Форма входа
Яков Моисеевич Бельский (Биленкин)
(1897-1937)
Яков Моисеевич Бельский (Биленкин) - советский писатель, журналист и художник-карикатурист, яркий представитель «южнорусской школы» в литературе и журналистике родился 8 (20) августа 1897 года в небогатой еврейской семье в Одессе. Его отцом был Мошко Мордков Биленкин, служивший страховым агентом, а матерью - Ципойра (Цецилия) Яковлевна. После окончания в 1917 году архитектурного отделения Одесского художественного училища Яков был призван в действующую армию (шла Первая мировая война), но вскоре дезертировал и вернулся домой. В Одессе он вступил в ряды Красной гвардии, но вскоре вынужден был бежать в Подольскую губернию, после того, как его родной город был занят немецкими оккупационными войсками.
После ухода интервентов, в апреле-мае 1919 года Яков Моисеевич служил в одесском губисполкоме в должности художника и тогда же вступил в РКП (б). На службе он рисовал революционные плакаты, которые подписывал псевдонимом "Я. Бельский". Одновременно Яков служил разведчиком в губернском Особом отделе, выполнявшем контрразведывательные функции и даже помог в раскрытии деникинского антисоветского подполья в Одессе ( организации офицеров под руководством полковника Саблина).
Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев и Яков Бельский. Фотография, подаренная Одесскому литературному музею В. П. Катаевым
В середине 1922 года Яков Бельский переехал в город Николаев, где вскоре стал журналистом, а с июля 1923 года — редактором газеты «Красный Николаев» (ныне «Южная правда»). Именно он был инициатором переезда в Николаев из Одессы Эдуарда Багрицкого, который также стал работать в этой же газете. С ноября 1922 года 25-летний Яков Бельский назначается заместителем редактора газеты, а с 1924 года редактирует и литературно-сатирический журнал «Бурав», который выходил в качеств приложения к газете «Красный Николаев». В этих изданиях Бельский публиковал произведения И. Бабеля, М. Шагинян, В. Катаева, сопровождая их собственными иллюстрациями. В газете «Красный Николаев» Я.М. Бельский опубликовал приключенческий роман «В пламени борьбы», основные события в котором происходят в 1918 году в Киеве, столице гетмана П. П. Скоропадского.
В центре романа неудачная деятельность советской делегации, возглавлявшейся И. Сталиным на российско-украинских переговорах с гетманом П. Скоропадским (договор между сторонами так и не был подписан из-за неуступчивости И. Сталина). Тогда же Яков Моисеевич написал повесть "Перекаты" о перипетиях гражданской войны на юге России и установлении советской власти на Украине. В 1925 году он опубликовал рассказ «Почтовым в Москву» о методах фабрикации политических дел органами милиции. В конце 1924 года Яков Бельский пытался противостоять так называемому «дымовскому делу», где добивался пересмотра расстрельных приговоров, вынесенных по сфальсифицированному делу о смерти «селькора Малиновского». Но в результате ситуация стала таковой, что Бельский был вынужден бежать из Николаева в Харьков.
В Харькове он служил заместителем редактора газеты «Пролетарий», а также участвовал в выпуске сатирических журналов «Гаврило» и «Червоний перець». Позднее был главным карикатуристом и заведующим отделом международной информации газеты «Коммунист» и сотрудничал с некоторыми журналами («Пламя», «Рабочий», «Рабочая семья» и др.) С января 1931 г. Яков Бельский жил в Москве, где работал заместителем редактора сатирического журнала «Крокодил». Однако в результате партийной интриги и доносов на Бельского и его коллег журнал был в 1934 г. реформирован, а все члены его редколлегии – уволены. В 1934-1936 гг. Бельский работал рядовым журналистом в газете «Вечерняя Москва»
Фотография Я.М. Бельского из следственного дела 1937 года. Центральный архив ФСБ РФ
26 июля 1937 года Я.М. Бельский был арестован и обвинен по статьям 58-8 («террористические акты, направленные против представителей советской власти») и 58-11 (создание антисоветской организации). Следствие вел будущий министр государственной безопасности, а в то время оперуполномоченный НКВД Виктор Абакумов. В расстрельном списке «Москва-Центр» от 1 ноября 1937 года Я.М. Бельский состоит под № 15. 5 ноября 1937 года Яков Моисеевич был приговорён Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. Его тело было кремировано и прах захоронен в братской могиле на Донском кладбище Москвы (могила невостребованных прахов № 1)
Приговор Я.М. Бельскому Военной Коллегией Верховного Суда СССР от 5 ноября 1937 г.
Яков Моисеевич Бельский был полностью реабилитирован 20 июня 1990 года.
Рождественское без елки
– Древний наш род… – говорил Васька остальной шатии. – От самого Рождества Христова до сегодняшнего дня про нас пишут и говорят. Каженный год в газете: в этот самый день, есть такое окно, трещит мороз, звезды блещут, в окне елка и буржуи кругом, а наш брат, беспризорный, под им тихо замерзаить.
Взяв у 8-летнего Сашки бычок и втянув худые ноги в то, что некогда называлось скверными остатками низкосортных брюк (а ныне об этом догадаться было нельзя), Васька, 14-летний «зверь», продолжал:
– Тихо, значит, замерзаить и плачить себе от досады, что подшамать нельзя и покурить. Теперя времена не те, не видать уже ни елки, ни буржуйских детей вокруг, а только наш брат остался. Вот об ем и пишуть в газетах. Чтоб не холод такой – прям почет и никаких двадцать. А ты, Катька, уже весь бурбон сшамала.
И, прыгнув, как Чарли Чаплин в картине «Женюсь», Васька овладел заслюнявленной коркой.
– Вот об ём и пишуть в газетах.
* * *
Мороз все крепчал и крепчал.
Под гнилым деревянным прилавком базара Васька доходил до высшей точки рассказа.
– И иду, и вижу двор, и тепло, как летом на берегу реки, а посреди старик с большой седой бородой ходит; я ему по-нашимски: «дядь, а дядь, дай ку-у-усочек хлеба…».
Он за хлебом, а я цап рубаху с каната, и в ворота, и прямо на чудачку…
Сашка сплюнул в сторону, через зубы – «тцыкнул», а Катька вздрогнула. Васька нарочито почесывался, чтоб на нервах поиграть…
– Ну а дальше?..
– Ну, значит, на чудачку наскочил, а там…
Кончить не пришлось. Кто-то злобно стучал палкой по лавке и приговаривал:
– Я вам покажу, шандрапа, белье красть…
Юркнули в дырку Васька, Сашка, Катька – и исчезли.
Вот об ём и пишуть в газетах.
Газета "Красный Николаев", 1923 г., 19 июля, № 890, с. 3
Иллюстрации Якова Бельского к рассказам «Решительная до результата» и «Приказ императора». Журнал «Тридцать дней», 1935 год
Гибель Мартына Ивановича
Мартын Иванович в революцию попал случайно. Родился он очень далеко от наших беспокойных краев. Свои маленькие быстрые глаза он впервые открыл на высокой и крутой Гибралтарской скале. Там, цепляясь за ветки дикого винограда и разоряя птичьи гнезда, на недосягаемой высоте всегда жили его родные и предки. Когда Мартыну исполнилось два года, он вполне овладел наукой своего племени и перенял от старших ненависть к двуногим чудовищам, обитавшим на широком взгорье в каменных клетках. Мартын знал, что они опасны, что они уводят навеки его братьев и сестер. Эти большие звери в тряпках отравляли жизнь обитателям крутых склонов Гибралтара. И все же однажды, несмотря на весь опыт беспокойной жизни, Мартын попал хвостом и увяз в твердом и крепком капкане. Потом пришли уроды в тряпках и посадили его в клетку.
* * *
Кастаки был хорошим цыганом, но плохим дрессировщиком. Соединяя воедино эти два обстоятельства, он бродил по земному шару не хуже любого Ливингстона, но никому не сообщал о своих изысканиях. Он часто менял профессию, но его любимым делом было красть хороших крутобоких лошадей. По этой простой причине у него вместо правого глаза была впадина, а на левой руке на хватало двух пальцев. Что можно обойтись и без них, он узнал в далекой России, но там же понял, что это все, от чего он может отказаться в дальнейшей жизни.
От племени своего он оторвался давно, и где была его родина – не знал.
В береговой таверне «Севилья» он купил у смуглого Азры мартышку и, обмотав ее тонкую кисть крученым английским шпагатом, старался отучить от всех старых привычек.
Свои скудные словесные аргументы Кастаки подкреплял пинками, и на исходе третьей недели Мартын умел танцевать. Может быть, его расположила к себе физиономия цыгана, ибо он больше всех двуногих напоминал лицом его родичей. Мартын примирился и без возражений сидел на плече Кастаки, и мерно покачивался в такт его торопливым шагам, когда тот двинулся вглубь европейского континента в качестве дрессировщика.
Впрочем, оба одинаково не знали, куда лежит им путь, и так добрели до Украины.
* * *
Кастаки не любил стрельбы, не любил крови и боялся мертвых. Он мог спокойно пырнуть кого-нибудь ножом, и этот зарезанный был бы не страшен, но другие, чужие мертвецы нагоняли на него мистический страх.
Когда в городах загрохотали пулеметы, позакрывались магазины и лавки, а по улицам валялись неубранные трупы, он пошел бродить по деревням.
Конокрад смутно слышал о том, что революция, но что это, он не понимал, а знать не хотел. Шел он проселочными дорогами и полями, показывая фокусы, мелко воруя, где не нравилось его искусство, и питаясь чем попало.
Где было трудно самому, там орудовал Мартын, и оба честно делили добычу. Сидя на косом угловатом плече, обезьяна всматривалась в дорожную пыль, и так же привыкла к бараньей шапке Кастаки, как к ползучему винограду Гибралтарских утесов, о которых, кстати, давно забыла.
Возле какого-то небольшого города Кастаки набрел на лагерь вооруженных людей.
Где-то в стороне тукали выстрелы, а из толпы оборванных воинов торчали ржавые пулеметные пупы.
На изодранных бушлатах висели красные банты – и резкими пятнами сверкали на сером фоне железа и грязи.
Зловеще глядели глаза из-под тяжелых папах, и когда кто-то из них сказал: «стой, цыганская рожа», Кастаки замер на месте. От неожиданной остановки Мартын качнулся вперед и, спрыгнув на землю, стал сосредоточенно изучать окружающую обстановку.
Громкий хохот прокатился по черным рядам:
– А ну покажь, Ваня, что твоя обезана может…
И Кастаки начал демонстрировать искусство верного Мартына.
* * *
Заметка В. Катаева и Я. Бельского о футбольном матче на стадионе Динано в Москве. Газета "Вечерняя Москва", 1934 г.
Мишка Синяков хлопнул Никифора по плечу, выплюнул из коричневого рта остаток газеты, пакли и махры.
– А знаешь, Никифор, эта зверюка нам в самый раз, она подымет дух бригады, гляди как смеются.
Мартын бегал по рядам на задних лапах, крепко сжимая в передних шапку Кастаки, куда партизаны сыпали щедрой рукой замусоленные бумажки, на которые нельзя было ничего купить.
– Сколько тебе дать за нее, Ванюша? – спросил Никифор. – Потому как выгодно продать можешь для необходимого нам дела.
Кастаки перестал понимать русский язык. Его нижняя губа вылезла вперед и приподнялась вверх, по направлению к носу, блестящие угольки глаз скрылись в запыленных расщелинах ресниц.
Никифор продолжал:
– Потому как даем тебе 200 карбованцев, так другого покупателя не найдешь, а если не продашь, так даром возьмем. И выбирай, что лучше, а что хуже, умная голова.
Умная голова попробовала плакать, но этого не заметил никто, даже верный Мартын.
Получив 200 карбованцев рваными украинками, Кастаки пошел дальше по земле терять остальные пальцы и последний глаз.
Так как с точки зрения партизан каждый цыган был безусловно Ваня, обезьяну окрестили Мартыном Ивановичем и записали во 2-й пулеметный взвод.
За полгода Мартын крепко привязался к кавалеристам – и забыл про баранью шапку Кастаки.
Попали ребята как-то в кольцо. Бывало в те времена. С севера и востока нажимали белые, с запада наседал Петлюра и Махно, а с юга – немецкие колонисты. Приходилось туго. По целым дням сидел Мартын у пулемета и, когда замечал острым взглядом вражескую цепь, начинал цепкими пальцами теребить пулеметную ленту. Когда пулемет стрекочет, Мартын подает и подает, чтобы больше стреляли.
* * *
Урсулов быстро отступал на юг, к Вознесенску, теснимый превосходящими силами белых. Впереди конных цепей мчался автомобиль с пулеметом на радиаторе. У щитка сидел Мартын и неустанно подавал ленту. 
Была поздняя осень, и дул пронзительный ветер.
Машина ныряла в дорожные лужи и упорно неслась мимо серых, измученных гражданской войной деревушек. В свинцовое небо вздымались кучи испуганного жирного воронья. Мартын не привык к холоду и ветру и сильно простудился.
– Надоть его в больницу, – сказал Никифор. – Может, там его вылечут. И сказать при том доктору, что или-или.
А вечером полк, оставив город, отступал дальше.
В глубоком мраке с одной стороны уходили части Урсула, с другой – вступали «волчата» Шкуро.
Где-то у реки шла перестрелка, кто-то в городе вытягивал из сарая портреты царя и трехцветные лоскуты. Вознесенск пробовал дыхнуть черным дыхом контрреволюции, поднимался другим, помятым боком.
На рассвете по окраинам громили еврейские лавки, в центре на базарной площади валялись трупы с рассеченными головами, а во дворе больницы несколько пьяных юнкеров расстреливали раненных партизан.
– А это что за стерва? – кто-то указал на Мартына, лежавшего в углу на куче тряпья.
– Это урсуловский пулеметчик, тоже красная сволочь, бери и ее…
Совсем не знал Мартын, за что его расстреляли в это пасмурное осеннее утро. Может быть, выздоровев, он так же верно служил бы белым юнкерам и подавал бы им ленты к пулеметам. Но «волчата» хотели вырубить революцию с корнем – и убили обезьяну.
Как бы то ни было, а Мартын Иванович был расстрелян белыми за большевизм.
Литературно-сатирический журнал "Бурав", г. Николаев, 1924 г. № 10, с. 2-4.
* * *
Яков Бельский (стоит, крайний права) среди сотрудников вскоре разогнанного журнала "Крокодил". Москва, 1934 год.