Форма входа
Владимир Владимирович Гладышев
Известный ученый, публицист, литературный критик, член Национального Союза журналистов Украины. После окончания Николаевского государственного пединститута имени В.Г. Белинского работал учителем в Николаевской области. С 1990-го года прошел путь от старшего преподавателя кафедры зарубежной литературы до профессора кафедры истории украинской литературы и методики ее преподавания Николаевского государственного университета имени В.А. Сухомлинского. Ныне – доктор педагогических наук, профессор, заведующий кафедрой славянской филологии этого университета.
Владимир Гладышев – автор около 300 публикаций, 15 пособий, 3 монографий, 6 коллективных учебников, изданных в России, Украине, Германии, странах дальнего зарубежья. Его материалы печатались в журналах: "Всесвітня література в сучасній школі", "Зарубіжна література в школах України", "Зарубіжна література", "Методичні діалоги", "Вікно в світ", "Навчання сьогодні", "Гуманітарні науки", "Русский язык и литература в школах Украины", "Русская словесность в школах Украины", "Педагогические технологии" (Москва), "Наука и Школа" (Москва), известных периодических изданиях страны. Член редколлегии нескольких методических журналов.
“Любовь к родному пепелищу…”
Предлагаем читателю некоторые соображения относительно одного из самых совершенных в художественном отношении и самых важных в плане понимания нравственно-эстетической позиции Бунина периода эмиграции произведений из цикла “Тёмные аллеи” — рассказа “В Париже” (согласно авторской датировке, рассказ написан 26-го октября 1940-го года).
В нём мы видим удивительное по глубине, на подсознательном уровне прочувствованное и воплощённое в совершенном по форме произведении, понимание Буниным невозможности быть счастливым человеком, если ты лишён главного для любого человека — Родины. О том, что эта мысль является подспудной, восходящей к художественному озарению, говорят и слова Бунина, сказанные им после того, как рассказ был закончен (см. ниже). Рассказ является ещё одним доказательством того, что подлинно великий писатель не может сознательно изменять явления действительности, поскольку его творчество представляет собой во многом интуитивное освоение реальности, не поддающееся никаким попыткам осмыслить её логически.
Подлинный писатель — это человек, в творчестве которого художественная убедительность достигается не посредством “копирования” реальности, а посредством её художественного освоения. Особого рода преображения, определяющим фактором в котором становятся нравственно-эстетическая позиция писателя (на уровне личностном) и талант, сплав и единство которых и определяют художественную ценность созданного писателем произведения.
Если говорить об основной идее рассказа, её, вероятно, можно выразить словами русского гения: “Любовь к родному пепелищу…”
Невольно вспоминается четверостишие самого Бунина:
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо,
Как бьётся сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом
С своей уж ветхою котомкой!
Рассмотрение самого рассказа невозможно без хотя бы краткого обращения к истории сборника «Тёмные аллеи»: “Новеллы, вошедшие в сборник “Тёмные аллеи”, создавались Буниным в период с 1937-го по 1944-й годы».
Период эмиграции был очень трудным периодом в жизни Бунина, но вторая мировая война ещё больше осложнила его положение — положение русского писателя-эмигранта, открыто не принимавшего фашизм и, вопреки своему изначально враждебному отношению к Советскому Союзу, сочувственно относящегося к борьбе своей Родины против “коричневой чумы”. На этом фоне ностальгия по России обретала форму новелл, из которых затем и был создан сборник “Тёмные аллеи”.
Впервые “Тёмные аллеи” были опубликованы в 1943-м году в США, а второе, дополненное, издание сборника появилось в Париже в 1946-м году. К этому времени материальное положение Бунина было весьма неустойчивым, если же говорить о творческих достижениях писателя после получения им Нобелевской премии, то критики считали, что он вряд ли сможет превзойти самого себя, создать что-то, что было бы по художественному уровню выше его предыдущих произведений.
Книга "Тёмные аллеи", изданная в Париже в 1946 году с автографом И.А. Бунина
Между тем, именно “Тёмные аллеи” в послевоенные годы воспринимались писателем как лучшее из всего, что было им создано за почти что полвека служения русской литературе. В воспоминаниях поэтессы Ирины Одоевцевой “На берегах Сены” неоднократно подчёркивается именно такая, подчас полемичная, оценка Буниным этого сборника: “Я считаю “Тёмные аллеи” лучшим, что я написал”; “Вот я написал лучшую свою книгу “Тёмные аллеи”, а её ни один французский издатель брать не желает”.
Очевидно, что такая оценка этой книги Буниным вызвана не только полемикой писателя с издателями, которые её “брать не желают”. В оценке своего творчества Бунин всегда был очень строг к себе. Однако после того, как “Тёмные аллеи” всё-таки были изданы во Франции, Бунину приходилось буквально отбиваться от тех “знатоков литературы и ревнителей морали”, которые, не понимая этих странных рассказов, поспешили наклеить на книгу отрицательные ярлыки: “порнография”, “блуд” и тому подобные хлёсткие и несправедливые высказывания сопровождали появление “Тёмных аллей”…
Ретивые критики сборника упорно старались не замечать (или не могли понять, но в этом случае порядочный человек не спешит с “приговором”, а честно признаётся в своей неспособности осмыслить явление…) того, что чувственная любовь, которая занимает в архитектонике сборника весьма значительной место, во всех случаях остаётся именно любовью. То есть чувством, делающим жизнь человека светлее и чище, озаряющим прожитое неповторимым светом, грустным, печальным от осознания того, что никому из нас не дано “войти два раза в реку”. Не унижением человека выступает эта, чувственная по своей природе, страсть, а его возвышением, потому что эти переживания облагораживают человеческую душу страданием и осознанием величия подлинного чувства.
Очень интересно говорит об этой особенности сборника “Тёмные аллеи” автор книги о жизни и творчества Бунина Л.А. Смирнова: “Бунин, напротив, пишет о незабвенном, что проложило глубокий след в человеческой душе. Нередко запечатлён сам момент воспоминания, грустного прикосновения к давно отшумевшей радости. Её даёт любовь, а сохраняет на всю жизнь особенная, чувственная память, заставляющая с годами по-иному воспринять многое из того, что “осталось позади”. Эта грань духовного бытия (выделено нами — В.Г.) личности глубоко волнует писателя (Смирнова Л.А. Иван Алексеевич Бунин. Жизнь и творчество. — М., 1991. — С. 172).
Разумеется, многое в “Тёмных аллеях” может быть объяснено, если мы вспомним отношения писателя с Галиной Кузнецовой и, самое главное, понимание Буниным любви как чувства, отношение его к этому чувству. По Бунину, любовь изначально соединяет в себе и жизнеутверждающее, и трагическое начала, и именно это соединение определяет то огромное место, которое занимает любовь в жизни человека.
Здесь уместно вспомнить слова недавно ушедшего из жизни Евгения Евтушенко: “Тем и страшна последняя любовь, что это не любовь, а страх потери”. Для Бунина же любовь — это всегда потеря и страх потери, который мешает человеку быть полностью счастливым и одновременно позволяет остро наслаждаться каждым мгновением счастья. А “Тёмные аллеи” как раз и написаны об этом — о потерях, о страхе потери, о крушении и человека, и его чувства…
Вместе с тем, и это тоже совершенно очевидно, в новеллах сборника значительное место занимает и мотив другой “потери” — потери прошлого. Той жизни, в которой человек мог быть счастливым только потому, что имел возможность быть самим собой, жил на родине и ощущал себя частью большого мира, воспринимаемого им как “свой”, родной – и поэтому всё-таки добрый – по отношению к себе мир. Крушение чувства любви очень часто связано с глобальными катаклизмами, при которых человек — это всего лишь песчинка в огромном рушащемся мире, и его личная трагедия на фоне всеобщего разрушения и гибели представляется такой себе мелочью, вроде бы и не заслуживающей внимания…
Вот только для каждого человека самая сильная боль в мире — это его собственная боль, и Бунин показывает читателю, что именно с крушения своего, дорогого, сокровенного и начинаются для человека трагические события в окружающем его мире.
Так, с присущим ему лаконичным мастерством, он в рассказе “Таня” выражает трагизм жизни главного героя — в последней фразе произведения: “Это было в феврале страшного семнадцатого года. Он был тогда в деревне в последний раз в жизни”. В этом предельно лаконичном “эпилоге” рассказа объяснено всё: сомнения, колебания, мучения человека, вызванные его любовью, разрешаются трагически и помимо его воли. Потому что после “страшного семнадцатого года”, хочешь ты того или нет, но вернуться в ту жизнь, которой ты жил раньше, просто невозможно… И человек оказывается трагически бессилен перед обстоятельствами, которые определяют и его судьбу, и судьбу любимой женщины, доверившейся ему.
“Окаянные дни” России и Ивана Бунина были прологом к эмиграции, ставшей для писателя потерей Родины, и эта потеря оказалась невосполнимой, потому что для Бунина Россия была самым святым в жизни. В его мировосприятии судьба России и судьба человека связаны неразрывно, это единство, на наш взгляд, и отражает патриотизм писателя.
Книга И.И. Бунина «Окаянные дни», вышедшая в Брюсселе в русском эмигрантском издательстве «Петрополис» в 1934-1935 годах
В программной речи “Миссия русской эмиграции” Бунин прямо говорит об общности трагических судеб России и русского патриота, вынужденного покинуть Родину, изгнанного с родной земли и ставшего эмигрантом, потому что “произошло великое падение России, а вместе с тем и вообще падение человека”. Именно поэтому духовная драма русского человека, оказавшегося в эмиграции, определяется, по мысли Бунина, в первую очередь тем, что оставленная Россия — в моральном плане — представляет собой пепелище! Она морально деградировала, поскольку люди, её населяющие, отошли от вековых традиций духовности, поддавшись “сатанинскому” влиянию большевизма…
Такое восприятие прошлого, такое понимание судьбы России и определяет особенности ностальгического отношения к ним — это ностальгия не просто по России, а по России навсегда исчезнувшей, в которую вернуться невозможно потому, что некуда возвращаться… И “Тёмные аллеи” в основе своей — именно об этом. А особый чувственный колорит новелл сборника только острее подчёркивает горечь утраты и невозможность возвращения, ибо обращение к любви — это всегда обращение к самому сокровенному в человеке, будь то любовь к женщине или любовь к Родине…
Творческая история рассказа «В Париже» взята нами из книги Валентина Лаврова “Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953 гг., роман-хроника” (М., 1989. — С. 256-262):
“С рассказом “В Париже” связана примечательная история.
… Ба, да тут уже вся “фамилия” в сборе, — шутливо произнёс Иван Алексеевич, 26 октября (1940-го года — В.Г.) усаживаясь за ужин…
Иван Алексеевич охотно отозвался:
— Как всегда — о любви. Действие — не удивляйтесь! — происходит не в России, как обычно в моих рассказах, а в Париже. Но это любовь русских…
— И как вы назвали рассказ? …
Бунин с удовольствием расправлялся с картофельным супом и, казалось, не слыхал этого вопроса. Потом вдруг произнёс:
— Пока заголовок не придумал…
Он вновь надолго умолк, что-то обдумывая и сосредоточенно расправляясь с костью. Затем остановился и широко улыбнулся:
— Так и назову — “В Париже”. Заголовок ничего не должен говорить читателю о содержании, хорошо, когда он несколько даже отвлечён от темы. Это интригует, это заставляет читателя думать.
Выпив чай, никто не расходился. Иван Алексеевич принёс рукопись, приготовил “вечное перо”, залитое любимыми чернилами, — для поправок и начал:…
Иван Алексеевич и Вера Николаевна Бунины, 1907 г.
Уже начало всех захватило. Даже Вера Николаевна присела на краешек стула, не пошла мыть посуду.
Бунин продолжал, порой на минуту-другую прерываясь и внося поправки…
… “— Нет ничего более трудного, как распознать хороший арбуз и порядочную женщину…”
Бунин остановился, подумал и произнёс:
— Пожалуй, эту фразу герой должен говорить так, как сам слыхал её — по-французски…
Он сделал пометку и возобновил чтение. Речь шла о том, как однажды поздней осенью, в сырой парижский вечер герой рассказа забрёл в небольшую русскую столовую, каких в тёмных переулках возле улицы Пасси великое множество. И тут он знакомится с тридцатилетней официанткой. Между бывшим генералом и этой женщиной вспыхивает горячее чувство, полное зрелой нежности и вполне юного романтизма. Кажется, что эти несчастные люди, судьбы которых исковеркала гражданская война, теперь наконец-то обретут счастье. Но…
Иван Алексеевич читал финальную сцену:
“Через день…
… села на пол, вся дёргаясь от рыданий и вскрикивая, моля кого-то о пощаде”.
Бунин закрыл папку с рукописью. Никто не проронил ни слова — так были потрясены…
Выждав паузу, Бахрах* ловко перевёл разговор на более интересную для него тему — на литературную.
— Я был потрясён, Иван Алексеевич, вашим рассказом “В Париже”. Думаю, что ему суждено стать одним из шедевров вашего творчества, — искренне признался Александр Васильевич.
— Наперёд никогда не угадаешь, как сложится судьба того или иного произведения, — просто ответил Бунин. — Когда я писал “Деревню”, то даже и думать не мог, что она произведёт столько шума. Ну а тут — всего лишь небольшой рассказ. Да и вовсе неизвестно, как сложатся события дальше: пока что печататься негде. Пишу про запас. Да и время такое, что не только от рукописей, от нас неизвестно что остаться может…
— Вот эта горная дикость всё переживёт, — задумчиво проговорил Бунин. — Как стояла она тысячу лет назад, так и будет стоять твёрдо, нерушимо, с этим белесым туманом, со звоном колокольцев овечьего стада, с торопливым ручьём, неиссякаемо бегущим вниз по отшлифованным столетиями белым камням…
— Скажите, Иван Алексеевич, а сюжет “В Париже” тоже выдуман вами?
Бунин ответил не сразу, залюбовавшись какой-то тучкой над Эстерелем. Тучка была фиолетово-синей, а снизу и особенно сбоку её как-то по-особенному освещал яркий запоздалый луч уходящего за горизонт солнца.
— Господи, в какой красоте живём! Как страшно, что придёт день, и наши глаза не смогут наслаждаться этой первозданной прелестью, которая была миллионы лет до нас… — Его голос дрогнул, но он быстро взял себя в руки и сказал:
— Сюжет, конечно, выдумал… Но была со мной история, которая крепко запала в душу. Когда-то, ещё в двадцатые годы, когда я был ещё совсем молодой или, по крайней мере, чувствовал себя таким, пришёл однажды на улицу Тюрбиго, в редакцию “Последних новостей”. Редакция, вы помните, размещалась на втором этаже, а на первом — кафе Дюпона, куда все мы любили хаживать.
Вот и в тот памятный день, после встречи с Милюковым, я заскочил туда выпить рюмку коньяку и чашечку кофе. В зале было довольно оживлённо, и я не без труда отыскал себе свободный столик.
Не разглядывая публику, опустился на стул и достал из кармана пиджака вёрстку рассказа, который шёл в воскресном номере “Последних новостей” и которую получил от Павла Николаевича, и стал эту самую вёрстку вычитывать. Вдруг я уловил — вы ведь знаете, какой у меня острый слух! — обрывок фразы, произнесённый на русском языке:
— Терпение — медицина бедных!
Я поднял глаза от вёрстки и увидал любопытную пару. Ему было лет под пятьдесят, но выглядел он очень моложаво — весь какой-то подтянутый, прямой — отличная гвардейская осанка, ёжик коротких седеющих волос, очень спокойное и доброжелательное лицо, умные пронизывающие глаза.
Его спутнице — шатенке с красивыми густыми волосами, мягкими волнами спадавшими на плотные, чуть широковатые плечи, было немногим больше тридцати. Вся она светилась каким-то необыкновенным счастьем, любовью к своему спутнику. Она не отрывала нежного взгляда больших, чуть навыкате, серых глаз от его лица и громко, от души хохотала над каждой его шуткой.
Признаюсь, я немного залюбовался этой парой и… немного позавидовал. Разве есть на свете большее счастье — любить и быть любимым? Конечно, нет…
Некоторое время спустя я вновь встретил их у Дюпона. Они сидели за угловым столиком, он, как и в прошлый раз, был подчёркнуто-спокоен и заботливо-предупредителен к ней. Она — нежна, весела и непринуждённа. Он что-то сказал, она расхохоталась, привстала и вполне по-парижски сочно поцеловала его в губы.
Допив кофе, я бросил на них прощальный взгляд и вышел на улицу. Больше я их не встречал, но порой вспоминал с некоторой грустью: как редка такая любовь и как они должны быть счастливы друг другом…
И вдруг, спустя год или два, я куда-то опаздывал, выскочил на улицу Моцарта и прямо-таки налетел на женщину, одетую в глубокий траур. Она молча взглянула на меня крупными серыми и до боли знакомыми глазами. У меня внутри даже что-то дрогнуло от какого-то мистического ужаса. Я остолбенело взглянул на её красивое, бледное лицо, застывшее в каком-то смертельном отчаянии, и тут же вспомнил — это та самая незнакомка, которую встречал я у Дюпона!
Она даже, кажется, не услыхав моих извинений, заспешила прочь.
Какая трагедия произошла? Что заставило эту женщину, которую я видел прежде такой счастливой и беззаботной и спутнику которой я позавидовал, что заставило её облечься в траурные одежды? Никогда мне этого уже не узнать.
Всё это с необыкновенной остротой и даже болью я вспомнил совсем недавно, когда, отпраздновав мой день рождения, я долго не мог уснуть. Лежал в постели и выдумывал события вокруг истории, невольным свидетелем которой я некогда стал.
И.А. Бунин, Париж, 1920 г.
Фантазия работала вовсю. Я легко представил себе сцену их первой встречи, по-молодому вспыхнувшей любви, согревшей их души, столько видевшие и перенесшие и уже не рассчитывавшие на счастье. Но вот внезапно умирает её друг, бывший генерал. И она вновь остаётся в одиночестве, в пустой квартире чужого города, среди равнодушных и чужих людей… И она точно теперь знает, что счастья и любви ей больше не видать.
Утром я долго спал, а проснувшись, тут же сел за стол… Написал одним духом, но три дня шлифовал. Так и появился рассказ “В Париже”. Ваше профессиональное любопытство, Александр Васильевич, удовлетворено?”
Как видим, «фантазия», как назвал это Бунин, создала трагическую историю. Любопытно, какими средствами передаёт писатель трагизм судеб своих героев, как он рисует их встречу и расставание.
Знакомя нас с героем, Бунин говорит о том, что “светлые глаза его смотрели с сухой грустью и говорил и держался он как человек, много испытавший в жизни”. “Сухая грусть” — эти слова уже встречались в русской литературе намного раньше — в стихотворении Бориса Пастернака “Февраль. Достать чернил и плакать…”.
Почему же Бунин использует их в своём рассказа, что это — сознательное заимствование или попытка как можно более точно нарисовать образ главного героя? Вот и вспоминаются трагические испытания, через которые пришлось пройти герою в эмиграции. Становится понятно, как именно в его судьбе слились воедино личная драма человека и трагедия эмиграции – белый генерал не сумел защитить Отечество, не сумел удержать любовь…
Оказавшись в пустом зале столовой, герой сознательно выбирает место в “самом дальнем углу”. И это очень точно характеризует его отношение к жизни: “человек в углу” с точки зрения психологов — это человек, который сознательно старается “уйти в тень”, не обращать на себя внимания, как бы избегает жизни.
Получается, что герой принял своё жизненное поражение и не намерен бороться с таким положением дел?
Описывая первую встречу героев, Бунин обращает внимание читателя на такую деталь: “Вдруг его угол осветился, и он увидал безучастно-вежливо подходящую женщину лет тридцати…”. Фактическая основа этого образа понятна: экономные французы над каждым столом повесили светильник, который включается тогда, когда появляются посетители. Однако слишком уж разительно изменилась жизнь героя после этой встречи, чтобы такая деталь не имела подтекстного значения.
Вначале герои, как и положено (в Париже!), общаются на французском языке. Потом переходят на русский. Знакомясь, обращаются друг к другу по имени и отчеству. Только ли об этикете здесь идёт речь, или же посредством «русского знакомства» происходит особого рода “приближение” героев-эмигрантов друг к другу? Невольно вспоминается “Романс генерала Чарноты”: “Здесь нет отечества. И отчеств тоже нет…»
Бунин следующим образом передаёт душевное состояние героя в момент встречи с взволновавшей его женщиной: “Да, из году в год, изо дня в день, втайне ждёшь только одного — счастливой любовной встречи, живёшь, в сущности, только надеждой на эту встречу — и всё напрасно…» Интересно, какую роль играют эти слова, это невольное раздражение тем, что «всё напрасно», с дальнейшими отношениями между ним и Ольгой Александровной? Несмотря на горький опыт потерь, приучивший героя к смирению, его человеческое начало протестует – и не поэтому ли судьба всё-таки посылает ему это «счастливую» встречу?
Очень важной для понимания того, что на самом деле происходит в душах героев, является, на наш взгляд, сцена в «синема». Бунин, показывая своих героев в момент душевного откровения, душевной близости, “сопровождает” это просмотром вульгарной комедии. Трагизм душевных переживаний героев показан с помощью контраста между “отчаянно-радостным хохотом” (очень глубока семантика этого словосочетания, сложный эпитет передаёт отношения автора к изображаемому) зрительного зала и одиночеством в этой — вроде бы веселящейся — толпе двух людей, рассказывающих друг другу о трагедии своей жизни. Совсем не случайно герои покидают зал до окончания сеанса – и не потому, что “тут ужасно скучно (комедия?! — В.Г.) и дышать нечем” от дыма папирос. В данном случае слова “дышать нечем”, скорее всего, сказаны Ольгой Александровной не только о зале кинотеатра.
Когда герои приезжают после вечера, проведённого в кино и кафе, домой к Николаю Платоновичу, когда они поднимаются в лифте, Бунин обращает наше внимание на то, что “лица у них были уже усталые”. Конечно, не только “развлечения” стали причиной этой усталости. Она — результат долгих лет отчаянной борьбы с одиночеством, борьбы почти безнадежной, но, кажется, всё же закончившейся победой? Может быть, прошедший вечер для героев — это первый за долгие годы, когда каждый из них был с человеком, которому можно высказать самое сокровенное о себе, не боясь непонимания, который поэтому и становится тебе по-настоящему дорог и близок?
Вопрос Ольги Александровны “И вообще, зачем нам расставаться?” звучит риторически. Потому что к этому моменту герои, если использовать давний образ Бунина, по-настоящему «сроднились» друг с другом!
И вот теперь возникает очень важный вопрос: «Можем ли мы, читатели, согласиться с тем, что герои рассказа “В Париже” — наперекор всему! — дождались той самой “счастливой любовной встречи”, ради которой, если верить Бунину, человек и живёт? Вопрос, разумеется, был бы не уместен, если бы не трагический финал рассказа.
Представляется, что глубоко религиозный человек, каким был Бунин, не мог случайно «выбрать» день смерти для своего героя – ведь он внезапно умирает именно “на третий день Пасхи”. В этой связи налицо кажущийся парадокс: встреча героев происходит поздней осенью (ведь традиционно осень воспринимается как пора угасания жизни — а тут встреча, и не просто встреча, а счастливая встреча!), а их вечное расставание — весной, которая считается порой пробуждения жизни – да ещё и “на третий день Пасхи”…
Очевидная авторская «заданность» такой ситуации подчёркивается следующим фрагментом текста: “Когда она, в трауре, возвращалась с кладбища, был милый весенний день, кое-где плыли в мягком парижском небе весенние облака, и всё говорило о жизни юной, вечной — и о её, конченой”. Здесь же скрыт и вопрос, которые нельзя не задать: «Ведь героиня — привлекательная и, благодаря Николаю Платоновичу, довольно неплохо обеспеченная материально женщина, она ещё достаточно молода для того, чтобы надеяться на новую “счастливую встречу”? Или же – по Бунину – «счастливая встреча» действительно посылается Творцом человеку всего лишь один раз в жизни? В этой связи уместно вспомнить строки современного поэта Ирины Евсы: «Единожды в жизни даётся любовь, А всё остальное зовётся иначе».
После того, как героиня увидела “его давнюю летнюю шинель, серую, на красной подкладке”, она “сняла её с вешалки, прижала к лицу и, прижимая, села на пол, вся дёргаясь от рыданий и вскрикивая, моля кого-то о пощаде”. Представляется, что совершеннейшим образом не случайно в этой сцене появляется “прошлое” героя, к кому могла обращаться героиня в мыслях. Так, по нашему мнению, выражается трагедия человека и трагедия народа в их единстве.
В свете рассмотрения ключевых деталей рассказа совершенно иначе воспринимается его. Как мы узнали выше, автор полагал, что название “В Париже” ничего не скажет читателю. Однако складывается впечатление, что именно название становится своего рода “объяснением” всего того, что происходит с героями, “объяснением” такой страшной несправедливости судьбы: послать людям счастье для того, чтобы так быстро и жестоко отобрать его.
Трагический финал произведения как раз и определяется тем, что герои рассказа — это люди, главным в жизни которых является прошлое, оставшееся в покинутой стране, а их будущее не может принести счастье, потому что “Ольга Александровна и Николай Платоныч” возможны только в России… А то, что действие рассказа происходит именно в “столице мира” Париже, что “счастливая любовная встреча” наперекор всему всё-таки состоялась, особенно отчётливо показывает трагизм жизни тех людей, которые были изгнаны с родной земли. Поэтому — для них — подлинного счастья быть не может: Родина утеряна, и эту утрату не может возместить даже самый большой подарок судьбы…
Наши соображения о некоторых особенностях рассказа Бунина ни в коей мере не могут считаться «истиной в последней инстанции». Это попытка понять Бунина и его героев, для которых потеря России стала судьбоносной потерей.
* * *
* “БАХРАХ Александр Васильевич (1902-1985), литератор. Родился в Киеве, учился в частной гимназии Мея в Петербурге. В эмиграции с 1920 года — сначала в Варшаве и Берлине, затем в Париже. Здесь проявил себе талантливым журналистом, автором ярких литературных портретов и увлекательных исторических очерков. Был близким другом М. Цветаевой, посвятившей ему восемь стихотворений. Все годы второй мировой войны прожил в Грасе в доме И.А. Бунина, с которым до самого его конца поддерживал дружеские отношения, в какой-то степени выполняя секретарские обязанности. Автор мемуарных книг: “Бунин в халате” (1979) и “По памяти, по записям. Литературные портреты” (1980). “(С. 375).”