Том Гаврилович Гаман
(1933-1996)
Том Гаврилович Гаман окончил факультет журналистики Киевского государственного университета и в 1960 году приехал по распределению в Николаев, поступил на работу в газету «Пiвденна правда», вскоре, при слиянии этой газеты с «Бугской зарей» перешел в редакцию молодежной газеты «Ленiнське плем’я». Потом работал в «Южной правде» заведующим отделом промышленности, строительства и транспорта. 1 декабря 1996 года был утвержден ответственным секретарем этой газеты, сменив легендарного В.А.Подольского. Трудолюбивый и обязательный во всех делах, Том Гаман стал в июне 1971 первым заместителем редактора газеты «Южная правда». Курировал отдел сельского хозяйства, отделы промышленности, строительства, транспорта, торговли. Том Гаврилович рано ушел из жизни, 1 сентября 1996 года, на 63-м году жизни.
Валерий Бабич
Вспоминают друзья-журналисты
Г.В. Селин. Том Гаврилович родом из села Александровка, что расположено на Бугском лимане, если ехать от Николаева в сторону Херсона вдоль берега лимана, то вскоре за Лупарево. Отец Тома погиб на войне. Один из его братьев – ученый-физик, окончил Днепропетровский университет. Второй брат – офицер, окончил военно-морское училище и служил на флоте, в Севастополе. Когда окончил службу, поселился в Александровке. Оттуда же родом и моя жена. В 1954-1955 годах были хорошие урожаи, а Том работал летом на уборке помощником комбайнера и поехал во время жатвы сдавать экзамены в Киевский университет. Школу он окончил с золотой медалью и при поступлении прошел только собеседование. Ему сказали, что в университет он принят, и он поехал завершать жатву. А вызова все нет и нет. И вот Том опять поехал в Киев, нашел где-то в шкафу свое «Дело», аттестат, принятое при собеседовании решение и каким-то образом восстановил справедливость. Его приняли в университет. Сам по себе этот случай говорит о характере Тома.
Свою работу он начинал в газете «Ленiнське плем’я». Потом редактором в «Южную правду» пришел Яркин из «Ленiнського племенi» и взял с собой Тома. Это был хороший ответственный секретарь, хороший организатор, светлый, доброжелательный человек. Был очень гостеприимным, ко мне относился по-доброму. Любил собрать редакционный коллектив, пять-десять человек, чтобы отметить дни рождения.
* * *
Б.Л. Аров. Том Гаман вышел из простой семьи и сам себя сделал. Он был из плеяды молодых, бесспорно, способных выпускников Киевского университета, которые пришли в николаевскую журналистику: Том Гаман, Виталий Карпенко, Павел Куляс, Неля Келюх, Анатолий Колесник, Александр Глушко, Людмила Костюк, Елианд Гоцуенко. Был очень грамотным человеком, много читал и старался разобраться в правде жизни. Писал мало, но обстоятельно, в основном, на партийные темы. Иногда это были темы воспитания. Будучи в редакции, он окончил заочно, в дополнение к своему университетскому образованию, ВПШ – Высшую партийную школу. Быстро вырос до ответственного секретаря, а потом – заместителя редактора. Пользовался большим уважением в коллективе, был неназойливым, приветливым, доброжелательным. Обладал достаточным чувством юмора, чтобы смеяться над директивами, которые поступали сверху. У нас в редакции была машинистка, звали ее Валя. Ее никак не могли выдать замуж, она говорила, что выйдет только за мужчину, у которого размер обуви будет не меньше 43 номера. И вдруг она выходит за Тома, у которого был совсем малый размер обуви. Но это оказалась хорошая, дружная пара. Гаман, конечно, был в редакции на своем месте. Он рано ушел из жизни. Если бы он пожил больше, то многое успел бы сделать для Николаева и нашей прессы.
* * *
Л.П. Костюк. Мы с ним учились вместе в Киевском университете и много общались, так как он был руководителем университетской лекторской группы. А мы всерьез занимались лекторской деятельностью. У меня в Киеве была подшефной Саксаганская улица. Мне было 19 лет, и мы читали во дворах лекции. Звоним в дверь и говорим:
– К вам пришли агитаторы.
Раньше не боялись открывать дверь, таких случаев, как теперь – с ограблениями, не было. Нас впускают, и мы начинаем рассказывать, агитировать. Было очень интересно и нам, и тем, кто нас слушал. Очень много задавали вопросов, спрашивали, как мы учимся в университете. Потом подкармливали меня – «голодную» студентку, и я тоже была рада.
Том Гаврилович был старше меня на год и приехал в украинскую «Пiвденну правду» по распределению. Потом вскоре перешел в «Ленiнське плем’я». Он был деревенским парнем из Александровки Херсонской области и хорошо знал украинский язык. Был квалифицированным журналистом, очень организованным, любил во всем четкость. Чтобы в газете все было грамотно и выверено. Мы знали, если Том Гаврилович почитал, то в материале не окажется никаких неточностей или ляпов. Не помню, чтобы он писал очерки. В основном, это были передовые статьи и отчеты с мероприятий, без особых эмоций. Но сам он очень ценил хорошие материалы. Это был очень надежный человек в газете.
Том женился на моей подружке Валечке. Она работала машинисткой. Мы были самые молоденькие девушки в редакции. Она – 1939 года, а я – 1938-го. Ходили на вечера, на танцы. Потом они с Томом поженились, благодаря Диссе Иосифовне Советниковой, которая была негласной свахой и активно агитировала и ту, и другую сторону.
Том Гаврилович очень много сделал для газеты. Ничего святее газеты для него в жизни не было. Его жена уехала после смерти Тома к дочерям Гае и Руслане в Днепропетровск. Мы с ней перезваниваемся, общаемся. У нее уже взрослые внуки. 5 октября я всегда поздравляю ее с днем рождения.
* * *
И.А.Максименко. В «Южной правде» говорили, что это единственный студент в Киевском университете им.Т.Г.Шевченко, который прочитал и законспектировал все четыре тома «Капитала» Маркса. Такого студента в Минском университете, где я училась, не было. А это говорит о его работоспособности уже в студенческие годы. Кроме того, этот труд давал колоссальную теоретическую подготовку для того, кто готовил себя к профессии журналиста. Это был человек, который все знал, ходячая энциклопедия. Если Том Гаврилович прочитал материал, то можешь быть уверена, что там нет ошибок. Говорят, нет незаменимых. Но когда не стало Тома Гавриловича, то все вслух сказали, что он был незаменим. Были и грамотные, и способные, и культурные, но таких, как Том Гаман, не было. Ему было шестьдесят, но мне казалось, что ему тридцать. Любил петь, любил за грибами ходить, на охоту. Рассказывал много разных историй. По просьбе его близких похоронен в родном селе Александровка. Его забрал Бог в 60 лет. Курил по-черному, как Бабенко, и в том же кабинете. Там, наверное, все стены были пропитаны никотином. Бабенко был великим литератором, а Том Гаврилович – великим хозяином фактов. Точность информации – его кредо.
Однажды в корреспонденции я «осмелилась» покритиковать шефов орденоносного завода, которые «помогали» заводу в уборке овощей. В 11 утра они собрались покидать поле на большом красивом автобусе, предварительно наполнив сумки отборными огурчиками. А школьники продолжали работать, хотя уже выполнили свое дневное задание. И вот приходит на имя редактора письмо от директора завода Виталия Мешина, в котором расписывалось в красках, что журналист Максименко вела себя недостойно, беседуя с его сотрудниками. В конце ставился вопрос, имеет ли право такой журналист представлять уважаемую партийную газету? Редактор Самойленко адресовал письмо Гаману с резолюцией «Разобраться». Том Гаврилович вызвал меня и прочитал письмо. Я просто онемела и спрашиваю у него, может ли он поверить, что я так себя вела? А он спокойно порвал письмо и выбросил в корзину. Это были уже лихие 1990-е годы, и он резюмировал: «Вот видишь, что значит критиковать. Другого стреляют, убивают, а тебя хотят всего лишь выгнать с работы». Таким был Том. Я была ему благодарна, что он даже не спросил, было ли так в самом деле. И Анатолий Иванович этот вопрос не поднимал.
* * *
А.В. Виноградова. Том Гаврилович Гаман был очень добросовестным человеком, тихим, немногословным, доброжелательным. Он был специалистом в своем деле. Думаю, что он «сгорел» на работе. Секретариат работал с утра до поздней ночи. И пока не подписали газету, ответственный секретарь бодрствовал. И его заместитель, который вел этот выпуск, тоже не спал. Гаман никогда никому ничего плохого не сделал, с ним всегда можно было решить возникающие вопросы. Том был рабочей пчелкой, я не знаю, когда он отдыхал – чтобы все было в порядке на этих четырех полосах. Очень много курил, без конца курил, они все там в секретариате курили. Том очень мало бывал на воздухе, с утра до ночи в кабинете, в сизом сигаретном дыму. Он заболел и стал сходить на нет уже после 1984 года, когда я ушла из редакции.
* * *
Ю.И. Ростиянов. Том Гаврилович Гаман работал в «Южной правде» сначала заведующим отделом промышленности, затем ответственным секретарем. И потом многие годы заместителем редактора. Журналист от Бога, знающий и эрудированный человек, светлейшая голова, он освещал в газете любые темы. Очень корректно относился к сотрудникам. Профессионал самого высокого уровня. Немножко выпивал, наверное, не выдерживал напряжения на работе. Ну что ж, и на солнце бывают пятна.
* * *
А.М. Колесник. В газете «Южная правда» Том Гаман был моим куратором, вычитывал мои материалы. А Валя Гаман, его жена, работала машинисткой в газете «Ленiнське плем’я». Они жили на проспекте Ленина, в том же доме, где и фотокорреспондент Илья Кальницкий. Выкуривал по две пачки сигарет в день. И выпивал в день по две пачки сосудорасширяющего нитроглицерина, что несовместимо. Умер 1 сентября 1996 года ночью – остановилось сердце. В это время был в должности заместителя главного редактора и на пенсию еще не ушел. Мы ходили с ним по грибы, дружили семьями: у него две девочки и у меня две девочки. Том был охотником, они дружили до последней минуты с Виталием Олейником, тоже охотником.
* * *
В.Н. Олейник. Мы были хорошими коллегами, дружили семьями, вместе отдыхали, вместе ездили на охоту, собирали грибы. Это был очень большой труженик, преданный работе. Тянул лямку за всех, в том числе и за редактора. И если кому-то надо было быть в резерве на должность главного редактора, то у него на это было больше всех морального права. Он был прекрасным журналистом и так же хорошо знал газетное дело. Все газетные планы, все мероприятия лежали на его плечах. Несмотря на то, что мы дружили, дружба – дружбой, а материалы требовал довести до кондиции. Но когда редактор Шарафанов уходил на пенсию, все, кто был на должность редактора в резерве, получили негативную характеристику. Вышло так, что во всей области не нашлось кандидатуры на должность редактора. Из обкома позвонили в ЦК КПУ, а там предложили редактора из Запорожья. Так у нас появился Самойленко. Хотя здесь было очень много толковых журналистов. Том Гаврилович – это первая 100-процентная кандидатура. Кроме того – Вячеслав Иванович Козлов и Иван Николаевич Петренко. Это были готовые редактора. Но все они почему-то перед нашей властью были скомпрометированы. Это – нонсенс: Николаевская область, в которой было только 19 районных газет и несколько городских – огромный журналистский корпус, не смогла подготовить замену на должность главного редактора «Южной правды». Считаю, что это не делает чести тогдашнему партийному руководству области.
* * *
Друзья-журналисты В.Н. Олейник и Т.Г. Гаман на охоте
Н.М. Шепель. Я еще работала в «Строителе», когда редактор «Южной правды» Н.Г.Шарафанов позвонил ко мне домой и сказал: «Вот тут напротив меня сидит мой зам. Том Гаврилович Гаман, предлагает взять вас в промотдел». Так я оказалась в отделе «Южной правды», который курировал Гаман. До этого со своим доброжелателем я не была знакома, а он знал меня по публикациям. Я сразу прониклась к нему огромным уважением. Умный, знающий, человечный. Строгий. В то же время к нему можно было прийти и по делу, и по любому другому поводу – «прислониться», поплакаться. Поймет, посочувствует, поддержит, не забудет похвалить материал. Уходишь – будто камень с души свалился. Мы часто ссорились из-за его сокращений. Убеждаешь его, убеждаешь – все равно сделает по-своему. Дело знал! На него и не обидишься: на лице смущенная полуулыбка, глаза выдают какую-то детскость… Мне кажется, он сам ее смущался. В то же время – человек-глыба! Говорил тихо, но веско.
Бывало, в отделе – огромное напряжение. Том Гаврилович напрягался с нами, так как все срочные задания делались под его наблюдением и при его активном участии. После таких «авралов» Олейник обычно говорил нам с Инной Максименко: «Давайте пойдем на природу». Была у нас такая заветная «колода» возле завода им. 61 коммунара – большое старое бревно. Виталий Николаевич достает фляжечку, и мы расслабляемся. Сразу становимся другими, не зажатыми. Чуть-чуть посидим – и идем домой. И Том Гаврилович всегда был с нами.
Том Гаман был замечательным семьянином, очень любил жену, а мы любили его детей. С его уходом все сразу осиротели. Это была трагедия для всех.
* * *
А.А. Кузнецов. Как сейчас, стоит у меня картина перед глазами: насквозь прокуренный кабинет и в нем шкарпит день и ночь Том Гаман. Если прочел Гаман, то будут выбраны все ошибки – и фактологические, и стилистические, и литературные – после него можно уже не читать. Когда он умер, мне кажется, с этим в «Южной правде» были проблемы.
* * *
Н.С.Стеценко. Том Гаврилович Гаман относится к плеяде журналистов 1950-х годов, которые юношами-пацанами прошли войну, окончили школу в тяжелое послевоенное время и уже в мирный период получили полноценное высшее образование. Том Гаман взял котомку и из своей Александровки на Херсонщине, где сливается Днепр с Южным Бугом, отправился в Киев и поступил на факультет журналистики Киевского государственного университета, который успешно окончил. Вся его трудовая журналистская деятельность прошла в Николаеве. Здесь он прошел путь от литсотрудника газеты «Ленiнське плем’я» до заместителя редактора «Южной правды». В редакции все его любили, он был непререкаемым авторитетом. Был жизнелюбом, страстным охотником, грибником. Мы удивлялись: какие здесь грибы в степи? А он, выросший в этих краях, находил, да еще какие!
И Том, и Шарафанов сидели здесь каждый день до поздней ночи. Сейчас в шесть часов вечера вы уже никого в редакции не увидите, потому что технология выпуска газеты совершенно изменилась. После шести вечера у нас просто никто не примет работу в типографии. А тогда были от редакции две дежурные бригады – на русском и украинском языках. Номер подписывали не раньше 22.00. А бывало и в 23.00, и в 24.00, и в час, и в два часа ночи. А во время пленумов ЦК КПСС и съездов, когда из Москвы и Киева приходили бесконечные поправки к официальным материалам (а газета, ведь, делалась в металле), то мы добирались домой уже первыми троллейбусами.
Том Гаврилович ушел из жизни на 63-м году жизни 1 сентября 1996 года. Накануне они поехали с Виталием Николаевичем Олейником в командировку в Доманевку. Дома он плохо себя почувствовал и ночью тихо умер. Отказало сердце. Он болел, у него был инфаркт, пил нитроглицерин, это – сильнодействующее средство. Его можно пить изредка, в исключительных случаях. А он глотал эти таблетки каждый день. Похоронили его в родном селе возле мамы, провожала его в последний путь вся редакция. Теперь мы навещаем его могилу в дни рождения или смерти – Виталий Николаевич Олейник – его ближайший друг, и я. Один его брат, капитан 2 ранга Анатолий Гаврилович Гаман, живет в Александровке, после демобилизации переехал в отцовский дом. А другой, Олег Гаврилович Гаман, – ученый, доктор физико-математических наук, профессор, поэт живет в Днепропетровске. Туда же уехала и жена Тома, Валя, где живут и работают дочери, старшая – Гая и младшая – Руслана, которая пошла по стопам отца, окончила факультет журналистики Киевского университета. Во время учебы проходила практику в газете «Ленiнське плем’я» и «Южной правде». У Тома Гавриловича растут в Днепропетровске два внука. Валя приезжает в Николаев, они были друзьями с семьей Юры Демченко. И мы поддерживаем с нею связь.
* * *
Подкулачник
Похолодало так, что уже пора было и шапки надевать. Достали в основном кроличье-заячьи, измятые, вытертые, а кое-где и облезлые. Лишь только мой друг и коллега Тимон удивил всех. Ее и шапкой грех назвать: это было идеальное произведение искусства. Совершенные формы и пропорции, блестящий черный мех приглажен так, словно его кошечка прилизала. В те годы такое чудо мы, кажется, видели только на высоких партийных чиновниках. На такую вещь, наверно, «литрабовской» зарплаты не хватило бы. Да и не одной.
Правда, на худенькой фигуре и скромном пальтишке она выглядела, как генеральская папаха на солдатике. Но от этого наше восхищение нисколько не становилось меньше. Тимон между тем осторожно, обеими руками снял свою красавицу, погладил, подошел к вешалке, поцепил сначала на один рожок, потом сразу на два. Не то. Положил сверху аж на самый стоячок. Затем, взглянув на нас, передумал. Открыл левую тумбу своего стола, спрятал туда шапку, заперев на ключ. Этот ритуал повторялся каждый день, всю зиму.
- Тим, - интересуюсь, - ты хоть скажи, как называется этот зверь.
- Колонок. Из самой Сибири привез мне дядя. Подкулачник, - да и замолчал, смутившись.
- Не понял.
- Это длинная история. Может, когда-нибудь, в другой раз, и расскажу...
Довольно долго пришлось ждать «другого раза». Но как-то нас послали в командировку на семинар, где речь шла о подготовке к севу озимых. Народу съехалось много, и потому райцентровская гостиница была заполнена до отказа. Хорошо знакомый нам руководитель соседнего хозяйства без лишних церемоний возьми и скажи:
- Хлопцы, а как вы смотрите на то, чтобы переночевать на свежем воздухе?
- Об этом можно только мечтать.
- Вот и хорошо.
А по окончании первого рабочего дня повез нас на... бахчу. Оказывается, тут уже ждали гостей, - на костре в большом котле упревала шурпа.
Путейцы, работавшие день через два-три, взяли в аренду довольно большой участок земли и выращивали арбузы и дыни. Под лесополосой поставили палатки, а на случай дождя - пригнали вагончик. Словом, устроились хорошо. И угостили нас щедро. Но речь не об этом.
Мы с Тимоном спать улеглись под открытым небом - на копне сена. Лежали навзничь, смотрели на ясные звезды и вдыхали пьянящие запахи разнотравья. Вспомнили детство, утраченные навсегда сельские вечера, веселые девичьи песни. Не хотелось, чтобы сейчас сон своей густой пеленой прикрыл эту красоту.
И тут заговорил мой друг.
- Виля, это печальная страница из жизни нашей семьи. О ней помалкивали, не то я в университет не поступил бы и из комсомола вытурили бы.
Мои предки, как и другие односельчане, были переселенцами с Полтавщины, из Кобелякской округи. А потому и назвали свое сельцо Полтавкой. Им не повезло в том плане, что землю выделили вдоль лимана - песчанистую и малоплодородную. Очень тяжело и много трудились на ней, но все равно урожаи были нестабильные и слабенькие. Чтобы сводить концы с концами, одни рыбачили, другие нанимались в соседних селах пасти скот, а некоторые уходили в Херсон разгружать суда.
У брата моей матери дяди Святослава, которого родные называли Славко, были золотые руки. Он никогда не сидел без дела, всегда что-то строгал, точил, клепал. Никогда никому не отказывал: мог отбить косу, наточить серп, отремонтировать плуг, подковать коня. Все жили в землянках-мазанках, а он еще парнем начал возводить глинобитные стены своего дома и первый и единственный в селе покрыл его железом.
Зерна собирали немного, поэтому каждый себе молол на жерновах. Если уж очень повезет с урожаем, то спрягались по нескольку хозяев и везли пшеницу или рожь за двадцать верст на мельницу. Дядя и тут решил помочь людям.
Между его огородом и лиманом был приметный холмик, - наверно, намыло когда-то. Со временем дюна заросла бурьяном. Ходил, примерялся, присматривался и надумал поставить здесь ветряную мельничку. Приволок откуда-то две гранитные глыбы и сам вытесал мельничные камни. Когда замахали крылья и посыпалась тепленькая мука, батюшка отслужил молебен.
Сельчане были бесконечно благодарны за то, что наконец они могут иметь настоящую муку - для хлеба, блинов и вареников, которые не расползались.
Так себе и жили бы люди, - не очень богато, но в мире и согласии. Если бы не...
По селам разнеслась тревожная весть: комиссары людей сгоняют в какие-то гурты, отнимая скот, телеги, инвентарь и остальное имущество. Шло время, а в Полтавку никто не наведывался. Очевидно, большевистское начальство решило: село такое нищее, что и забирать здесь нечего.
И вдруг, словно гром среди ясного неба, откуда-то вернулись братья Жорники. Это были настоящие разбойники и воры. Родители их истлели от позора и стыда. На месте уже и воровать было нечего, и потому братья подались в Херсон. Кто там был на заработках, рассказывали: босякуют Жорики - так их называли односельчане. Потом куда-то они исчезли. Якобы за разбой их судили и отправили на каторгу.
А теперь вот явились в кожаных куртках, таких же фуражках, с красными бантами на груди. Старший еще и с наганом на боку. Прежде всего прогнали священника. Потом собрали сходку. И тот, что с наганом, объявил:
- Начинаем строить для вас счастливую жизнь. Поэтому необходимо всем записаться в колхоз, который будет называться «За мировую революцию». Партия дала четкие установки ликвидировать кулаков как вражеский класс и на базе их хозяйств создавать артели.
Стали искать кулаков. Сначала попытались на глаз оценить ситуацию: где больше куча навоза, значит, больше скота - лошадей и коров. Но большой кучи нигде не увидели. Обошли дворы. Заглянули во все углы и закоулки. Оказалось, что не в каждом дворе есть корова или лошадь. У одного хозяина не было ни коровы, ни лошади, зато увидели аж десять овец. Это уже кое-что! Ну а жилье - низенькая землянка, куда можно войти лишь хорошо согнувшись. Даже сарайчика нет, только небольшой загон из лозы.
День был потерян впустую: кулака так и не нашли. Но об этом в районе не скажешь.
- Партия нас не поймет, - заметил старший Жорик, - нужно искать по новой.
И тут его внимание привлекла ветряная мельничка, старательно махавшая крыльями. Это именно то, что нужно!
- Святослав, ты записался в колхоз?
- В гробу я видел ваш колхоз!
- Это тебе даром не пройдет, - громко сказал вооруженный Жорик.
И не прошло. Через день на всех домах, заборах, столбах, деревьях была расклеена районная газета «Колгоспний шлях», выходившая «осьмушкой». Вся первая полоса была занята материалом под заголовком «Злостный подкулачник», где из моего дяди сделали фаршмак. Оказывается, подкулачник - злейший враг крестьянства. Ведь он стремится тоже стать кулаком и является настоящим людоедом.
А ночью приехали энкаведисты. Дядю связали, бросили на подводу. Потом вывели жену и двоих деток. В чем стояли - в том и взяли. Наутро над дверью была прибита фанерка, на которой красной краской было написано: «Контора колхоза». Фактически в дядиной хате поселились Жорики.
Следующей ночью сгорела ветряная мельница. Поскольку она была сделана без единого гвоздя, то в куче пепла остались лишь гранитные жернова. Я еще помню те тяжелые, тщательно обработанные камни. Потом они куда-то исчезли.
Запись же в колхоз в нашем дворе начали с угроз. Отцу и матери сказали: не запишетесь, то и загремите вслед за Святославом. Эта угроза, как Дамоклов меч, все время висела над нашей семьей.
А запись свелась к тому, что запрягли лошадь, бросили на телегу плуг, борону, две косы. Так, грабя, накапливали артельный инвентарь.
- Давай перекурим, - предложил Тимон.
Оставили стожок и пошли тропинкой вдоль лесополосы. Навстречу тарахтел мотоцикл, - это с объезда возвращался охранник.
- Вам к завтраку на десерт,- показал в коляску, где лежало несколько полосатых красавцев арбузов. Верхнему дал щелчок, - первый класс.
Через полчаса вернулись на стожок, и коллега продолжил рассказ.
- Отец не вернулся с войны, а мама все годы искала брата. Писала в разные концы, но ответа не получала. И только в годы независимости дядя вдруг откликнулся сам. Понятно, молчал, чтобы не навредить нам. Из письма узнали лишь о том, что в пути потеряли одного ребенка, - так у меня не стало двоюродной сестрички.
Из-за слабого здоровья не дождалась и мама встречи с братом. А мы продолжали переписку. Сообщил, что похоронил свою жену и надолго замолчал.
Наконец приехал - седой, худой, изможденный. Я взял машину, повез его в наше родное село, где он не был много лет. Шли берегом лимана, и дядя рассказывал мне о всех ужасах, связанных с коллективизациями и репрессиями. Если сказать кратко, это была большая трагедия.
А мне стала понятной одна вещь. Когда мы с Тимоном в походе за грибами, хорошо находившись, садились где-нибудь на травке под кустом перекусить, пропускали по рюмочке-другой, он становился грустным-грустным и непременно предлагал: «Давай споем вот эту:
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Когда поднимались на борт
В холодные мрачные трюмы...
Дальнейший рассказ тоже был невеселый.
- Дошли до дядиного дома. Где была колхозная контора, там теперь офис руководителя фермерского хозяйства. Хотели спросить: знает ли хоть, чей это был дом. Но он не захотел даже разговаривать. Пошли селом искать знакомых. Нашли несколько пожилых людей. Они и рассказали, что за птица хозяйничает в их краю: племянник вице-губернатора Деревянко.
Собрали людей, и районное начальство настоятельно порекомендовало сдать паи именно ему, за которые он все время рассчитывается мизером. Зато сам развернулся: имеет несколько отар и занялся овцеводством, организовал свою рыболовецкую бригаду и в любое время года ловит рыбу, несмотря на то что это заповедная зона, в лесу построил кемпинг для «уважаемых» людей.
Зашли в сельсовет, где дядя заявил, что хотел бы вернуться в свой дом, который у него забрали незаконно. Сельский голова лишь развел руками: фермер унаследовал все права бывшего КСП, а усадьбу оформил как свою собственность. Извините, но ничем помочь не могу. Обращайтесь в суд.
Дядя нашел еще живых свидетелей, подтвердивших его высокую порядочность и то, что дом он возвел собственными руками. А сколько порогов ему пришлось обивать, во скольких бюрократических кабинетах побывать! И взяток дать! Словом, собрал необходимые документы и пошел в суд. Но что такое наши суды по отношению к простым гражданам! Они даже не приняли дело к рассмотрению.
Я предложил дяде остаться у меня. Он отказался и сказал, что вернется в Сибирь к сыну, моему двоюродному брату, чтобы и похоронили его рядом с женой. А напоследок захотел еще раз побывать в своем селе.
Снова шли берегом лимана. Поднялись на холмик, на то место, где была ветряная мельничка. Дядя сел на землю и заплакал.
- Не такою я мріяв побачити свою Батьківщину, - это были его последние слова.
Теперь мы с Тимоном за грибами почти не ходим. Поднимаем рюмку тоже редко. Но, как и в те времена, так и сейчас при встречах он всегда предлагает спеть песню про Ванинский порт.
Виталий Олейник.
* * *
О журналисте Томе Гамане рассказывает старейший сотрудник Николаевской областной газеты "Южная правда" Виталий Олейник