарки в новогоднюю ночь это не самое главное в жизни? А значит Дед Мороз, всё-таки существует, и в этот раз точно приходил, раз их любимые подарки – вот они – на полу под ёлкой. Тем более, что кроме старшей сестры – известной язвы, никто особенно и не заметил сваленный в углу «дедморозовский» халат с нелепой красно-белой шапкой. Белая пушистая борода Деда Мороза свисала на резинке со спинки стула…
С Новым Годом!
Екатерина Голубкова
поэт
У этого "новогоднего" фото, где мы стоим вмесете с Лёней Гершовым, есть совершенно точная дата – 3 января 1967 года, место – город Николаев, здание за нами – ЗАГС. Мы только что вышли из него после регистрации. Свадьбы, как таковой, не было – расписались, посидели с друзьями, и разъехались. Он – дослуживать в армию, я – работать в Питер. Не было денег, не было времени на подготовку (накануне в поезде решили, утром 2-го января подали заявление, а уже 3-го нас и расписали – солдат всё-таки!). Не было даже обручальных колец – друзья свои дали напрокат. (А у нас колец, кстати, и по сей день нет!) Но ничего. Зато 45 лет с тех пор вместе...
Е. Голубкова
Ты выходишь смотреть, как не падает медленный снег,
Как зима наклонилась над маленьким городом в белом.
А в тумане ветвей – полутень, полусвет, полусмех...
Ах, душа! Ты опять перед чудом зимы оробела!
И уже не уйти, и не сдвинуться вбок или вглубь,
Не сойти с полотна убеленных домов и кварталов,
И остаться на нем в незаполненном левом углу
Той единственной точкой, которой ему не хватало.
* * *
Зимнее утро
И новый день, как осторожный зверь,
Понюхал землю и следы у входа,
Потрогал лапой запертую дверь
И ощутил – рождение и холод.
Стоял декабрь. И в небо из трубы
Летели искры с дымом вперемешку.
И день пошел по улицам трубить,
Что он – рожден, и не желает мешкать!
Перевернув будильники вверх дном,
Он тормошил людей в домах кирпичных,
Как будто был он самым главным днем,
Как будто не был зимним и обычным!
И город просыпался и галдел,
Спешил народ с заботами подмышкой…
И между нами суетился день –
Такой смешной и зимний коротышка.
* * *
Из цикла «Новогодний венок сонетов»
1.
Год завершен. Перевернуть страницу…
Постой, помедли несколько минут!
Чуть тишина над свечкою дымится…
Но вот – удар. Куранты полночь бьют.
Под ликованье сдвинутых бокалов,
Под суету и праздничный разброд
Серебряною капелькой упала
Секунда, открывающая год.
О, Новый год! Твоим очарованьем
Полонены мы в бытовом пылу,
И сражены таинственным мерцаньем,
И шорохом иголок на полу…
Но мы – на снег, туда, где зимней ранью
Летит январь по льду, как по стеклу.
2.
Январь летит по льду, как по стеклу –
Восторженный, взлохмаченный и юный.
С размаху бьет ладонью по стволу –
И гулким басом отвечают струны.
Скрипят шаги, и замерзает дым,
Стволом курчавым вырастая в небо.
Январь хохочет. Город – молодым
Встает в веселой сутолоке снега.
Январь спешит. По снегу, напролом,
Он прыгает, рискуя оступиться,
Через сугроб, что за ночь намело,
И дальше, дальше белым вихрем мчится
Туда, где меж сиреневых стволов
Сидит февраль испуганною птицей.
3.
Сидит февраль испуганною птицей,
Нахохленной, готовой улететь.
Ему, бедняге, по ночам не спится –
Боится не увидеть, не успеть.
То заметет, затопает ногами,
То вдруг к земле беспомощно прильнет
И слушает – в глухом подземном гаме
Иная сила бродит и растет.
Он – недоволен. Он пуглив и мрачен.
Бормочет он, качаясь на ветру:
"Вот, был январь, ему во всем – удача,
А тут пойди, попробуй, поцаруй…"
Но брызнет солнце, всё переиначив,
И март смущен, как первый поцелуй.
13.
Встает декабрь последнею чертою
В мохнатой шубе, с инеем густым.
Проходят ночи чинной чередою,
И куцы дни, как заячьи хвосты.
Земля в снегу, как в теплом полушалке,
В стеклянный панцирь спрятались кусты,
И дым из труб, нечесаный и жалкий,
Слоняется по улицам пустым.
Взмахнет метель огромной белой лапой –
поземка свист по рекам пронесёт.
На небе туч – заплата на заплате,
И вечер дик и мрачен, как урод.
Год завершен. Декабрь снимает латы.
И вот опять приходит Новый год…
14.
И вот опять приходит Новый год –
Единственный тобой любимый праздник.
И жизнь хохочет, и летит, и дразнит,
И счастлив ты, и всё – наоборот!
И день встаёт стремительный и гибкий,
Ты не зависишь от своей судьбы,
И даже телеграфные столбы
Тебе кивают с вежливой улыбкой!
И есть, о чем мечтать, к чему стремиться!
И всё не так, как в прошлые года!
И время ожиданием томится,
И каждый ждет мгновения, когда
Он скажет, дрогнув (впрочем, как всегда!):
"Год – завершен. Перевернуть страницу!"
* * *
Новогоднее...
Ах, южные зимы! Дожди без умолку…
Стоят в магазинах нарядные ёлки
Под снегом из ваты, в нарядах из кружев,
Глядят виновато в чумазые лужи.
Им жарко к тому же при свете неона,
Им хочется в стужу – до хруста, до звона.
Чтоб звезды мигали: – Наденьте нас, ёлки!
Чтоб к ним прибегали озябшие волки,
Чтоб зайцы петляли у них под ногами,
Чтоб месяц звенел золотыми рогами…
Но мы их, конечно, назад не отпустим.
Мы их разукрасим, спасая от грусти,
И свечи зажжем, и поставим на стол,
Чтоб нас Новый год без ошибки нашел!
Аркадий Суров
поэт
Новый Год приближается. Пыльный кафтан Дед Мороза
Пообтрепан. И сладким засохла его борода.
Дед пока ещё спит, но завклубом Сережа Морозов
Его будит уже. И заправлена в посох звезда,
И разглажены складки, и быть куражу и веселью,
И наполнен подарками детскими красный мешок.
Новый Год на подходе, ему ещё шмыгать капелью,
Ну а Старому – крышка, и здесь, под наряженной елью,
Он умрет, под "Ура!" И под праздничный сладкий пирог.
* * *
Знают взрослые и дети –
Дед Морозов нет на свете!
Их последний, тот, что к Пете
Той зимою приходил,
По всему видать, скончался,
Потому что обещался
Чересчур (и мамой клялся!),
Бог за то его побил.
Дед Мороз теперь в могиле,
Борода в могильной пыли,
А мешок, в котором Миле
Черепаху он принёс,
За долги забрал аптекарь,
Все собрались – пекарь, лекарь,
Трубочист, библиотекарь –
Всем был должен Дед Мороз.
Дед Мороза нет в помине.
Грубый крест в промерзлой глине
И табличка на латыни:
"Деду М. От нас, живых"
Ёлка плачет, праздник близко,
За щекой лежит ириска,
А в дверях торчит записка:
"Никому не верь. Я жив."
* * *
Провинция справляет Рождество.
Стоят в огнях наряженные ёлки,
Собаки скачут, хлюпает вода.
На кухнях – суета и колдовство,
В кладовках – нападение на полки,
В ходу орехи, водка и еда.
Хитрющий Вовка с нашего двора
Готовится колядовать и втайне
Подсчитывает будущий барыш.
Катается на санках детвора,
Девчонка падает в сугроб (как бы случайно!),
И снег прикрыл собою ржавость крыш.
Столы с кутьёй, сумбур и баловство,
Колядничают, хоть не очень внятно.
Провинция справляет Рождество.
И пьёт за Бога. И ему приятно.
Наталка Бiлецька
Миколаївська зима
Замружив очі день від світла ліхтарів
І дихає вечірніми вітрами...
Містечко крижане колискою снігів
Постало над сумними берегами.
Зимові сині сни - по сходинках зірок,
Чіпляючись за вицвілі каштани,
Злітають у двори, де тишею стежок
Блукають, наче привиди, тумани.
Тут є своє життя - у сяєві доріг,
У ритмі невгасимої планети.
І, мов зірковий дощ, вкриває землю сніг,
І дні - неначе сонячні комети...
Та хочеться життю водночас і снігів,
І літа з синьоокими ночами -
Тоді, як сліпне день від світла ліхтарів
І дихає північними вітрами!
Валерий Бабич
писатель, корабел
Это фото сделано в 2006 году в День Валентина – 15 февраля. В тот день выпал большой снег, и мы с женой Людой вышли пофотографироваться. Случайно встретили моего друга – Геннадия Петровича Букина, капитана 1 ранга, командира БЧ-5 ТАКР "Новороссийск", который тогда жил в Николаеве. Благодаря этому, мы сделали втроем много фотоснимков, ведь такой снег нечасто бывает в Николаеве. Сейчас Г.П.Букина уже нет с нами – в 2012 году он умер в Виннице, куда переехал жить. А фото – осталось...
В. Бабич
Новый год на нашем первом авианосце
1976 год был напряженным для Черноморского судостроительного завода – год испытаний комплекса противокорабельных крылатых ракет «Базальт» на нашем первом авианосце «Киев». Ракеты поражали цели на дальности свыше 500 км и могли нести как обычную, так и ядерную боеголовку.
Газодинамические испытания выполнялись на Черном море в первой половине 1976 года. Во время стрельбы бросковыми макетами ракет с реальными стартовыми двигателями началась полоса неприятностей. После первого пуска произошел сильный пожар, воспламенились наружные поверхности носовой оконечности корабля с контейнерами крылатых ракет и передней стенкой ходовой рубки. После пуска мы бродили по верхней палубе среди разбросанных остатков твердого топлива стартовых двигателей ракет, обгоревшего кабеля освещения и пожарных шлангов и пытались разобраться, что явилось причиной столь сильного огня. Картина была удручающей, корабельные конструкции пахли гарью и были черными от копоти. К тому же, во время залпа заглохли маршевые двигатели очередных ракет, подготовленных к пуску, что было недопустимо, так как проводимые испытания как раз должны были подтвердить, что стартующие ракеты не будут их глушить. После выхода из контейнера ракета раскрывает сложенные крылья и через несколько секунд, сбрасывая в море ускорители, продолжает движение на маршевых двигателях, которые запускаются еще в контейнере. В течение последующих двух месяцев мы проводили пуск за пуском, уже научились бороться с пожарами, заменив краски негорючими, но газодинамические испытания не давали положительного результата. Мы изменяли порядок пуска, но маршевые двигатели очередных ракет, подготовленных к залпу в остальных контейнерах пусковых установок, глохли.
Многие участники испытаний считали, что корабль придется кардинально переделывать – резать и смещать надстройку, чтобы обеспечить надежную залповую стрельбу крылатыми ракетами. Назревала опасность срыва установленных сроков сдачи корабля.
Два месяца продолжались поиски выхода из создавшегося положения. Как всегда бывает в таких случаях, правильное решение оказалось невероятным – первые пуски решили выполнять из контейнеров, расположенных возле самой надстройки, именно в тех местах, где глохли двигатели и откуда стрельба казалась, на первый взгляд, вообще невозможной. И только потом уже стрелять остальными. Предстояла большая работа по изменению порядка пуска и всей электронной идеологии системы управления ракетами. Две недели круглосуточно велись работы в Ленинграде на предприятии «Гранит» – изменялись электрические схемы предстартовой подготовки, потом работы с такой же интенсивностью продолжались на корабле: прокладывались новые кабельные трассы, заменялись приборы и выполнялось их подключение.
Принятое решение об изменении очередности пуска ракет оказалось правильным. Мы успешно окончили газодинамические испытания комплекса «Базальт» на Черном море, а потом, после перехода корабля к постоянному месту базирования на Север, выполнили залповые стрельбы в Белом море на полигоне в районе Соловецких островов.
Испытания осложнялись тем, что нужно было обеспечить их скрытность. Мы выжидали те редкие моменты, раз в несколько дней, когда по расчетам появится «окно» на 10 минут в движении американских спутников над районом испытаний. При этом должны были отсутствовать поблизости корабли и авиация НАТО, в поле зрения которых могли попасть пуски, и стоять достаточно хорошая погода, чтобы взлетели самолеты-лаборатории с оборудованием, записывающим десятки параметров полета крылатых ракет, несущихся к целям, размещенным в 500 км от нас в Баренцевом море. Полтора месяца длились эти испытания, завершившиеся в октябре 1976 года.
Вскоре после проведения стрельб мы увидели одну из мишеней, в которую тогда попали. Ее буксировали мимо нашего корабля. Это была небольшая баржа, с пробоиной в центре, у самой ватерлинии, диаметром около двух метров. Головки ракет были без боевого заряда, иначе от той баржи вообще ничего бы не осталось. Несмотря на то, что все годы строительства корабля мы шли и готовились к этому результату, помню, как я был поражен. Для сравнения я представил себе тогда цель в районе пролива Босфор, в которую мы выстрелили бы из Севастополя и поразили бы ее через 20 минут с такой точностью. Мы возвращались в Североморск с победой после нескольких месяцев пребывания в море. К концу октября я был в Николаеве и приступил к работе на ЧСЗ.
* * *
На «Киеве» я был ведущим конструктором по ракетно-артиллерийскому вооружению и авиационному комплексу и после ракетных стрельб у завода оставался еще один должок перед ВМФ. Мы должны были провести испытания и сдать Флоту корабельную «газоструйную машину» для уборки льда и снега с полетной палубы. Машину изготавливал цех №25 и ее испытания провели на специальном стенде ЧСЗ. Теперь предстояло провести испытания в реальных условиях на корабле при очистке полетной палубы. Испытания были назначены на декабрь 1976 года. В начале декабря я вылетел в Североморск с бригадой цеха №25, а газоструйную машину отправили вслед на грузовой машине. Нужно сказать, что в те времена между Николаевом и Североморском постоянно курсировали машины с грузами для «Киева». Водители-дальнобойщики преодолевали расстояние в 4000 км за четыре дня! Вскоре прилетел в Североморск и Иван Иосифович Винник, который лично руководил всеми работами по испытанию газоструйной машины. Помню, что он отслеживал движение машины к Североморску и буквально нагнетал обстановку. Декабрь время снежное в Европейской части Союза, и тем не менее машину доставили в срок.
Междуведомственные испытания провели успешно. Для полной очистки полетной палубы по спецификации требовалось примерно три часа. Но за это время выпадал новый снег. Мы спорили с военпредами, что очистку проводить во время снегопада бессмысленно и нужно дожидаться полного его прекращения. Военпреды доказывали, что в военное время палуба должна быть готова к полетам всегда. Эти споры продолжались вплоть до Нового 1977 года. У нас были билеты на 30 декабря домой в Николаев. Тогда выполнялись прямые авиарейсы между Мурманском и Николаевым.
30 декабря мы выехали из Североморска в Мурманский аэропорт с Михаилом Фещенко – строителем ЧСЗ по авиационному комплексу корабля. Этот путь занимает, примерно, три часа с пересадкой в Мурманске. Наверное, мы не рассчитали время и прибыли в аэропорт за 20 минут до вылета. У стойки нам бесстрастно сообщили, что регистрация окончена 5 минут назад и наши места проданы. Нам предложили пройти в кассу и сдать билеты за 50% стоимости. Никакие наши убеждения, что самолет еще никуда не улетел, не помогли. Это был для нас настоящий шок!
Делать нечего, мы сдали билеты и купили новые на ближайший день, на который они были – 4 января. На обратный путь у нас ушло еще 4 часа и на корабль мы прибыли никакие. Гарантийная команда ЧСЗ полным ходом готовилась к встрече Нового 1977 года и была несказанно рада нашему возвращению. Еще бы – все знали, я играю на гитаре и это обещало интересно провести новогоднюю ночь. Еще до нашего отъезда в аэропорт Владимир Федорович Бабак, руководитель гарантийной команды, предлагал нам съездить в Североморск, сдать билеты и встретить Новый год на корабле. Но мы не соглашались, стремились домой. И тут такая удача для наших коллег – мы сами возвратились на корабль.
На следующий день стрессовое состояние прошло, мы включились в подготовку празднования Нового года и встретили его достойно. Сначала за общим столом в окружении гарантийной команды ЧСЗ, а потом – с гитарой прошлись по каютам для общения с офицерами, среди которых у нас появилось много друзей за время постройки и испытаний корабля.
В Николаев вернулись 4 января и сразу же включились в работу на нашем втором авианосце «Минск». Так прошел напряженный 1976 год и достойное его завершение встречей Нового 1977 года на нашем первом авианосце «Киев». Мне было 35 лет и вся жизнь еще была впереди.
Татьяна Губская
Историк, писатель, краевед