Форма входа
Стихи и песни о городе Николаеве и нашем корабельном крае
Я люблю этот город – омытый рекой полуостров...
Лариса Матвеева
В более расширенном варианте настоящий сборник стихотворений "Я люблю этот город...", который составлен на основе лучших стихотворений о городе Николаеве можно скачать тут: Скачать
Марк Лисянский
(1913-1993)
Корабелы
Над лиманом парус белый
И акации в снегу.
Вижу город корабелов
На высоком берегу.
Корабелы, корабелы,
Снова я в семье родной.
Парус белый, белый, белый
Надо мной.
Под мостом Ингул струится,
Корабли качает Буг.
Дай воды твоей напиться –
Я твой сын и я твой друг.
Ты мне был родным порогом,
Первым городом любви.
И по всем морским дорогам
Корабли идут мои.
С каждым годом ты всё ближе,
Мой привал и мой причал.
Я и в городе Париже
Николаев вспоминал.
* * *
Я приезжаю в город Николаев...
Я приезжаю в город Николаев,
Иду один по улице Сенной.
Со мною шум акаций, звон трамваев,
Но молодости нет уже со мной.
Ах, жизнь, твои пути необратимы,
Но нам они и в смертный час видны.
Я приезжаю к другу-побратиму,
Он не вернулся до сих пор с войны.
Я приезжаю в собственное детство,
Которого по всем приметам нет,
Я приезжаю в милое соседство
Девчонки, чей давно затерян след.
Как медлит поезд пассажирский, скорый!
Как устарели нынче поезда!..
Я приезжаю к матери, которой
Нет и не будет больше никогда.
И все-таки я еду, еду, еду,
И все-таки спешу, спешу, спешу
По вечно зеленеющему следу –
Пока живу, пока дышу!
* * *
"Корабелы" муз. А. Долуханян, сл. М. Лисянского
* * *
Город над Ингулом и над Бугом
Город над Ингулом и над Бугом,
Отраженный с трех сторон водой,
Ты мне оставался верным другом
Под холодной северной звездой!
Словно в детстве, твой прибой встречаю
И кричу сквозь орудийный гром:
«Здравствуй, здравствуй, город Николаев!
Ты нас ждал, и мы к тебе идем!»
Бьет волна. Я вижу, будто в сказке,
За волною первый твой квартал...
Узнаешь ли голос мой солдатский?
Ты его мальчишеским знавал.
Есть у всех незаменимый город,
Есть незаменимые друзья,
Город свой нельзя оставить в горе,
Так с друзьями поступать нельзя.
Николаев, боль моя живая,
Может, день остался, может, час,
Чтобы ты, сквозь слезы улыбаясь,
Встретил под акациями нас.
* * *
Мой город
Ни стука, ни скрипа, ни лая,
Утихла ночная листва.
Дышу я тобой, Николаев,
Мне даже не снится Москва.
Шагаю той ночью бессонной, –
Еще мне шестнадцати нет, –
На улице нашей зеленой
Я признанный всеми поэт.
Иду Адмиральской от друга
Сквозь город, который уснул.
И тянет прохладою с Буга,
И плещется рядом Ингул.
Сквозь сумрак акаций, по Спасской
Я путь продолжаю к Сенной.
И город мне кажется сказкой,
Недавно придуманной мной.
Теперь-то, конечно, я знаю,
Не знал, оперившись едва:
Признал бы меня Николаев,
Признает тогда и Москва.
Ту ночь не вернуть. Только эхо.
Но, веря былым чудесам,
Я в мой Николаев приехал
К моим уцелевшим друзьям.
Все было: Разлуки и встречи.
Душа, не кричи – помолчи!..
Мне город набросил на плечи
Накидку из желтой парчи.
Пылают осенние краски,
Я вижу весь город насквозь.
На то и придуманы сказки,
Чтоб легче на свете жилось.
* * *
Адмиральская
Николаев и весна.
Снова я на Адмиральской.
Мне из края в край видна
В тополях и в дымке майской
Адмиральская. Она
Ветерок речной вдохнула,
Окна в зелень распахнула
И от Клуба моряков
Протянула вдоль Ингула
Свет незримых маяков.
Я люблю помедлить тут,
У ограды интерната.
Абрикосы цветут,
Поливают сад ребята.
Вся прямая как струна,
Мимо школы музыкальной
Льется улица. Она
Кроною пирамидальной
Выше звезд вознесена.
Кран несет под небосвод
Груз, как будто невесомый,
И на улице знакомой
Незнакомый дом растет.
За кварталом – квартал,
Здесь я дни коротал,
В адмиралы играл...
Я по этой Адмиральской
В пионерский клуб шагал!
Мимо сквера на завод
И на Ленинскую площадь
Адмиральская зовет,
Красным знаменем полощет,
И ведет, ведет меня,
Как вела бойцов когда-то...
Пламя вечного огня
Осеняет сон солдата.
Душу я сюда принес,
Я иду по этой майской,
По земле цветущей, райской.
Впереди идет матрос.
Не спеша. По Адмиральской.
* * *
А всё- таки здесь всё моё,
Хоть город стал иным.
И даже незнакомое
Мне кажется родным.
Мой город! Даль светла его –
Во все края земли
От пирсов Николаева
Уходят корабли.
Вовеки не забудется,
Что с этих стапелей
Сошёл – и не заблудится
Корабль судьбы моей.
Встречаемся, прощаемся.
Опять живём вдали
И в город возвращаемся,
В котором мы росли!
Эмиль Январёв
(1931-2005)
Итак, отчалил сухогруз...
Итак, отчалил сухогруз
От заводского пирса.
Он вдруг прозрел. Вошел во вкус.
От наших рук отбился.
Простора местного ему
Теперь, конечно, мало.
Скользит он медленно в дыму
Рассветного тумана.
А там морей турбинный гул,
Соленых вод лавина.
И обрывается Ингул,
Как будто пуповина.
* * *
Длинные льдины Ингула
Стали с утра на торец.
Это – начало загула,
Это – дремоты конец!
Это с прикола сорвался
Мартовский шквал-дебошир.
Это грачами Саврасов
Рощу уже всполошил.
Это лазурь поднебесья
В душу надежду внесла.
Старая, скажете, песня?
Полноте – снова весна!
* * *
У самого моря
Если б город я оставил
И уехал налегке,
Я бы дом себе поставил
На Кинбурнском на песке...
Чтоб румянилась заря бы,
Как на противне пирог,
Чтоб малюсенькие крабы
Прибегали на порог.
И, конечно, в доме этом,
Где у входа три ветлы,
Николаевским поэтам
Я бы отдал все углы.
Пусть бы каждый в уголочке
Душу творчеством томил
И писал такие строчки –
Хоть куда! Хоть в «Новый мир»!
Суета и бредни – мимо!
Бег пера, как скрип весла...
Ну, а под вечер Людмила
Нас бы к ужину звала.
И под наши разговоры
О достоинствах строки
Шли бы только помидоры,
Хлеб, и брынза, и бычки.
Про возвышенное Слово
Тут бы всяк судил-рядил,
И глоток вина сухого
Нам бы вряд ли повредил.
* * *
"Трамвайчик". муз. Е Долгова, сл. Э. Январёва, Е. Голубковой
* * *
Звезды
Сняв на Кинбурне дом –
Хибарка – три на шесть,–
Я убедился в том,
Что звезды в небе есть.
К тому же каковы!
Дыханье затая,
Стою – и головы
Склонить не в силах я...
Их мириады тут –
На крышах, на ветвях.
Колышутся, ползут,
Срываются впотьмах.
Отражены в росе,
В стогах, в зрачках жены.
Ужели в атлас все
Они занесены?
Как запылали вдруг
Не знаю – хоть убей! –
Медведиц триста штук
И сто Кассиопей!
Дмитро Кремiнь
Прощання з морем
Зелений ліхтарик засвітить на Флотський бульвар.
Вітрила платанів, і вальсу забутого звуки...
Століття минуло, а тіні безтінних примар
З-під трав і граніту до тебе простягують руки.
Останні світлини вклади в допотопний альбом,
І кітель, і кортик із міста святого Миколи.
Останній кораблик сурмить під Інгульским мостом,
Аби не вернутись у продану гавань ніколи.
Збираються тіні, як відмі на Лисій Горі.
Морський офіцерик цілує ще рученьки дамі...
Та це із містерій: червоні горять ліхтарі,
І наші богіні знаходять причал в Амстердамі.
Зелений ліхтарик на Флотськім бульварі тремтить.
І профіль "Варяга", і профіль козацької "чайки".
І бронзове серце вночі адміралу щемить,
Ще мить – і відлине останній кораблик. Прощайте!
Нічне моє місто, причал офіцерів і дам,
Вітрильна столиця, де й ми вже, як хвилі, говорим.
Ти плачеш? Ти думав: навіки прощався з життям.
Зберіг тебе янгол. Ти тільки прощаєшся з морем...
Зберіг тебе янгол. А бронзове серце щемить,
За тих, що у морі колись під "ура" помирали.
...Прощай, моє море,
Чи ти ще озвешся на мить
У вулицях міста, де плачуть старі адмірали?
* * *
Постскриптум до літопису
Зима у Миколаєві. Зима.
На південь прихиливсь північний полюс.
Трамваї стали, у снігу по пояс...
Де посполите рушення? Нема.
Це знову ні-холера, ні-чума,
Це тільки по ночах свічками кліпать,
А ті, по кому журиться тюрма,
Ті створюють інвестиційний клімат.
Візьми снігів солодких тільки десть...
Мисливці й гончаки пішли на лови.
А ми – про честь. Яка в голодних честь?
Падуть сніги, таємні, мов підтекст,
На сторінки езопівської мови.
Соборне злото сяє крізь югу.
Та не знищенна в наших пустах віра.
Йдуть босоніж пророки у снігу,
Йдуть голідуш у пошуках кумира, –
Щоб не продати віру дорогу,
Їх вигнали з приймальної банкіра.
Зимова в Миколаєві офіра!
У світі – весни, а у нас зима
Стискається, немов петля на карку,
І ці платани голі обійма
Обіймами ведмедя з зоопарку.
Спасіння рукотворного – нема!
Не гине сніг. Не журиться природа.
Усе дорожчий хліб, а не свобода,
Комусь його і скибочки нема.
Зима була. Але пройде зима.
А нам нема ні хліба, ані меду,
А в зоопарку білому ведмедю
Набридло м'ясо, ніже й бастурма.
Прощай, прощай...
Гримить прощальна мідь.
Гримить сьогодні, бо гриміла вчора.
Від того й білий зчорніє ведмідь,
Що нас бере, бере голодна змора,
І в узголів'ї привидом стоїть
Нещастями рокована потвора.
Я розгортаю сніговий сувій
Хроністом двадцять першого століття.
Що нас чекає завтра? Суховій,
А чи небесна манна і поліття?
Немає нам життя без ворогів!
Всі вороги – масоли і масони.
І посполите рушення снігів
Уже гряде з чорнобильської зони.
І там, де ждав любовного дання,
Де заметіль прийшла, немов невіста,
Там чорний грай, і грає вороння,
Ані життя, ні шаблі, ні коня, –
Пропала українська реконкіста!
Зима у Миколаєві...
До міста
Летять сніги й кульбаба умлівіч.
Атраментом останнього хроніста
Холодні зорі заливає ніч.
А тут - джаз-бенд, "Макдональдс" і так далі.
Самодіяльні Чіо-чіо-сан.
І на Соборній квіти не зів'ялі.
І той же вік. І той жагучий стан.
І є ще мить поглянути угору,
Де не запишуть наші імена.
Під золотими банями собору
Ще ти не раз наплачешся одна.
Сурми, сурмо! Горни, небесний горне!
Горнистим горем стало гореня.
Білій, бідо, бо тільки небо чорне,
Де біле пролітало вороння...
* * *
А де ж те скіфське золото?
В землі
Справдешня золота ріка розлита,
Чи відвезли у безвість кораблі,
Грузькі трієри ольвіополіта,
Просяяні пластини золоті
Та пекторалі сонячну осяяність?
Чи їх забрали шторми на путі,
Що мореплавцям дарував Гіпаніс?
А де ж ті скіфи-вої?
Де вони?
Чи їхнє сім’я звіяно до крихти?
Переловили їхні табуни
Жахних століть залізнодзьобі грифи...
А де золотоносні ковалі?
В ярмі століть мої душа і вия.
Непам’ять і розор моїй землі
Від Дарія до туменів Батия.
Розорений, розораний курган...
По пектораль прийшов сюди ізнов я,
Чи захопив столітній ураган
Безпам’ятства, безіменства, безмов’я?
Подарували нам залізну кліть,
Не золоту – під вічним зодіаком.
І вся моя історія стоїть
Одним суцільним запитальним знаком.
Де Скіфія?
А кажуть, що була?
Де золото?
В космічній потерусі
Дзвенить під серцем золота стріла,
Дзвенить сережка золота у вусі...
* * *
Каменi Мигiї
Ця земля! Невже у ній – іржаві
Гонтою освячені ножі?
В Коліївській живемо державі,
Та в Мигії – рідні, не чужі.
Гайдамацька бачиться рука мені
Над старезні верби і млини...
Але ти Мигію не клени:
Рідні ці степи і рідні камені,
Рідні українські полини.
Ця земля Залізняка і Ґонти,
І свободи недозрілий плід...
Але знову мариш про вогонь ти,
Що ізнов цю землю спопелить.
І тому такі похмурі ранки,
І життя між геніїв-нездар...
Привидом махновської тачанки
Возики прямують на базар.
Президент красується на знімку,
А його держава ледь жива...
Обіймав би Райку Першу, німку, –
Тобто Катерину номер Два, –
Ті були б полеглі, ті – підлеглії,
Гумові носили постоли.
До Малоросійської колегії
Знову б малороси доросли.
Кобзарі кобзарили б і нині.
Та колись, на цій таки землі,
Народився б хлопчик в Україні –
Не з тавром, зорею на чолі.
Грушівський його б хрестив ігумен,
Або із Мигії п'яний дяк, –
Він повстав би! І пішли б на Умань
Із Мигії Гонта й Залізняк.
Але, видно, вже така судьба мені.
Видно, це такий у нас прогрес. ...
Німо плачуть у Мигії камені,
Янголи ці, скинуті з небес.
* * *
Дон-Кiхот iз лиману
Надивитись на все в Україні,
І рукою махнути на все...
На старій деренчливій машині
На Обухівське вийти шосе.
Був би кінь, як бувало іздавна, –
Проскакав би пропащі літа.
Там історія, кажуть, неславна.
Географія, кажуть, не та.
Їх багато у душу налізло!
Принесли нам свою нелюбов.
І в чорноземі – кров і залізо.
Вже й заліза негусто...
А кров
Забіліє від дусту і хлорки.
І ніхто не назве на ім’я.
...У країні Сервантеса й Лорки
Заробляє країна моя.
На Хрещатику – пані і панії
Не поділять Вітчизну ніяк.
Але був чоловік ув Еспанії,
Все кидавсь зі списом на вітряк...
Вячеслав Качурин
В. Качурин "Песня о николаевской мореходке"
Мой главный причал
С рожденья ты стал мне и братом, и другом,
Мечтой и любовью, началом начал.
Ты звонкая песня над медленным Бугом,
Родной Николаев – мой главный причал!
Здесь каждый мальчишка рождён корабелом,
Здесь каждый проулок мне с детства родной.
Ты белая чайка над парусом белым,
Ты синее небо над синей волной!
Твои переулки, кварталы и скверы
Немало расскажут о днях фронтовых:
Над Вечным огнём, где стоят пионеры,
Священные списки героев твоих.
Играют оркестры в аллеях зелёных,
Над новой Слободкой дома высоки.
Несут твою славу на светлых знамёнах
Рабочие люди – мои земляки.
В защитной спецовке рассветных туманов
На мирную вахту встаёшь ты с утра,
И нет на планете таких океанов,
Которых твои не коснулись ветра.
Встречают тебя черноморские воды,
Ты смотришь на небо глазами веков.
И мощным порывом в грядущие годы
Уносят тебя паруса облаков!
* * *
"Николаевский вальс", слова и музыка Вячеслава Качурина
Николаевский вальс
Волны Буга нахохлили гривы,
Дикий сад притаился в тени,
От моста до моста,
От Косы до Намыва
Берега зажигают огни.
На ветру кружат листья живые,
И оркестры плывут над рекой.
В этот вечер с тобой
Мы танцуем впервые
Незатейливый вальс городской.
У яхт-клуба качаются лодки.
Над причалами чайки снуют,
А девчонки стоят
У ворот мореходки
И ребят на свидание ждут.
Наша юность, увы, быстротечна,
Но года провожая с тоской,
Я сегодня в любви
Признаюсь вам навечно,
Адмиральская с Малой Морской!
Николаев, мой сон корабельный,
Белый призрак над легкой волной,
Ты мелодия песни
Моей колыбельной,
Хоть негромкой, но все же родной.
Запылённых акаций навесы,
Громыханье трамваев ночных…
Но ни скверы Москвы,
Ни бульвары Одессы
Не заменят мне улиц твоих!
* * *
Ночной город
Мой город отдыхает от забот,
И, никого от сна не отрывая,
Лишь иногда под вспышкою трамвая
Он вдруг случайно вздрогнет
И замрёт...
Укутавшись в туманы с головой,
На рынке спят продрогшие арбузы,
И словно зёрна зрелой кукурузы,
Безмолвно дремлют камни в мостовой.
И только звёзды свой высокий суд
Вершат над миром сонного блаженства,
Да фонари, как спящие младенцы,
Усердно электричество сосут.
* * *
Мореходка
Вдоль по улице по Мореходной
Океанские шквалы метут,
И курсанты в одежде походной
В мореходную школу идут.
Разгулялась в лимане погодка:
Ветер яхту срывает с волны,
И встречает меня мореходка
С якорями на две стороны.
Мореходка, мореходка –
Дальних странствий аромат,
Чуть вразвалочку походка
И тельняшка под бушлат.
Мореходка, мореходка –
Лёгкий парус на ветру
И знакомая красотка
В Николаевском порту…
У матроса есть чувство такое,
Что ведёт его в шторм и туман.
Кто освоил искусство морское,
Тот готов покорить океан.
Пусть в стихии душа растворится,
Пусть в полёт устремится мечта;
Ведь с морскою душою родиться
Одному суждено среди ста!
На бескрайнем суровом просторе
Только волны да звезды во мгле.
Моряки не рождаются в море,
Моряком надо стать на земле,
Где вдоль берега ветер весёлый
Носит запах солёной волны
Над седой мореходною школой
С якорями на две стороны
* * *
Цвела акация
Эта ночь была тихой и звездной,
И акация буйно цвела.
На углу Заводской и Привозной
Нас укрыла цветущая мгла.
И от этой стихии душистой
Захмелела моя голова,
По листве безмятежной и чистой
Сумасшедшие плыли слова.
Ты смеялась меня завлекая,
Целовала под сенью ветвей.
Что же ты, боевая такая,
Вдруг любви испугалась моей?
Ни звонить, ни искать не велела,
Сразу к сердцу отрезала путь,
Только руку пожала несмело
И сказала:
– Про всё позабудь!
Если хочешь, считай несерьёзной,
Но в душе не вынашивай зла –
Просто ночь была тихой и звездной,
И акация буйно цвела…
* * *
Спуск корабля
Обдав нас мокрой пылью,
Высок и белотел,
Корабль, расправив крылья,
Со стапеля взлетел.
И, ощутив полнее
Дыханье глубины,
Он вновь застыл, пьянея
От ветра и волны.
Потом пошел по кругу,
Поверив как-то вдруг
Не Богу и не Бугу,
А силе наших рук.
Он был на самом деле
Подобием стиха,
И вслед ему глядели
Уставшие цеха.
Нам было очень трудно
Поверить в этот час,
Что жизнь такого судна
Зависела от нас.
Большое дело сделав,
Мы вышли на причал,
И город корабелов
Нас песнею встречал.
* * *
Прощание с Варягом
В 2000 году, готовый на 85% авианосец
«Варяг», был продан на металлолом.
(из газет)
В ожидании горьких мгновений
Над рекой возвышаешься ты –
Корабельного творчества гений,
Черный призрак крылатой мечты.
Палачами казнённый на месте,
Ты стоишь, подпирая причал,
Словно символ поруганной чести
Тех, кто в муках тебя создавал.
Где ж лихие твои командиры?
Где машин твоих голос живой?
Унесут твоё тело буксиры
Под надрывный гудок заводской.
Получивши смертельную рану,
Даже мёртвый, ты так же красив.
И в последний свой путь по лиману
Ты уйдешь, никого не простив.
За туманами скроешься скоро,
И под ветром просохнет слеза.
Нет на свете страшнее позора,
Чем предательски прятать глаза!
* * *
"Под звёздами юга" . муз. Е. Долгова, сл. В. Качурина
Леонид Вышеславский
(1914-2002)
Я в детстве жил на берегу Ингула
И, как на солнце мокрое весло,
Мое там детство вспыхнуло, сверкнуло,
И – золотой байдаркой уплыло.
Река такой широкою казалась,
Такой безбрежной чудилась она,
Как будто там за нею начиналась
Совсем другая, новая страна.
А нынче я, пройдя за жизнь полсвета
И увидав опять родной Ингул,
В палящий зной украинского лета
Вплавь, без труда реку перемахнул!
Стою над тихой медленной водою
На глинистом изрытом берегу
И от картин, встающих предо мною,
Глаз отвести, как в детстве, не могу.
Встают картины давние, живые,
И я смотрю так пристально на них,
Как будто мир увидел я впервые,
Как будто нет на свете мест иных.
Как будто я у самого истока
Моих годов, мечтаний и дорог,
Вот здесь, над этой речкой неширокой
Нашел все то, что на сердце берег.
* * *
Ингульская слободка
Начиная путь свой ранней ранью
В деревяшках пыльных на ногах,
В город шла Поэзия, горланя
Лозунги, нетленные в веках.
Шла, отвагой души накаляя,
Буревые травы шевеля,
И матросский город Николаев
Возводил ее на стапеля.
Он судьбы и правды не пугался
И с державным градом на Неве
Побратался переменой галса,
Вымпелами в свежей синеве.
Два моряцких города сомкнулись
Воедино слившись наконец
Прямизною вымеренных улиц,
Прямотой немеренных сердец.
Якоря, братишки одногодки,
Браунинг, разящий наповал,
И свобода пела на Слободке
Молодой «Интернационал».
Балалайки, домры, мандолины :
Накалили струны добела,
И звонарь с «Марии Магдалины»
Колотил во все колокола......
Владимир Пучков
Пахнут ночи дымом и черешней,
Вздрагивают теплые мостки,
Плавают в лимане почерневшем
Фонарей размытые желтки.
Тополя покрыты именами
Перекрестков наших и годов,
И на память связаны над нами
Узелки трамвайных проводов.
Я не стану делать путь короче –
Торопиться надо было днем...
Ах, какие медленные ночи
В пыльном Николаеве моем!
Заспешил автобус на ночевку,
На Слободке вздрогнули сады –
И звезда упала за Терновку,
Никому не причинив беды.
Михаил Владимов
Собирают корабль на постели стальной,
Он ещё не обласкан ни разу волной.
Лишь пневматика хлещет в крутые бока,
Да колючие брызги из-под резака.
Но курки отдадут и разрубят канат
И скользнёт он к реке под оркестров раскат.
Попрощается суша с ним. Примет вода
И взволнованно скажет: "Ты мой! Навсегда!"
Анатолий Качан
«Прибузькі плавні – не Париж:
Дрімає човен над водою,
А заворожений комиш
Стоїть зеленою стіною.
Благословлялося на світ.
Ось дика курочка крилата
Чи то летить, чи то біжить
То по воді, то по лататтю.
Скидалась риба вдалині,
Латаття квіти розпускало.
І все ж, здавалося мені,
Чогось іще не вистачало.
Та раптом десь у комиші
Очеретянка заспівала, –
І легше стало на душі,
І поплавці затанцювали.
І тут я заново відкрив
Давно забуту мудрість літа,
Що без пташиних голосів
Немає радості на світі».
Екатерина Голубкова
Давным-давно в детстве
О, дымная шерсть полуночного юга!
Пронзительный запах цветущих растений,
И ртутные волны (Ингула ли? Буга?),
И черных деревьев хвостатые тени,
Оркестр духовой на открытой площадке,
Тягучая, вязкая темень бульвара
(Душа замирает тревожно и сладко
Под круглое эхо от плит тротуара),
Листвы лепетанье и всплеск разговора,
Таинственный запах прохладного ила...
Таким я впервые увидела город,
В который судьба меня накрепко вбила.
* * *
Николаевская песенка
(Совместно с Эмилем Январевым)
Я люблю этот город и ранней весной,
И в осеннем наряде, и в зимней пороше…
Много есть городов, только город родной
Все равно всех на свете милей и дороже!
Пусть нет у нас Крещатика, и нет Тверской-Ямской!
Но огорчаться нет причины веской!
Мы, как обычно, встретимся здесь, на Большой Морской,
Ну а потом – пройдемся по Советской!
Трамвайчик по Потемкинской звенит-бежит вперед,
По Бугу катерок спешит куда-то…
Мы дружный и веселый николаевский народ,
И все у нас получится, ребята!
И какие б ни выпали рейсы судам,
И куда бы ни плыли они по планете,
Но они все равно возвратятся сюда,
Как в родную семью возвращаются дети.
Мы с детства тут прописаны, наш корабельный край,
Мы всё сумеем – нам нельзя иначе!
А сверху улыбается Святой наш Николай,
И каждому из нас сулит удачу!
Трамвайчик по Потемкинской звенит-бежит вперед,
По Бугу катерок спешит куда-то…
Мы дружный и веселый николаевский народ,
И все у нас получится, ребята!
Николаев нам стал путеводной звездой
Нам не надо других ни причалов, ни улиц.
Он встречает нас утром улыбкой простой,
Чтобы мы ему тоже в ответ улыбнулись.
Нам слава Дерибасовской вовеки не нужна,
И с прямизною Невского – поспорим!
Родная корабельная речная сторона,
Ты с океаном связана, и с морем.
Трамвайчик по Потемкинской звенит-бежит вперед,
По Бугу катерок спешит куда-то…
Мы дружный и веселый николаевский народ,
И все у нас получится, ребята!
* * *
"Возвращение", слова Е. Голубковой, музыка и исполнение Е. Долгова
Возвращение
Во дворе, за забором, абрикосы, как прежде, висят,
И, как прежде, пестры и копейчаты тени акаций...
Здесь мы бегали в детстве от мамы тайком в Дикий Сад,
Чтоб, дрожа и ликуя, в запретной воде искупаться!
А потом мы росли.
Грохотали в ночи поезда.
Уводила нас даль, и пускай нам бывало несладко,
Но над далью любою горела всё та же звезда,
Что из нашего детства за нами следила украдкой.
Стали тверже ладони, прямей и взыскательней взгляд.
Стала строже душа и, быть может, – немножечко суше.
Но когда мы устанем и вернемся в свой город назад –
От любви и от нежности непривычно смущаются души.
Как любимая песня, которую редко поем,
Как единственный друг и как памяти строгой соседство,
Ты навек, Николаев, останешься в сердце моем
Поцелуем соленым в таинственном шепоте детства!
* * *
Корабли, корабли! Это наши горячие души
Вы уносите вдаль по пустым и холодным морям!
За высокой кормой отстает, уменьшается суша –
Не насмотрится вслед уплывающим, тающим вам.
Корабли, корабли! Вы – бессонная наша забота,
Вы – всё то, чем живем мы, чем мы нынче сильны и горды.
Не машины, не дизели – это щедрое сердце завода
Бьется чисто и ровно в металлической вашей груди.
По большой и тяжелой, по натруженной нашей планете,
По далеким и близким, по несметным её уголкам
Разбрелись корабли – наши гордые, трудные дети…
Корабли, корабли! Как без нас поживается вам?
Борис Мозолевський
(1936-1993)
Громи на південь відгриміли.
Із Громоклії п’ють воли.
Ми так багато не зуміли!
Ми так багато не змогли!
Чи ти простиш за це нас, люде,
Чи покараєш забуттям?
А вже ж можливості не буде
Почати заново життя.
Не втішить думка сухоребра,
Що наче щось і ми змогли.
А Громоклія б’є у греблю,
Мов каже: ви – перемогли…
Яков Тублин
…А жил я на Привозной.
Акацией бела,
Как просто и привольно
Привозная жила!
Арбузами хрустела,
Знакомила людей,
Работала и пела,
И шлёпала детей.
Она дождём дышала
И вешала бельё,
И марево дрожало
Над запахом её.
Такой имеет запах
Лишь улица одна.
…Шло солнышко на запад,
А с запада – война.
Сергей Крыжановский
(1939-2008)
Николаевские улицы
По душе пришлось житьё артельное
Городку, продутому насквозь.
Мастерская, Медная, Котельная-
С этих улиц всё и началось.
Возносил гудки свои над городом
Силу набирающий завод,
Не могла вместить в себя Торговая
Ярмарочных плясок и подвод.
Но дымы чужих эскадр зарыскали,
Южный воздух точно порох сух,
И пришлось назвать Артиллерийскою
Улицу, впадающую в Буг.
А потом вовсю пошли Военные,
Почитай, их больше десяти.
Нет в помине ничего смиренного,
Даже переулка не найти.
Всё они, родимые, изведали,
Кумачи и траур пронеся,
Вновь плывут основанные дедами
По весне акаций паруса.
И, харчей послевоенных баловень,
В корабельном выросший краю,
Словно на широкой чистой палубе,
На моей Большой Морской стою.
Лариса Матвеева
Я люблю этот город – омытый рекой полуостров,
Я люблю этих улиц, прямых, как стрела, бесконечность,
И январских платанов озябший обглоданный остов,
И укрытых фатою июньских акаций беспечность.
Я люблю этот город с разбитыми вдрызг мостовыми,
Изнывающий летом от пыли и адского зноя,
Круглый год продуваемый насквозь ветрами шальными,
В непролазной грязи утопающий каждой зимою.
Я люблю этот город – воскресших церквей позолоту,
Золотую парчу шелестящей листвы под ногами
И ребячьего гама высокие чистые ноты,
И басы кораблей, что прощаются со стапелями.
Я люблю этот город. Он мне от рожденья судьбою
Был дарован. Найдется едва ли подарок дороже!
Я люблю этот город – мы здесь повстречались с тобою...
И за это люблю. Да и ты, без сомнения, – тоже.
* * *
На Слободке вишни отцветают –
Закружила белая метель.
Это ветер лепестки верстает
В книгу под названием «Апрель».
Сам себе редактор и корректор,
Скрупулезно замысел верша,
Переплетом книги сделал реку
В кружевном тисненьи камыша.
Буквы, цифры, запятые, точки
Проросли цветами у плетней...
Вереницей побежали строчки
Жилками по листьям тополей.
Поработал ветерок на славу,
Труд не прекращая ни на миг,
Утомился и прилег на травы,
В изумрудной свежести затих...
Ветром сотворенная с любовью,
С мастерством, не знающим границ, –
Вот она – читайте на здоровье!
В книге ровно тридцать дней-страниц.
* * *
Стапеля
Заводские гудки замолчали,
О спасении тщетно моля,
И застыли в безмолвной печали
Одинокие стапеля.
Там, где нынче вороны гнездятся,
Славу наши отцы обрели.
И во сне летаргическом снятся
Стапелям дети их – корабли.
Снится им, как из груды металла,
В брызгах сварки и в скрежете слов,
Словно по волшебству вырастала
Флота мощь под руками творцов.
И река, как в купель, принимала
Новорожденные суда…
Было пролито пота немало,
Было вложено много труда…
А теперь вот мелеет фарватер,
Без разводки ржавеют мосты…
Очевидно, не станут в кильватер
Корабли, если души пусты…
После нас, к сожаленью, не скоро
Возродится страна и земля…
И чернеют безмолвным укором
Обветшавшие стапеля.
* * *
Ночной бульвар
Опрокинуты звезды в фонтан,
Приумолк полуночный бульвар.
Мягко светит серебряный шар
Через тонкий ажурный туман.
Тайной жизнью полна тишина,
Только слабые вздохи реки,
Не лишенные сладкой тоски,
Нарушают иллюзию сна.
Нежных ив опустилась чадра,
Скрыв скамейки – влюбленных приют.
Видно трели сверчков не дают
Им спокойно уснуть до утра.
В теплом воздухе пахнет весной,
Набегает волна на причал,
И дозорный глядит – адмирал –
С пьедестала на город родной.
* * *
Каштанов оплывают свечи –
Медовый аромат горчит…
Закат, набросивший на плечи
Мне шаль из розовой парчи…
Листвы узорной сонный морок,
С лимана легкий ветерок….
Ты подарил, любимый город,
Мне на прощанье всё, что мог.
Мостов протягивая руки,
Как альбатрос размахом крыл,
Не думать даже о разлуке
Меня ты трепетно просил…
Простор проспектов, скверов чары –
Здесь каждый камешек любя,
По плитам Флотского бульвара
Я уходила от тебя,
Не пряча слез при расставаньи
И в сердце унося с собой
Неброское очарованье
Твое, любимый город мой.
* * *
Николаевцам
Этот город и твой и мой,
Значит, мы за него в ответе.
И его непутевые дети,
И хозяева – мы с тобой.
Мы застали его расцвет,
В нем рассветы встречали тоже…
И в дыхании нашем, и в коже
Пыль его и акаций свет.
В неоплатном долгу – ты знай! –
Мы пред ним до последнего вздоха.
Корабелов уходит эпоха
Безвозвратно «Варягом» в Китай.
Умирающих стапелей
Слышен стон или крик вороний?
Так неужто же мы похороним
Славу гордых его кораблей?!
Беспредметен уже разговор:
Что оставим грядущим потомкам…
И глядит с пьедестала Потемкин,
А во взгляде – и боль, и укор.
* * *
Как призрачны полутона
На стыке вечера и ночи,
Когда над крышами луна
Разлуку близкую пророчит.
Как осторожны и легки
В такие краткие мгновенья
Прикосновения руки
И взглядов соприкосновенья.
Как в недосказанности слов
Таится что-то колдовское…
Пьянящий аромат цветов
Кружился над Большой Морскою,
С Ингула свежий ветерок
Нас овевал дыханьем юга…
А мы читали между строк,
В тиши стихи шепча друг другу.
* * *
Остров Березань
На волнах распластавшись лениво,
Подставляя под солнце бока,
Словно кит, в полной чаше залива
Березань возлегает века.
Словно кит – крутолобый, горбатый;
Желтым глазом мигает маяк.
Близко к суше подплыл он когда-то,
А вернуться не может никак.
Не уплыть бедолаге вовеки –
Крепко держит в объятьях земля…
Это поняли древние греки
И на берег сошли с корабля.
Громовержцу хвалу воздавая,
Что живыми добрались сюда,
Мореходы далекого края
Приласкав, приручили кита.
С той поры, когда море искрится
Чешуей окуньков при луне,
Загорелые гордые лица
Видит остров в полуночном сне.
Одинокий, заброшенный, старый,
Эти воды оставшись стеречь,
Снова слышит он голос кифары
И чужую певучую речь.
Наливается гроздь винограда,
В стройных амфорах зреет вино…
Где твои мореходы, Эллада?!
Все прошло, все минуло давно!
Но, как встарь, распластавшись лениво
На волнах, издалека приплыв,
Так надежно и неторопливо
Березань охраняет залив.
* * *
Зимний этюд
Вновь в Николаеве зима
И снег не тает, как ни странно.
И хлопьев белых бахрома
Укрыла скверы и дома
Пушистым пологом нежданно.
Таскает санки детвора –
Успеть бы вволю накататься
Пока природа столь щедра…
Искрятся посреди двора
Шубейки белые акаций…
И горожане кто куда,
В снегу протаптывая стёжки,
Опять спешат… Проблему льда
Решает дворник без труда,
Песком нарисовав дорожки…
Старушка кормит воробьёв,
Бросая птицам крошки хлеба…
И златоглавых куполов
Над сонмом улиц и дворов
Стоит сияние в полнеба…
На крыше важные коты
Никак не выяснят кто круче,
Но не со зла – на всякий случай…
А Бог взирает с высоты
И улыбается сквозь тучи.
* * *
Мой город спит, окутан шалью белой
Акаций в лунном мареве ночей…
В сон погрузился город корабелов,
Где так давно не строят кораблей,
Где тщетно ожидают волны Буга
Мгновенья к ватерлинии прильнуть.
Но, свившись в форме замкнутого круга,
Объятия дорог сжимают грудь.
Спит город, обессилевшею птицей
На высшей точке свой прервав полёт.
Что в этом сне туманами клубится
И призраков каких из тьмы зовёт?
Акаций вьюга, вьюга снеговая,
Осенний дождь и ранняя весна…
Спит город, в летаргии пребывая,
Не в силах пробудиться ото сна.
Над ним давно царят иные звуки,
Похожие на лязг и скрип оков,
Но верится: пускай не дети – внуки
Разбудят песню заводских гудков.
Очнётся город от оцепененья,
И всё-таки во все края Земли,
Небесное приняв благословенье,
Пойдут по морю наши корабли.
Свiтлана Iщенко
Пісня про Миколаїв
На перехресті рік,
Між вод Інгулу й Бугу,
Вже понад двісті літ
Є місто-корабель.
Я не прошу, Господь,
Для себе долю другу, –
Навічно якоря
В теплі твоїх осель.
Тут, у південнім краї,
Квітне мій Миколаїв,
І молоді вітрила
Радують очі мої.
Цвітом акацій пахне,
Юної сили прагне
Місто, яке зростило
Білі, мов сніг, кораблі.
На Адміральській тут
Схилилися тополі,
Соборна і Морські –
Велика і Мала,
Ліски і Водопій,
Темвід старий до болі,
А про Слобідку я
Вам розкажу сама.
Мене завжди сюди
Незримі тягнуть ниті,
Ти – корабелів край,
І навіть – місто-порт,
Ти – музика вітрил,
Вітрил у цілім світі,
Ти – Креміневський вірш,
Ти – Бахтовський офорт!
* * *
Хорали неба і землі
Буйнорястом солодких акацій
Бузьким шляхом хорали пливли,
Як церковні, без грому овацій,
Десь на схрещенні неба й землі.
Дзвонарям було чути далеко
Переливи і музики, й слів...
Де тепер Геродоти й Сенеки? –
Відпливли за хоралами злив...
Відпливли і розтанули. Вічність
Охопила пороги людські...
Пахне атомом меланхолічність
Всіх хоралів старої ріки.
А вона розкриває вітрила
І, заплющивши очі, тече,
Де солона лиманська сокира
Золотую косу відсіче.
На Кінбурні гниють його кості,
Хто приносив і тугу, і смерть,
І кричать від ранкової млості
Білі лебеді в сонячну твердь.
Щось не те ми у Бога прохали,
Змивши бруд на запеклім чолі...
Бузьким шляхом полинуть хорали
Десь на схрещенні...
Неба й землі.
* * *
Там, вдалині від Південного Бугу,
Де лиш душа потрапляє у рай
Й море волошок навіює тугу –
Зорі приспали мій небокрай.
Ти – моє зоряне-зоряне небо,
Я – твоя зірка, незгасна свіча.
О, наді мною схились, моя вербо,
Дай же торкнутись вустами плеча...
* * *
Небо Ольвіополя розсипане
Сяйвом тимчасових Атлантид,
Ночі кінь розплющує копитами
Білим сріблом вкритий оксамит.
Хтось же запалив ці зорі тихії,
Чи прозріли очі у Творця?
Може, то сини святої Скіфії
Еллінські запалюють серця?
Ну, лети ж, мій кінь, лети, мій соколе,
Що спіткаєшся о кожен крок?
В небі Ольвіополя високому
Вершники живуть поміж зірок.
Їх загін опівночі проснеться,
Щоб створить сузір'я молоде,
Ну, лети ж, мій кінь, лети, шалене серце,
Доки спить свічадо золоте!
* * *
Знов Березань, і вуток зграйки,
Турецький шлях, піски, піски...
Між хвиль смарагдових тріски
Блискучі спинки ловлять чайки...
Розкривши крила понад морем –
Евксинський Понт лежить в очу –
Лечу, мій Господе, лечу
В твої повітряні собори!
Можливо, це в останній раз,
І все залишиться в уяві:
Земля козацька у халяві,
Й напівпотоплений баркас,
І вин ольвійських безліч смаків,
І лебединий з моря крик,
І сонця теплий сердолик, –
Прощай, мій сонячний Очаків!
Тектимуть взимку будні мляві.
Як ностальгії сповню келих,
Я батьківський згадаю берег –
Хай все залишиться в уяві!
* * *
Солодкий вечір. Сонце сіло.
Туман бузковий по воді.
Але південного світила
Ловлю ще обриси руді.
Ні грецьких храмів, ні наметки, –
Поглине все літаній твань.
Мов корабель забутих предків,
В серпанку тоне Березань.
У цих пісках – козацька ера.
У хвилях цих – ще стогін сурм.
І, мов турецькая галера,
На мілині спочив Кінбурн.
І я тону в вечірнім гуді,
Як тонуть в забутті навік.
А над усім на повні груди
Звучить поезії язик.
* * *
Не зупинити сонячних хвилин,
Де мій Кінбурн щоденно марить Березанню!
Там небо з моря п’є ультрамарин!
Там зорі підкоряються коханню!
Я розкажу тобі про мій Південний край,
Де Ольвії розкинувся акрополь,
Солоні хвилі там нашоптують: «Кохай!»,
Коли цілуються софора й чорний тополь.
Прислухайся. Обличчям догори
Впади. Почуєш моря скрипки! –
Лише візьми поезії дари,
Немов ольвійські давньогрецькі крипти!
Читаючи, розводили руками –
Кохання запеклося між рядками!
Александр Иванов
Город снова проснётся с рассветом,
И пока он ещё в тишине,
Я пройду по любимым проспектам,
Как на исповедь наедине.
И среди сокровенных отметин
На ладонях его площадей
Знаю, есть где-то штрих неприметный –
Это линия жизни моей.
Город родной – путь к маяку!
Припадаю к тебе, Николаев,
Как при жажде к роднику.
Путь к маяку – город родной!
Слышу песню твою, Николаев,
В криках чаек над водой.
У Яхт-клуба я вспомню невольно,
Как по берегу шли я и ты.
Это здесь мы доверили волнам
Океанские наши мечты.
И привиделось в дымке безбрежной,
Как Ингул их понёс в Южный Буг.
Нас тогда обвенчала надежда
У слияния встреч и разлук.
Корабли отошли от причала
И волненье лишь стихнет едва,
Я знакомому чувству начала
Посвящаю простые слова.
Говорю про попутные ветры,
Как минуя чужие моря,
Только здесь мы с любовью и верой
Опускаем судьбы якоря.
Аркадий Суров
Мой город
Я со всеми собаками в городе этом знаком,
Было время, я бегал по лужам его босиком,
Я отсюда не раз убирался к чертям прямиком,
Но всегда возвращался обратно.
Здесь под каждой акацией мой отпечатался след,
Я сижу на скамейках, листая страницы газет,
И рассыпан по городу пепел моих сигарет,
По булыжникам пыльно-квадратным.
Я люблю этот город, он столько мне сделал добра,
Под окном моим в школу спешит по утрам детвора,
И три вишни цветут по весне посредине двора
Белым цветом, а розовым – персик.
И уходят в далёкие тёплые страны суда,
И с собою зовут, только я не поеду туда.
Сладка ягода здесь мне цвела, и цвела лебеда,
Здесь моих недодуманных мыслей пасутся стада,
Здесь моё и рассыплется сердце.
* * *
Примечание к путеводителю
Эмилю Январёву
Сейчас зима, а скоро будет лето,
Я раздобуду денег на билеты,
И прокачусь в Очаков на базар.
Там всё, как прежде, там такая рыба!
И рыбаки, как бронзовые глыбы,
И у рыбачек бронзовый загар.
Я прогуляюсь, камень в море кину,
И катерку, идущему на Кинбурн,
Я помашу, как корешу, рукой.
Там солнце и песок, там тень от тента,
И синий, как полоска изоленты,
И неба купол, и пейзаж морской.
Зайду в кафе, чтоб рыбой покормили.
И рыбу съем.
И помяну Эмиля.
* * *
Мой маленький город, ты спишь, и тебя засыпают
Последние белые хлопья ущербной зимы.
Ты песню мурлычешь, и дети твои засыпают,
Такие как мы, горожане. Такие, как мы.
Нас, в общем, не много, друг другу мы братья и сестры,
Сплелись в глубине корни наших семейных дерев.
Повторные браки и улицы, и перекрестки
Связали нас всех, не разрубишь, связали нас всех.
Сечет нас пурга, и нас палит каленое лето,
И жизнь, как вода, утекает не знамо куда.
Мы ищем судьбу в номерах проездного билета
И шепчем: «Да были бы живы, а всё – ерунда!»
Мне дед говорил: «Даром схватишь, так втрое заплатишь.
А в деньгах нужда – у друзей собери по рублю.
Кончается все, только память – её не истратишь.
Ты город люби. И людей». Я его и люблю.
* * *
Посвящается Николаеву
Я – баклан черноморский, я – шелест лиманской волны,
Я – звезда, из тумана счастливо открывшая глаз,
Я – рассеянный в воздухе запах земли и весны.
В добрый час, горожанин, тебе говорю – в добрый час.
Я – бидонов молочных за окнами утренний звон,
Я – скрипенье причальных канатов в порту на ветру,
Я – каштаны в цвету. Я давно в этот город влюблен,
Никуда не уеду отсюда и здесь я умру.
Здесь умру. И всплакнет некрологов газетных петит.
“Да ты что! Ай-яй-яй…” – помянут и друзья, и враги.
И попросит душа, когда к небу навек полетит,
Боже, город любимый от бед сбереги.
Александр Вербицкий
"На Фонтане Сухом лужи..." сл. и муз. А. Вербицкого
Валерій Бойченко
(1941-2011)
Світліє даль широкого Лиману.
За овид углибають кораблі.
Яких просторів думкою достану?
Де тінь твоя на виспраглій землі?
Ідуть роки розмірною ходою.
Повільно сонце веслами гребе.
Невже ми розминулися з тобою?
В якім тепер столітті ждать тебе?
Юрий Миронов
(1940-2002)
Над Южным Бугом...
Над Южным Бугом синева густая,
И звезды
падают
на стапеля…
Над Южным Бугом
мачты вырастают.
А возле них – в кильватер – тополя.
И пусть в морях погода штормовая,
И ветер тот, нахрапистый, морской,
Соленой влагой мачты обдавая,
Развеет запах краски заводской,
Но запах николаевских акаций
Через шторма
приносят корабли
В полярный край ледовых навигаций
И на широты Огненной Земли…
* * *
В Николаеве снег…
В Николаеве снег –
на домах, на дорогах.
Растворяется в нем полуночная тьма.
В Николаеве снег
возле самых порогов…
На два дня, может быть, наступила зима.
И снежки во дворах
оживленно
летают.
И снегуркам пойти так и хочется в пляс.
И снежинки летят кувыркаясь и тают,
Попадая в лучи ребятишкиных глаз.
И дубок под окном –
в медицинском халате…
И вот эти наивные строки браня,
Вы учтите, прошу Вас, товарищ читатель:
В Николаеве – снег! –
вы поймите меня…
Арон Копштейн
(1915-1940)
Над Південним Бугом – ходить човник.
Білий місяць догорів і згас
Я у віршах, ніжних і любовних,
Миколаїв прославляв не раз.
Тільки всі вони забуті мною,
Доля в них однаково сумна.
В тому, місто, і не ти виною –
Винна в цьому дівчина одна.
Як вона пишалася тобою:
– Що Херсон бідненький ваш, мовляв!
Ну, а я над синьою водою
Вірші взяв і гнівно розірвав.
– Я, кажу, тебе іще не лаяв,
А тепер розмова в нас пряма.
Думаєш, великий Миколаїв?
А у вас зате Дніпра нема.
Порт у нас від вашого не гірший,
А у вас нема таких садів...
Словом, я закинув ніжні вірші
І пішов від дівчини тоді.
А тепер мені, звичайно, смішно:
Нащо ми засперечались так?
Та хіба ж смачні південні вишні
Не цвітуть однаково в садах!
Та хіба ж херсонські пароплави
(Твій двотрубний, Клаво, пароплав)
По дорозі величі і слави,
Що Папанін нею пропливав, –
Із твоїми не пливуть дочками,
Миколаїв місто портове,
Де опівдні ніздрюватий камінь
Теплим сонцем дихає – живе.
Я люблю Херсон – зелене місто
За степи, за молоду траву,
Що у нас шумить трикутне листя,
Як ідеш на річку Кошову.
І люблю я вулички над Бугом,
Над заводом висне сизий дим,
Ще й алеї, де ходив я з другом –
Дівчинкою в кітелі морськім.
Над Південним Бугом – ходить човник.
Білий місяць потемнів і згас
Я у віршах, ніжних і любовних,
Миколаїв опишу не раз.
Зоя Вронская
(1954-2004)
И только город
Акаций лёгкий шепоток,
До головокруженья запах...
Май отступает так внезапно,
Покинув южный городок.
Мой город – главный мой причал,
Прекрасный в чистоте акаций.
Мне так легко с тобой общаться,
Ты – мой маяк у грозных скал.
Ты – мой светящийся цветок
В удушливых объятьях юга.
Струится над судьбой упруго
Твой алый выплеск парусов.
И жаром полнится восход,
И сохнут губы жаждой сладкой,
И так стремителен уход
Любви, с актерскою повадкой.
Произнесу свое: "Прощай!"
И растворюсь в ночных аллеях...
И только город отогреет
Покровом летнего плаща.
* * *
"Николаевский вальс", слова Зои Вронской, музыка Александра Нежигая
Утро
Встаёт мой город в облаке тумана.
Весь в капельках, блестящий и притихший.
Выкатывает новый день по крышам,
Щель горизонта открывая рьяно.
И солнце кажет тоненькие ножки –
Новорождённый мокрый олененок
В предутренней сияющей ладошке...
Над устьем узким, над мостом Ингульским,
Над мощным кораблём, готовым к спуску.
* * *
Сиреневый вальс
Подруга моя, я тебя приглашаю
На вальс удивительный по красоте.
Все запахи мая сирень завершает,
Сиреневый вальс закружит, как метель.
Наш город захлёстнут сиреневой дымкой,
Такой незаметной, как чья-то печаль.
Подруг приглашаем на танец любимых,
На этот волшебный сиреневый вальс.
Пусть день догорает свечой незаметной,
С букетом сирени, ты так молода.
Над городом кружит сиреневый ветер
И пахнет сиренью Ингула вода.
Спаси меня, время, от прошлых напастей,
Всё, всё позабыто под вальса крылом.
В сиреневом вальсе, хмельные от счастья,
По улицам города мы проплывём.
Наш город захлёстнут сиреневой дымкой,
Такой незаметной, как чья-то печаль.
Подруг приглашаем на танец любимых,
На этот волшебный сиреневый вальс.
Павел Елагин
(1918-1986)
Наш „Стапель"
По четвергам в редакцию газеты,
Окончив день у тиглей и станков,
Мы сходимся – рабочие поэты –
С измятыми тетрадками стихов.
Мы разные по возрасту и страсти,
Но все мы в слове пробуем себя:
Один – из цеха стапельного мастер,
Другой – разметчик, фельдшер – это я...
Мы режем сталь, сверлим листы железные,
В явь превращаем чертежей штрихи...
И эта корабельная Поэзия
Врывается, как ветер, к нам в стихи.
Нам ни к чему ни модность, ни тщеславие,
Но верим мы в свой «Стапель», между тем,
С которого уйдут в большое плаванье
Живые строки песен и поэм.
Наталiя Білецька
З лiтопису лиманської зорi
Ольвійських візерунків чорна твань –
Погіркла моя доля полинова…
А десь блукає морем Березань –
То потопа, то вирине. І знову
Рудої надлиманської зорі
Літопис не про те іще розкаже…
А поки – солов’ями снігурі,
І спечені тіла на дикім пляжі…
А там, де берег – різьбленням ножа,
І чайки, наче сонячні пір’їнки,
Можливо, в мандри еллін вируша –
На пошуки своєї українки, –
Вона тепер не бранка, а жона.
Це він в полоні скупистого часу,
Колись-то відмовлявся від вина,
А нині – все б віддав за кухоль квасу,
Аби не спопеліти на шляху…
Бо недарма життя вважають морем –
Не перейти по хвилях на суху,
Не захлинусь без кохання горем…
І ритуальна пісня пролуна,
І десь над морем, чорним і пророчим,
Озветься і надірветься струна –
Борвієва душа – на грифі ночі.
І Ольвія постане, мов жива.
Грекине, степова моя царівно!
Це я – до веж твоїх, немов трава,
Не спалена, та вже в горінні рівна
Багаттю усесвітніх всезгорянь,
Якого не згасити нашим душам,
Допоки ще мандрує Берзань
Тим морем, над яким ти – гола суша.
* * *
Ти чуєш, як бринить повітря раннє –
Напружено-високе, мов струна? –
Це осінь миє коси у лимані
І зоряно сміється…
Це вона!
Ти тільки глянь – ці кленові монети
Не тонуть у купелі бузьких вод!
А може, це тепер не Буг, а Лета,
І в тій горі, за мисом, – скіфський Грот?
…зітхаєш і вдивляєшся у небо,
Що виринуло, сяйне із ріки…
А осінь – як од мене і до тебе –
Вже вишила й прослала рушники.
* * *
Миколаїв-2002
Там, де дерева – в небі й на землі
Застигли, наче древні талісмани, –
Ідуть у синю безвість кораблі.
Ведуть їх сивочолі капітани.
Від тихого містечка – тишина.
І в небі журавлиному – дорога.
Увплав по Бугу вирушить весна,
Мов свічечка каштанова – від Бога.
І знов століття – пилом по степах.
І коні по слідах ольвійців скачуть.
І вертиться по суші битий шлях.
І в Дикім Полі дикі чайки плачуть.
Від древності лишилось два крила,
Два човники на бузькому причалі,
Де Лета від двоглавого орла
Лишила талісманом – глибку сталі.
Александр Павлов
Покидают дворы Николаева...
Памяти Марка Лисянского
Покидают дворы Николаева,
От сует пригубив, земляки.
Кто-то вспомнит вдали иногда его...
А иной – всем чертям вопреки -
Приезжает, Соборной шатается,
Смотрит, слушает, светится весь,
Словно в детство на миг возвращается, –
В то, что было не где-нибудь – здесь...
Уж давно серебрится висок его...
Он увозит с собой всякий раз
Отражение неба высокого
В глубине опечаленных глаз...
Владимир Христенко
Сухой Фонтан
Т. Роскиной
На полуострове песчаном,
Где волны бьют прибрежный ил
Мой дивный город над лиманом
Моею колыбелью был.
Я с этим городом сроднился
И мне, наверно, суждено,
Чтоб он теперь ночами снился,
Как детства старое кино.
И с той поры таким желанным
Мне стал мой постаревший двор,
Где этим воздухом лиманным
Не надышусь я до сих пор.
И словно мы не расставались
И, кажется, ещё вчера
Мы у фонтанов собирались
И пели песни до утра.
И это всё казалось вечным –
И мы, и наш Сухой Фонтан,
Где был весёлым и беспечным
Прибрежный старый ресторан.
А нынче – там иное время.
И в тишину моих аллей
Приводит нынешнее племя
Своих сегодняшних детей.
И только стёртые ступени
Законам жизни вопреки
Хранят как память наши тЕни
В тенИ фонтанов у реки.
И мне, конечно, не хватает
Таких минут, и город мой
Всё это тоже понимает,
Когда прощается со мной,
А я привычно погружаюсь
В московских дел водоворот
И долго-долго с ним прощаюсь,
Чтобы вернуться через год...
* * *
Уходит время...
Уходит время. Безмятежно,
В тиши отсчитывая срок,
Неумолимо, неизбежно
Уходит, как вода в песок.
И город детства, как в тумане
Сегодня кажется другим –
Мы жили на Сухом Фонтане,
Он был уже тогда сухим,
Но был лиман с его прохладой,
Цвели акации кругом
И соловьиной серенадой
Вставало утро за окном.
Теперь поверится едва ли –
Какие нынче соловьи?
А вот ведь как! Они запали
В воспоминания мои...
Я помню, шли суда в загрузке,
Речную рассекая гладь,
Гремел трамвай на Спасском Спуске
И утром, не давая спать,
Брели молочницы устало,
Стуча бидонами впотьмах,
И, как обычно, не хватало
Воды на верхних этажах,
Но разрывал мою обитель
Всепроникающий футбол
И стадион «Судостроитель»
Взрывался на забитый гол!
На это, как всегда с издёвкой,
Соседки скалились взахлёб,
А мы мудрили с газировкой,
Чтоб получить двойной сироп...
Скользили шустрые ракеты
По водной глади каждый час,
А город мой встречал рассветы.
И неизменно мимо нас,
Лавиной шла толпа народа
Пешком от дома своего
До Черноморского завода
Ещё великого, того...
Сегодня старые маршруты
Воспринимаются, скорей,
Как архаизм и атрибуты
Давным-давно ушедших дней.
И только память, будто бремя,
Во мне отсчитывает срок
И вижу, как уходит время.
Уходит, как вода в песок...
* * *
Каштановый сквер
Е. Голубковой
Мне эта улица знакома
С непостижимо давних лет,
Где львы с аркасовского дома
Собой венчают парапет
И с высоты своих столетий
Привычно смотрят мимо нас
На город мой, где каждый третий
На них сидел хотя бы раз.
И я их знал не понаслышке,
А в детстве так хотелось мне
Сидеть тогдашнему мальчишке
У них на мраморной спине.
Теперь со мной приходят внуки
И, по традиции всерьёз,
Привычно запускают руки
В разводы мраморных волос.
А львы глядят невозмутимо
На эти шалости вприщур,
На время, что проходит мимо
Двух нестареющих фигур,
На старый сквер, где неизменно,
Не поднимая головы,
Невозмутимо и смиренно
Лежат аркасовские львы…