Форма входа
Яков Евсеевич Цейтлин (Яков Цветов)
(1909–1977)
Уроженец города Белая Церковь, однако свои детские годы и юность провел в Николаеве, где с 1925 года работал наборщиком в городской типографии. С этого же времени он начал активно публиковаться. Первые стихи опубликовал в 1924 году в газете «Красный Николаев». В 1928 году выпустил книгу стихов «Жажда». В дальнейшем Я. Цейтлин специализировался как журналист-очеркист в газетах «Комсомольская правда», «Социалистическое земледелие», «Известия», где выступал под псевдонимом «Я. Цветов». В 1930 году по первой мобилизации уехал в село ответственным секретарем газеты «Коллективист Очаковщины», затем переехал в Москву, став корреспондентом газет «Комсомольская правда» и «Известия». В историю Я. Цейтлин вошёл как последний адресат Сергея Есенина. После войны выходят его книги «Повесть о Кирилле Орловском», «Выбор Ивана Демина» и роман «Птицы поют на рассвете», «Гром над Синь-Озерами», повести «Человек из Гренады», нескольких сборников поэзии.
Последний адресат Есенина...
Яков Евсеевич Цейтлин широко известен литературной общественности, как последний адресат Сергея Есенина. Именно ему ответил великий русский поэт своим письмом, датированным от 13 декабря 1925 года - за две недели до своей трагической кончины в ленинградской гостинице "Англетер". Письмо С. Есенина было ответом его 16-летнему николаевскому почитателю, который служил наборщиком в одной из николаевских типографий и одновременно сотрудничал с журналом "Бурав", который издавался в то время в Николаеве.
Сам Яков Евсеевич так впоследствии вспоминал об этом своём письме С. Есенину:
"...Написать Есенину,— значит написать не по отдельному адресу, это значило адресоваться к самой Поэзии. И мы не ждали, что поэт ответит нам. Это были строки нашей благодарности ему. Он умер. Он оставил свою автобиографию, свою поэтическую исповедь на полуслове, но жизнь его продолжалась и после его смерти, и была еще активнее, еще сильнее, чем до смертной ночи в «Англетере...». Сейчас для меня особенно ясно, что без поэзии Есенина нельзя представить мое поколение, нельзя представить себе то время, если хотим представить его себе в полной мере. Влияние поэзии Есенина на духовную жизнь в годы нашей молодости трудно с чем-либо сравнить. Я в этом,— подчеркивал Яков Евсеевич,— глубоко убежден. А если иметь в виду нас, молодых литераторов Николаева — рабочих и студентов, партийцев и комсомольцев, то все мы в ту пору буквально «бредили» Есениным. Что же говорить обо мне — «счастливчике», которому прислал письмо сам Есенин, да еще столь обнадеживающе-доброжелательное, содержащее такие важные советы Мастера начинающему стихотворцу."
Это письмо было написано им 25 июля того же года, но долгое время не могло попасть к адресату - Есенин долгое время был в поездках по стране, а после находился в одном из подмосковных домов отдыха. Именно там нашло его письмо юного николаевца Якова Цейтлина. Вот оно:
«25/VII-25 г. г. Николаев.
Дорогой Сергей Есенин!
Я вот уже 2 года имею сильнейшее желание снестись с тобой... И вот я решил прибегнуть к письму... Прости, что так вихрасто пишу, ибо и сейчас при твоем имени я волнуюсь и сердце готово выпрыгнуть и улететь... (Не раз я собирался писать — но письма не получалось, а одни истерические крики...) Разве можно свое чувство выразить словами... Мне нужен огонь, но, увы, словами огня не высечь мне (бездарен я!).
Я член гр‹уппы› писат‹елей› „Октябрь“, та самая, что ругает тебя! (Недаром она мне, „горячему“, так чужда!) Опять о себе!.. Дорогой Сергей, читая Байрона, Пушкина, Лермонтова и, наконец, лир‹ику› Надсона и в корне изучив современную литературу, — у меня создалось впечатление, что ‹ты› единственно настоящий поэт... Провинция сейчас преклоняется перед тобой (в городе одна лишь „Радуница“), а поклонников... не сосчитать!.. Но это нам не мешает „болезненно“ следить за тобой по журналам.
У нас очень много есенинцев (так они и прозваны) — рабочие, женотделы, студенты, мещане, комсомольцы и даже пионеры... (У каждого сердце „есенинское“!). И вот, в корне изучив тебя, делаем везде о тебе доклады. А по ночам ходим и, как помешанные, пьем ведрами твои стихи!...
Дорогой Сергей, помоги нам! Оживи нас!!! Если ты нам пришлешь свои стихи (книги), мы будем счастливейшими в мире! Пожалуйста, Сергей! Я за твой „Березовый ситец“ последние свои брюки готов загнать...
Сергей, ты — гениален!!!
Ты единственный поэт, который заставил меня трепетать перед твоим именем... Если „родовская братия“ где-нибудь тявкает о тебе — я болею душой... Я истерично слежу за твоей литературной судьбой...
Может быть, ты знаешь знаменитого украинского лирика Сосюру?.. Когда он был у нас в Николаеве, он также с благоговением произносил твое имя... Весь день шлялись и пухтели твоими стихами...
Самая светлая минута в моей жизни (горьких очень много!) будет та, когда я с тобой лично увижусь...
О, счастье поскорее на мой адрес!..
За литературой насилу следить. Приходится здорово голодать... и покупать книги. Ну что, устал, Сергунь?.. Набухтел, набухтел, ничего тебе не сказал — и сотой доли не выразил того, — чего желал бы выразить...
Надеюсь когда-нибудь тебя увидеть!..
Если б Госиздат поскорее отстрочил мою книжонку (а спрос на нее пока здоровый!), я мог бы на эту монету прокатиться к тебе... Пишу стихи, комсомолец...
Если не возгордишься и мне ответишь, пошлю свои стихи тебе...
Дорогой Сергей, пожалуйста, ответь... Твой ответ осчастливит наш город, а в особенности твоих детей ЕСЕНИНЦЕВ. И по возможности свои книги... книги!..
Дорогой Сергей, ответь!
С комсомольским приветом от всех твоих поклонников
Яков Цейтлин.
Мой адрес:
г. Николаев, Адмиральская ул., № 23.
Якову Цейтлину...
Сергей Есенин получил письмо Якова Цейтлина только 12 декабря 1925 года и уже на следующий день написал ему свой ответ. Вот это письмо:
Я. Е. ЦЕЙТЛИНУ
13 декабря 1925 г. Москва
Дорогой товарищ Цейтлин.
Спасибо Вам за письмо. Жаль только то, что оно застало меня оч<ень> поздно. Я получил его только вчера, 12/XII 25 г. По-видимому, оно провалялось у кого-нибудь в кармане из прожекторцев, ибо поношено и вскрыто. Я очень рад и счастлив тем, что мои стихи находят отклик среди николаевцев. Книги я постараюсь Вам прислать, как только выйду из санатории, в которой поправляю свое расшатанное здоровье.
Из стихов мне Ваших понравилась вещь о голубятне и паре голубей. Вот если б только поправили перебойную строку и неряшливую «Ты мне будешь помощником хошь», я бы мог его отдать в тот же «Прожектор».
Дарование у Вас безусловное, теплое и подкупающее простотой. Только не упускайте чувств, но и строго следите за расстановкой слов.
Не берите и не пользуйте избитых выражений. Их можно брать исключит<ельно> после большой школы, тогда в умелой рамке, в руках умелого мастера они выглядят по-другому.
Избегайте шатких, зыблемых слов и больше всего следите за правильностью ударений. Это оч<ень> нехорошо, что Вы пишете были́, вместо бы́ли.
Желаю Вам успеха, как в стихах, так и в жизни и с удовольствием отвечу Вам, если сочтете это нужным себе. Жму Вашу руку.
Сергей Есенин.
Москва.
Остоженка, Померанцев пер., д. 3, кв. 8.
К сожалению, дальнейшей переписки между ними не получилось - поэт покончил с собой 28 декабря 1925 года в гостинице "Англетер". А его николаевский адресат продолжал писать и в 1928 году в Николаеве вышла его первая книга стихотворений "Жажда". Автору было в то время 19 лет. Вот несколько стихотворений из этого сборника, чудом сохранившегося до наших дней в областной николаевской библиотеке им. А. Гмырёва.
* * *
Литературно-сатирический журнал "Бурав", в котором до 1928 г. работал Яков Цейтлин и одно из его опубликованных стихотворений
Письмо
Шлю привет, родимая Слободка,
И тебе, искусанный прогон,
Помню кабачок и запах водки,-
Здесь глотал отец мой самогон.
Помню все… Местечко Городище,
Крик отца и плачущую мать...
Как сейчас мерещатся кладбище,
Строй деревьев, крыши низких хат.
Помню штык заржавленный... игрушки
Местечковый воющий базар...
Книгу первую с заглавьем "Пушкин",
Первый стих и городской бульвар.
Я теперь совсем другой и новый.
На отца я вовсе не похож,
Не нужны мне овцы и коровы
И кабак не нужен мне и нож...
Целый день в ячейке, на рабфаке,
Ночью ужин - книга и статья.
Предо мной зажжённый яркий факел,
Предо мной взметнувшийся Октябрь.
Жди меня, Слободка, у печурки.
Жди мня соломенной душой.
Я приду к вам в кожаной тужурке.
Я приду к вам новый и большой.
Заржавленный рэбэ
Заржавленный маленький рэбэ
И ветхий забытый молитвенник.
Помнится - низенький хедер
И суслик, бумагой облипленный.
Я - безбожный мальчишка-озорник
Ненавидел, хулил синагогу.
Когда рэбэ рвал уши, спокойно
Я молился проклятьями богу.
Я хотел наглеца-старикашку
Что сидит в облаках и не журится,
Общипать и помять, как бумажку,
Околпачить и бросить на улицу.
Я хотел стукануть‚ сбить сопатку,
Не хотел я молиться боЖеньке.
И не раз я слезился украдкой,
Видя звенящее солнышко.
С оборванцами драться, ссориться.
Делать стёкла слепые - зрячими,
Я - любил мохнатую околицу‚
Погулять к ней всегда заворачивать.
А когда мне минуло пятнадцать,
И молитвенник с богом архивятся.
Мне нечего бога бояться:
Я и бог - никогда не помиримся...
Первая книга стихотворений Я.Е. Цейтлина "Жажда". Николаев, 1928 г.
Октябрьское раздумье
I.
Осенний день, как вспышка, быстр,
Осенний день в секундах тает.
В разгоне ветра синий свист
К земле деревья пригибает.
И листья мечутся в пыли,
И бронзовым исходят звоном.
Вдруг маки зацвели вдали...
То ветер распахнул знамена.
То праздник грома и огня
В оркестрах, в радости и в шуме.
He потому-ль томит меня
Весь день скользящее раздумье?!
И как не думать,
Если вот -
Десятый раз листву ссыпая,
Пылает осень догорая
С тех пор, как дрогнул, громыхая,
Семнадцатый
Громовый год?
Туманами был город сыт,
Летели хлёсткие метели.
От яркой крови
И росы
Штыки холодные ржавели.
Когда был каждый строг и прост,
Когда сердца глухими были,
Под треск - и выстрелов и звезд
Рассветы низкие бродили.
Тогда казалось, что людьми
Забыто было слово:-
‚‚Жалость“.
И жизнь была легка, как миг,
И смерти так легко сдавалась.
II
Устали звякать стремена,
И робкий выстрел - скуп и редок.
Вокруг - голодная страна,
И звон, и солнце, и победа...
Под мягкий шёпот ковыля,
Раскинувшись под небесами
Цвела оглохшая земля
Лишь бурьяном,
Да васильками...
Сжиимали нас тиски тоски
Большими душными ночами...
А с поля рвались васильки,
И криком голубым кричали.
И годы уходили в дым,
Утихли ветры и смятенье.
Страну,
И землю,
И сады
Обняло шумное цветенье.
И каждый закипевший день,
Своей слепящей простотою,
Напоминает о труде,
Напоминает о покое.
Гуденье спелое в саду,
И песня полная, густая.
Восходы тихие бредут,
Закаты медленно сгорают.
III
Вот и сейчас, но второпях,
Я думаю о буре давней.
Ax, ветер, он забил, опять
С разбою в трепотные ставни.
Он, видно, потерял пути
И бешенствует угрюмо,
Как будто хочет прекратить
Отяжелевшее раздумье.
Я помню: рдели вечера...
Окопы... и костры… и темень...
И шли мы оба, умирать:
Я - и мятежный иноземец.
Он шёл со мной, мои брат, мой гость.
Он шёл co мной в боях скитаться.
Таежный ветер гнев и злость
Кружил над смуглым чужестранцем.
Он, мой товарищ по курку,
Не ждал ни славы, ни подарков,
И он делил со мной тоску
По хлебу,
Письмам
И цыгарке.
Когда медлителен, как вол,
Пришел покой зеденолицый,
Он распрощался, он ушёл
К своей земле, к своим границам.
A там - колышутся впотьмах:
И боль, и горечь, и тревога.
Там вырастает лютый страх
На перекрестках и дорогах.
И крикнуть хочется в ветру,
Чтоб он услышал тонкой ранью:
Готовь винтовку, дальний друг,
МЫ У ПОСЛЕДНЕГО ВОССТАНЬЯ!
Быть может, скоро я приду
К тебе под пушечные вспышки...
Я знаю: мир еще в бреду -
Я знаю: это передышка.
По городам и no степям,
Грозя пройдет огонь разбойный.
Мне кажется,что вот опять
И мир,
И сердце неспокойны.
Да, длинен, долог мой покой,
Хоть и минута не пуста в нем...
Ах ветер, возмущенный, злой,
Вновь ринулся к пугливым ставням.
Я слышу:
Дерзкий, как гроза,
Он хлещет в окна пенным валом,
Как будто хочет мне сказать,
Что передышка -
Миновала...
Бубновый валет
матери
И снова осень ветровая...
И сына нет. И писем нет;
Мать о его судьбе гадает
В настороженной тишине.
Смешался карт и платья шелест
Мелькают масти на столе.
Средь королей и дам осмелясь,
Bзглянул отысканый валет.
Валет бубновый вспыхнул солнцем
Ho пики,
Пики поплелись...
И сердце матери не бьется,
Притихла на минуту жизнь.
А пики падают упорней‚
И чуткая печаль течет,
И небо чудится ей черным,
И мысли черные - о чем?!
Ей мнится пыльный череп сына,
Погибшего в сквозных ночах.
Труп под трамваем, может, стынет
И кровь, как бубны, горяча.
Да, я не раз лежал сражённый,
Над головой моей, грозой,
Кружились чёрные вороны,
Как стая пиковых тузов.
О, плачущая. О, родная,
Осенняя, к чему скорбеть?!
Мятежная,
Иная
Жизнь отдала моя борьбе.
В гражданской битве неприметно,
Прошёл сквозь полымя страну,
Чтоб молодостью разноцветной
Твою украсить седину.
Когда последним залпом грянет
Война. И стихнет дым у дул,
К тебе, усталый, на свиданье
Приду, тревожная, приду!
В окне рассвет,
Тузы и дамы
Устало дремлют на столе,
Хоть пики падают упрямей,
Но улыбается валет.
Тополь
Ты, как прежде, прост и строен,
Как всегда, красив и нежен.
Звон твоей листвы весною
И под осень неутешен
Ты, как прежде грудь расправив
Любишь в яростном разгоне
Гнуться влево, гнуться вправо,
Серебром звеня зеленым.
Любишь ветру вверив жалость,
Трепетать, забыв усталость,
Так, чтоб листья разлетались,
Так, чтоб сучья содрогались.
Но, теперь ты чуть прохладен
И с тоскою смотришь на-земь,
Не с того-ль, что ветер за-день
Не тряхнет тебя ни разу?!
Он мелькнул, бессильный, скользкий,
Робко дунул в полдень стройный.
Может ты влюблен в березку?
Тишина - люби спокойно,
Погляди и я не прежний,
От былого что осталось?
Где суровость? - грусть и нежность.
Где гроза? - покой и радость.
Полюбил я запах зимний,
Отдых, труд, мечты о мирном,
Я готов любимой имя
Тихо выжечь в сердце тихом.
...Но как только буря хлынет,
Гневной дрожью беспокоясь,
- Ha коня! Азарт звериный,
На бок - нож, и в сердце - доблесть.
Закружимся, загрохочем,
Вспыхнут песни боевые.
Трепет звезд. Сухие ночи.
И леса, и часовые.
Закружимся и застонем,
В разливном, веселом стоне.
Будут ржать для бодрых кони,
Над уставшим - крик вороний.
А когда, развесив знамя,
Мы придем с победным пеньем -
Навсегда сольется с нами
Жизнь в труде, и жизнь в цветеньи...
Годы лягут сединою,
Будет день мой безмятежен.
Ты, как прежде, будешь строен,
Как всегда, красив и нежен.
Книги прозы Я.Е. Цейтлина (Цветова)