Себя сотворивший...
Памяти николаевского актёра и режиссёра
Николая Антоновича Кравченко
Об украинских просторах Антон Чехов писал: весной воткнешь оглоблю – осенью вырастет тарантас. Об наделе земли между хутором Надия, Камень-Костоватым, Новым Бугом и Петривкой можно сказать то же и еще: таланты тут не сеют, они сами родятся. Вспомним классиков подмостков: Марка Кропивницкого и братьев Тобилевичей, да весь первый украинский театр; а бок-о-бок – крупнейший украинский писатель Владимир Винниченко…
Но мы расскажем о нашем современнике Николае Кравченко. Известно, фольклор буйно развивается там, где люди лишены многих благ цивилизации, он – замена и кинопередвижке и передвижному театру, и композитору и поэту… Будущий художник сцены родился в далеком от центров культуры краю, в упомянутой выше Петривке. Но удался малыш с удивительным, оценивающим глазом, с впитывающим ухом и жаждой вобрать в себя волны пшеничного поля, которые казались ему волнами Буга, щебет и посвист птиц, которые складывались сами по себе в мелодию, и жаждой воплотить, передать эти странные богатства природы другим. Не кистью, не струной или пером, но самим собой. Голосом, руками, ногами, и совсем не детское открытие – состоянием души. Странная прихоть подростка. Жажда подражать природе, а потом – учиться у нее, подсознательно образовывали, просвещали человека. Этого казалось мало…
Отсюда – театральное училище, режиссерский факультет в столице и скитания по театрам России, Кавказа, Украины.
Молодым, но уже с разносторонним опытом службы вечному искусству Мельпомены, Николай Антонович пришел в Николаев, в тогдашний театр музыкально-драматический и вскоре и насовсем – в театр имени Чкалова.
Вначале вторые роли, не заставили ждать и первые. Незабываем Кравченко в драматической инсценировке по Владимиру Винниченко «Мир хижинам»… в комедии Задорнова, в пьесах местных авторов Малярова, Ганичева, Вербеца.
Однако вполне раскрылся дар Николая Кравченко в годы художественного и административного управления театром. Этих лет было – четверть века, в два раза больше, чем у любого его предшественника на сем посту.
Как постановщик он воплотил классический шедевр Леси Украинки «Лесная песня» да с таким успехом, что был приглашен во Львов для постановки этой легенды. А драму о коварной героине Роксолане Н. Кравченко поставил в Болгарии, на сцене турецкого театра. Из дневников и записок Тараса Шевченко он сотворил спектакль с гениальным поэтом в центре событий.
Мировая и русская классика, от Чехова до Дюрренматта и Чапека в его трактовке несла оптимизм, веру в солидарность людей, поиски мира и согласия.
Разумеется, успехи явились потом, а начало было почти случайным.
По природе своей Николай Кравченко пробился из той земли, где сотворился первый театр в Украине, потому для него жизнь творческого коллектива, где искусство творится живым человеком, то есть так, как он почувствовал еще в ранней юности, было главным.
В трудные годы, в начале девяностых, прежний художественный руководитель Анатолий Литко устал, опустил руки и сказал:
– Трудно выжить театру. Кто возьмется вместе со мной?
Пауза во всем коллективе. И вдруг встал Николай Кравченко:
– Позвольте.. если получится, я попробую…
Короткое время он – заместитель, еще короче – отчаяние и попытка порвать с театром. Но природа творческой души не дремала. И Николай Антонович взялся за дело, как директор и художественный руководитель.
В самом начале девяностых наш театр являл собой некое приложение к двум новоявленным предприятиям. На первом этаже, обширный буфет и фойе представляли собой игорную площадку. Разумеется, игровые автоматы, азарт, далеко не творческий и посетители, не ведавшие спектаклей и слегка или основательно захмелевшие. Ходили слухи, что некоторые арендаторы гуляющих площадей могли уединиться на втором этаже в опустевших служебных кабинетах совсем не для духовных радостей. Верхний этаж был предоставлен мелкому предпринимателю для изготовления «пустышек», а почасовыми работниками нанимались актеры старшего и среднего возраста, поскольку с получением жалования участились проблемы.
Не приведи Боже жить в годы перемен! – говорят старые китайцы. У нас эти годы затянулись. Потому о репертуаре говорить трудно. Прежнее руководство и коллектива и управления культуры до того растерялось, что не знало, чем занять публику, чтобы отвлечь от суеты сует. А недавний действительно отличный постановщик А. Литко вспомнил затеи двадцатых годов и в реалистической пьесе Чехова «Три сестры» прибег к трюку, плагиату из Мейерхольда, и в экспозиции спектакля посадил в кресло героиню Машу и поднял под колосники. Оттуда она и вела диалоги. И явилось в зрителе чувство опустошения и эпигонства. Милый, некогда ухоженный скверик превратился в столпотворение незнакомцев, окруженных винными парами и непечатными выражениями; за драгоценными античными фигурками стали охотиться барыги…
Земляк Кропивницкого и Тобилевичей, новоиспеченный антрепренер Николай Кравченко начал просто. Защитил все материальное достояние театра, убедил себя, потом коллектив, что сошлись они на целине. Театральное дело следует начинать сначала. Ох, как трудно в начале девяностых начинать сначала! Культурная публика спряталась по хижинам и предпочитала патетические телевизионные программы; другая же, «пересичная», превратно поняла независимость и свободу нравов и потянулась к легкодоступным утехам. Но в нашем худруке сидел корень Марка Кропивницкого. С той только разницей, что у классика не было своего пристанища, а у Кравченко налицо, хоть и запущенное, но здание, в котором еще недавно царило искусство. И явилась железная рука и хохлацкий гонор художника. Вычищалось пространство, убеждались в чистоте помыслов артисты. Денные и нощные труды, поиски подходящего ко времени репертуара, одушевляющего смущенного временем зрителя, много юмора. Отыскивались оригинальные решения при постановках старой, высоконравственной драматургии и новых, чувствующих время писателей. Все это полонило сцену, как бы встряхивало, привлекало зрителей.
Находкам и выдумкам несть числа. Игра на большой сцене крупных вещей, постановка камерных спектаклей на малой сцене, возобновление на время забытых гастролей. И высшее достижение – Homo ludens. Последнее – это на мелкие гроши приглашение на декадные гастроли коллективов из других областей Украины, даже из-за рубежа. Драматические труппы состязались в качестве художественного материала, в актерском исполнении, знакомили публику с культурой ближних и дальних соседей. А Николай Антонович все подбрасывал и подбрасывал идеи. Лучшая из них. Во время малого фестиваля на нашей сцене он предлагал гостящим режиссерам поставить по фрагменту из пьесы, скажем, Алексея К. Толстого «Царь Федор Иоаныч». Мастера изощрялись в режиссерских находках, получали грамоты, уезжали довольные. А плутоватый наш антрепренер, накопив опыт многих талантов, принимался готовить премьеру того ж таки «Царя Федора»…
Еще одна затея подвижника: завоевание сограждан личным обаянием и полной принадлежностью своему делу. Не по Людовику четырнадцатому, но по Николаю Кравченко: театр – это я, я – это театр. Мытарства по предприятиям и отдельным знакомым и незнакомым, участие в общественных и чиновничьих мероприятиях, трата времени «на дружбу с нужными людьми» и впрямь сделали из Николая Антоновича «всеобщего друга» А значит и театр – друг.
Внешние связи крепить в девяностые и начало нового века, ой, как трудно. Так Кравченко умудрился гастролировать, снова же на медные гроши. Посетил с коллективом, страшно сказать! – Оренбург. Привлек в гости, в Николаев, театральных деятелей из Турции, нанял постановщика спектакля из Британии. Не все удавалось: в кисете мало злотых. А тут еще и соперничество, еще и непонимание значения русскоязычного слова. В Управлении культуры плохо понимали, что и язык-то наш вроде бы русский, но ведь не говор московских часовен, а привычный, от первых пришельцев-корабелов восемнадцатого века до поселенцев из бедных родов во все дни бедствий. И лексика, и фразеология в нем не совсем русская. Но тем не мене, она дает возможность знакомиться с мировой культурой, в переводах на русский, во времена царения на подмостках Николая Кравченко, говорили и английские, и немецкие и шведские драматурги.
Театроведы говорят, что театру, как вновь созданному, так и воссозданному организму, век короток – двадцать лет от создания или возрождения до старения труппы и усталости металла. У Кравченко он длился дольше. Набирал бы силы еще бы еще. Но вмешалась политика. Не за того кандидата в вожди проголосовал сам худрук, не прислушивался к мнению старших по чину, впустил в один из своих кабинетов огромную даровую библиотеку русской классики и позволил собираться поклонникам своего театра, а значит, русскоязычным согражданам. Не проследил, что некоторые из гостей называли себя людьми из «русского мира».
Упущен исконный момент в психике настоящего лицедея: да вертитесь вы хоть вокруг солнца, да пусть солнце кружится вокруг вас – мне дорого искусство театра и этот вечно живущий впроголодь и в чужом костюме артист! Упущено, что даже самые гениальные художники – наивны в нашей буче, как древние греки. Они, даже когда нецензурно кроют царя со сцены, могут оставаться монархистами, когда несут русское слово в люди – остаются хохлами до корней волос. И еще, и еще. А у Кравченко есть еще одна неоценимая заслуга: благодаря гибкости его отношений и разносторонним городским и столичным связям, обветшалые стены здания, грозящая рухнуть люстра в центре зала, тесные и холодные гримуборные и далее, и далее – превратились в современные, отделанные и надежные детали лучшего учреждения искусств в крае. Все такое мимо внимания. Некому было подумать над этим. Въелись и съели.
И вряд ли это верно. Театр не изменил статуса русского, не стал ни лучше, ни хуже, а его многолетний старатель…
В субботу не стало могучего культуртрегера, признанного многими поклонниками сцены режиссера и актера Николая Антоновича Кравченко.
Вот так… понервничал, пришел домой. Супруга - у дочки в США, сын - в Киеве…
Сел от скуки к компьютеру. И сердце остановилось.
Коллега по ремеслу А. Маляров