Форма входа
Борис Лазаревич Аров
(1918-2016)
Когда готовилась к изданию книга «Журналисты города Святого Николая. История и судьбы», я встретился с журналистами, работавшими в газете «Южная правда», и попросил рассказать их о себе, о редакции, о коллегах по перу и, конечно, об истории газеты. Это были незабываемые встречи. Передаю для литературно-художественного интернет-журнала «Николаев литературный» некоторые из этих воспоминаний.
Валерий Бабич,
член Союза журналистов Украины, член Союза писателей России
Из книги В. Бабича "Журналисты города Святого Николая. История и судьбы"
Борис Аров – журналист Николаевской областной газеты «Южная правда» с 1937 года, участник Великой Отечественной войны.
Борис Аров: «Я родился 1 мая 1919 года. Окончил семилетнюю школу и в 1933 году, когда мне было 14 лет, поступил на кораблестроительный факультет Николаевского судостроительного техникума. Два моих старших брата, окончившие ФЗУ, работали уже на заводе им. Андре Марти (ЧСЗ), один – бригадиром-сборщиком в корпусном цехе, а второй, который потом стал военным летчиком, – в котельном цехе. И потому на семейном совете решили, что и я стану судостроителем. Во время учебы в техникуме вместе с товарищами проходил практику на заводе им. А.Марти.
Хорошо помню Леонида Пляскова, будущего заместителя главного технолога и автора книг о Черноморском заводе. Он тогда только окончил тот же техникум и начинал свою работу в корпусно-стапельном цехе. А Игнат Чумаков, будущий директор завода «Океан», был бригадиром-судосборщиком, работая рядом с моим братом. Мы проходили практику на сборке секций, и я помню корпуса эсминцев, сделанных из оцинкованной стали. Из-за блеска цинка их называли «серебряными». Эсминцы собирались на стапельных местах, которые имели боковой спуск. В техникуме я участвовал в комсомольской жизни, писал какие-то стишки. А когда в 1937 году была создана Николаевская область и николаевская городская газета превращалась в областную, сюда стали приглашать новых сотрудников. Получилось так, что по рекомендации горкома комсомола меня направили в редакцию, где решили:
– Давайте этого техникумовского парня пригласим в промышленный отдел.
В 1937 году я не имел никакого понятия о газете. Это уже потом, после войны, я окончил филологический факультет Николаевского пединститута. Григорий Лазаревич Лазарев, который был в то время ответственным секретарем газеты «Більшовицький шлях», сказал мне:
– Все добре. Тільки давайте спробуємо провести диктант з української мови.
Я окончил украинскую школу. В судостроительном техникуме многие предметы, в том числе математика и сопромат, читались на украинском языке. Получилось, что диктант я написал. Так и был зачислен в штат редакции.
Вы спрашиваете о предшественниках «Южной правды», газетах, которые выходили в Николаеве до нее. Сначала, с 1917 года, издавалась газета «Известия рабочих и крестьянских депутатов». Потом, примерно в 1923, она была преобразована в «Красный Николаев». А потом в «Шлях індустріалізації». Это были городские газеты. А в 1937 году, когда создавалась Николаевская область, стала выходить газета «Більшовицький шлях». Она издавалась вплоть до начала войны как украинская областная. С 1939 года в Николаеве издавалась и русскоязычная областная газета «Южная правда», редактором был Илларион Владимирович Буров. После войны эта газета начала выходить на несколько месяцев позже, чем украинская, сотрудники которой успели взять для нее название «Південна правда». Поэтому журналистам русской газеты пришлось искать новое название, и они решили, что это будет «Бугская заря». В 1959 году обе газеты объединились в единую украинско-русскую газету «Південна правда» – «Южная правда», выходившую дублированным текстом на двух языках.
Но вернемся к 1937 году. Вначале я работал учеником, а потом сотрудником отдела внутренней и международной информации. Вскоре надо мной взял шефство и заведующий отделом культуры Касьян Михайлович Федулов. Помню первую свою заметку в газете. В то время в помещении Дома техники (он находился на углу улиц Спасской и Советской) открылась выставка работ начинающих художников. По редакции пошел слух, будто там будут и рисунки хорошо нам знакомого Миши Божия. Он в те годы работал в типографии помощником цинкографа.
– Вот и пошлем тебя написать свою первую информацию, – сказал мне Касьян Михайлович. И, сам увлеченный своей идеей, добавил:
– А что, первая информация начинающего газетчика о первой выставке начинающего художника. Даже интересно.
Заметка была напечатана. А спустя многие годы мы встретились с Михаилом Михайловичем Божием в Киеве, в главном выставочном зале столицы, где экспонировались работы уже народного художника СССР, действительного члена Академии наук СССР, который дважды избирался в депутаты Верховного Совета СССР.
Так начались мои журналистские университеты. Будто сейчас вижу перед собой заведующего отделом сельского хозяйства Семена Михайловича Казанли, опытного земледельца, взявшего под свое крыло бывших селькоров Федю Мисюру, Федора Базиленко и Савву Половенко, который вырос в главного редакционного аграрника, авторитетного автора по вопросам сельского хозяйства. Пришли с заводов Григорий Яшутин и Семен Саксонов. Он стал заведующим отделом промышленности и экономики. Саксонов, так же, как и я, потом окончил заочное отделение филфака Николаевского педагогического института. Нам повезло, что некоторое время перед войной в редакции работал приехавший из Москвы известинец Семен Григорьевич Буранов – эрудит, классный журналист, блестящий лектор. А беседы с ним заменяли любые семинары о журналистском мастерстве.
Борис Аров в годы Великой Отечественной войны
Началась Великая Отечественная война. Один за другим уходили на фронт мои старшие коллеги-журналисты. Теперь мы знаем, что все они воевали достойно. Федор Базиленко, Мирон Бондарь, Яков Маркус, Давид Смилянский, Виктор Гавилевский погибли в боях за Родину. Мне и нескольким сотрудникам довелось работать в редакции до выхода последнего довоенного номера газеты. Я тогда исполнял обязанности ответственного секретаря редакции. Когда немцы в середине августа 1941 года подходили к Николаеву, мы, как было предписано, уничтожили всю редакционную радиоаппаратуру и пишущие машинки, написали на стене огромными буквами «Мы еще вернемся!» и вынуждены были накануне захвата немцами Николаева 16 августа пешком идти на Херсон. Оттуда, как и многие николаевцы, добирались до Астрахани. Там я некоторое время работал в окружной газете, а с декабря 1941 года – уже был в армии. А дальше – Юго-западный фронт, Сталинградский фронт, 4-й и 3-й Украинские фронты, Южный фронт. И тут такой случай: в апреле 1944 года наша часть оказалась на переформировании под Мелитополем. А месяцем раньше, 28 марта 1944 года, был освобожден Николаев. Иду я по улице Мелитополя и вдруг встречаю Петра Ивановича Гурова (который стал после войны одним из первых мэров города Николаева), довоенного секретаря Николаевского обкома комсомола. Он говорит:
– Мы направляемся в Николаев. Будем восстанавливать советскую власть в городе. Кстати, в нашей группе есть и работники редакции, Касьян Михайлович Федулов и Дмитрий Александрович Охотников.
Расстались мы с ним, а на следующий день я обратился к своему комиссару, Василию Ивановичу Березину:
– Товарищ комиссар, освобожден мой родной город. Мы будем, возможно, здесь стоять еще несколько дней. Разрешите мотануться туда и обратно.
– А если мы двинемся, где я тебя буду искать? Так ты и под трибунал попадешь.
Проходит еще день. Пока стоим на месте. Я снова к нему:
– Разрешите, я рискну.
– Ну смотри, под твою ответственность.
И я по платформам, на площадках, цистернах, перепрыгивая с одного поезда на другой, добираюсь до Николаева. Зашел к себе домой, родители были еще в эвакуации. Встретил соседей. Они очень любили мою маму, сохранили наш дом, ничего не было разграблено. Здание редакции было разрушено, оно находилось на Советской улице, где сейчас Каштановый сквер пенсионеров. Повидался с сотрудниками редакции, был в Николаеве одни сутки. В Мелитополь успел. Только на третий день нас отправили не на Запад, а на Север, в Карелию, а дальше, с августа 1944 по май 1945 мы были в составе Карельского фронта, а с мая по август 1945 – Первого Дальневосточного фронта, находясь, в частности, в Уссурийском крае. Только в октябре 1945 года я вернулся в родной город, в родную редакцию на ту же должность заведующего отделом газеты «Пiвденна правда».
Первая послевоенная командировка была в село Крымка, где уже собирались и изучались данные о деятельности подпольной молодежной партизанской организации «Партизанская искра». Здесь я задержался, вникая в события минувших грозных дней. Вернувшись, написал большой очерк о «Партизанской искре», который поместила «Пiвденна правда». В результате вначале Николаевский театр русской драмы, а затем Театр юного зрителя пожелали иметь пьесу о юных героях.
Вот тогда я вместе с нашей сотрудницей М.И. Саенко стали над этим работать. Как известно, пьеса была написана. Хотелось бы вспомнить о первых наших шефах в работе над пьесой – главного режиссера ТЮЗа Б.Л. Оселедчика и режиссера В.В. Канано. А потом она ставилась еще в двух новых редакциях режиссерами А.Я. Литко и В.Ю. Карпенко. Это было событием в культурной жизни нашего города и области! Зрители на автобусах и машинах приезжали со всех районов, возлагали цветы у Вечного огня у мемориала ольшанцам, а затем с транспарантами, на которых было написано «Идем на «Партизанскую искру», направлялись через всю улицу Советскую ко Дворцу судостроителей, где ставилась пьеса. Проходили встречи с родственниками героев «Партизанской искры». Приезжала и мать Парфентия Гречаного. Этот спектакль был удостоен республиканской премии имени Николая Островского.
Борис Аров и легендарный «Штирлиц» – народный артист СССР Вячеслав Тихонов
В то время уже работали обе областные газеты – «Південна правда» и «Бугская заря». Они размещались в особняке, на углу улиц Никольской и Фалеевской. Вход в «Південну правду» был с Никольской, в «Бугскую зарю» – с Фалеевской. Из редакционных окон открывался вид на редакционный дворик с фонтаном, где журналисты двух газет по четвергам проводили творческие встречи с актерами, музыкантами, писателями. Приходили сюда и зрители из соседних дворов, и друзья редакции газеты. Между двумя редакциями было горячее творческое соревнование.
Есть такое выражение у газетчиков «поставить фитиль». Это значит опередить соперников, раньше узнать, опубликовать, удивить читателей. В то же время мы дружили и очень хорошо друг к другу относились. Обе газеты жили по соседству под одной крышей почти 15 послевоенных лет. Вы говорите, что слышали, что моя жена тоже была журналисткой. Да, именно в редакции я встретил свою любовь, тогдашнюю журналистку «Бугской зари», а потом неугомонную школьную учительницу русского языка и литературы Фаину Натановну Марьянчик, с которой мы вместе уже более 60-ти лет.
После войны влились в коллектив бывшие фронтовики уже с жизненным опытом Михаил Доброниченко, Петро Кийло, Иосиф Физдель, Сергей Жадан, Михаил Кравченко, Николай Григорьев, Исаак Зельцер, Виктор Подольский, Михаил Божаткин, Александр Бондарь, Маргарита Саенко, Александр Ягупольский, Владимир Чунихин, Иван Лебеденко, Владимир Охримюк, Георгий Ежелов, Александр Маяцкий, художник Соломон Бродский и другие. Вскоре высадился целый своеобразный «десант» выпускников журналистских факультетов – Том Гаман, Людмила Костюк, Виталий Карпенко, Нина Шепель, Александр Умеренков, Николай Зякун, Любомира Лакотий, Павел Куляс, Александр Глушко, Эллианд Гоцуенко, Анатолий Колесник.
С николаевскими поэтами Э. Январёвым и В. Качуриным
Думаю, что в этой книге будет немало рассказано о сотрудниках редакции. Но мне хочется рассказать Вам, хотя бы коротко, как сыну Татьяны Захаровны Трескуновой, о самых теплых воспоминаниях о ней. Татьяна Захаровна была энергичной женщиной, яркой личностью. У нее всегда было свое мнение, свое видение жизни, и она его отстаивала. Она была заметной фигурой в городе, дружила со многими работниками культуры, умела расположить к себе собеседника, быстро сходилась с людьми, находила с ними общий язык. А когда люди проникаются уважением к журналисту – то нет необходимости выуживать факты, они сами расскажут тебе о своем сокровенном. Именно поэтому ей и удавались интересные интервью. Кроме того, она была мастерица на броские заголовки. Еще одна очень важная ее черта – принципиальность. Ведь это она придумала и ввела в 1980-х годах в «Южной правде» рубрики «Так работать нельзя» и «Так жить нельзя». Эти рубрики не сходили со страниц несколько лет. А главное, Татьяна Захаровна добивалась реакции городских советских и партийных властей на свои критические выступления в газете.
Из дальних краев к нам приехали Агнесса Виноградова, Геннадий Селин, Инна Максименко и обогатили газету своим неординарным творческим почерком. Завоевали своих читателей Юрий Агеев, Виталий Олейник, Владимир Пучков, Алла Северновская, Валентина Пруткевич, Анатолий Белоножко, Алла Чуприна, Вячеслав Козлов, Валентина и Анатолий Романюк, Наталия Бабенко, Ева Майданович, Светлана Чепурненко, Марина Островская, Людмила Фуга, Валентина Игнатчук, Руслан Подгорный, Вадим Раскопов…
Рядом с пишущей братией были литредактор Галина Выборная, переводчица Клавдия Крутова, уже много лет совмещает эти две должности Зинаида Коструба. Наши первые критики – машинистки, теперь работающие на компьютерах. Среди них в прежние годы были Елена Калмыкова, Наташа Кривко, Евгения Головко, а ныне здесь – Мария Костюк и Тамара Чернова. А как нас выручала стенографистка Людмила Дегтярь!
Всегда было «жарко» в секретариате, где долгие годы поддерживали нужную творческую «температуру» Виктор Подольский, Том Гаман, Анатолий Колесник, Виталий Олейник, Александр Петраш и их бригады. Теперь здесь несет эту нелегкую вахту Елена Журавецкая.
Борис Аров и профессор Илья Стариков
А разве можно забыть неутомимую работу наших фотокорреспондентов Виктора Акимова, Василия Беляева, Константина Дудченко, Бориса Рыбакова, Ильи Кальницкого, Дмитрия Ласкина, Александра Кремко. А сколько бессонных ночей было проведено рядом с трудягами-полиграфистами в типографии на дежурствах по выпуску газеты. Сейчас, при новой технике, наши зоркие часовые грамотности – корректоры Лариса Мартиросова и Наташа Глушкова все вычитывают в стенах редакции.
Нам повезло и на главных редакторов газеты – Григория Лазарева, Александра Бабенко, Михаила Лукьянова, Николая Яркина, Николая Шарафанова, Анатолия Самойленко и нынешнего, Николая Стеценко. У всех – уважительное отношение к сотрудникам, забота о них, настрой на творчество.
Годы идут. Возраст солидный. Советуют, дескать, пора закругляться. А порой передо мной на столе лежит чистый лист бумаги, касаюсь его шариковой ручкой – и, оказывается, паста в ней еще есть…
Хочется поклониться тем, кто когда-то меня принял в редакционную семью, окружил вниманием, учил, доверял, требовал, воспитал, сделал газетчиком, с кем работал рядом, с кем делил хлеб и соль этой нелегкой профессии.
Позади 73 года моего пребывания в этой семье. И сейчас продолжаю приходить сюда, писать в свою родную газету. Здесь мой второй дом. Ведь здесь осталась частичка моего сердца…».
Интервью и фотографии Валерия Бабича
* * *
Борис Аров. "Космонавт и его незримый пассажир"
После возвращения из полета космонавт-2 Герман Титов в одном из первых своих интервью сказал, что в полете с ним был незримый пассажир – мудрый школьный учитель, учивший его родителей в Сибири, повлиявший и на его, Германа, воспитание. Звали его Адриан Митрофанович Топоров. Эта фраза космонавта натолкнула меня и Эмиля Январева снять документальный фильм "Незримый пассажир" об этом неординарном «деде», как в Николаеве уже успели уважительно окрестить Адриана Митрофановича. Это предложение одобрительно встретили на Киевской студии документальных фильмов, с которой у нас и до этого было творческое содружество.
В Николаев Топоров приехал в 1949 году. До этого, еще с 20-х годов, был хорошо известен в литературных кругах страны как автор уникальной книги «Крестьяне о писателях». В Николаеве продолжал активную литературно-общественную деятельность. Были написаны и изданы его новые книги "Воспоминания", "Я учитель", "Мозаика" – о своей жизни, о людях, с которыми встречался. Он часто приходил в редакцию, посещал занятия литературного объединения. Общение с ним, как правило, обогащало окружающих. Мы с Январевым лично хорошо были с ним знакомы.
И, тем не менее, съемки фильма давались непросто. Адриан Митрофанович к ним относился без особого подъема. Считал, что лучше всего изложить события в литературной форме, верил в неиссякаемую силу и чародейство слова. И надо сказать, он имел на то право. Его устная речь лилась, словно ручей из чистого источника, предельно грамотная. Он категорически осуждал сквернословие, но при этом любил называть вещи своими именами, иногда давал испепеляющие оценки. К нашему сценарию подходил требовательно: чтобы никаких домыслов и вольностей. Правда, будучи человеком бескорыстным, иногда позволял себе шутки с намеками, вроде: "И доколе эти журналисты будут на мне зарабатывать", "Вот по сценарию нужно приготовить целый котел пельменей. А за чей счет?". И тут же превращал свои реплики в шутки.
Космонавт-2 Герман Титов с отцом и Адриан Митрофанович Топоров.
Николаев. 1963.
Но одну съемку он встретил с нескрываемым одобрением. Был в то время в Николаеве полупрофессиональный симфонический оркестр, в котором играло немало преподавателей музыкального училища, музыкальных школ и других музыкантов, в том числе и на скрипках, Адриан Митрофанович и его внук Вова. Концерт оркестра снимали в огромном цехе завода "Дормашина". В присутствии многих слушателей под сводами цеха звучала IV симфония Чайковского. Крупным планом снимаем сидящих и играющих в оркестре деда и внука Топоровых. Он ведь и в сибирской коммуне "Майское утро" прививал местным крестьянам любовь к классической музыке, ее понимание. Концерт в цехе радовал душу старика. В фильме снимались и Герман Титов, и его отец, и другие. Эта двухчастевка вышла на экраны страны большим тиражом.
Вот еще некоторые фрагменты моего общения с космонавтом-2 и его незримым пассажиром:
– Приходите. У меня гость. Догадываетесь? То-то же. Ну, валяй...
Это звонил Адриан Митрофанович Топоров. Как-то космонавт Герман Титов ему обещал, что при малейшей возможности навестит. И вот прибыл. Инкогнито. А Топоров посчитал нужным пригласить и меня.
– Был по делам в Киеве, – объяснил космонавт. – Отпросился у Каманина на один день.
Мы сидели за скромным столом в квартире у Адриана Митрофановича. Наскоро собранный обед. Обыкновенный, семейный. Это придавало общению собравшихся ту непринужденность, которая раскрепощает, располагает к искренности и доверительности беседующих. А космонавт выглядел и впрямь по-домашнему. Без военной формы, в трикотажной тенниске. Но он светился как бы изнутри. Особенно, когда начинал рассказывать.
Космонавт Г. Титов и А.М. Топоров
А дед сидит и смотрит на Германа влюбленными глазами. Да и когда говорит Адриан Митрофанович, по-особому теплеет взгляд и космонавта.
О своем полете Титов рассказывает сдержанно и скромно.
– Все в газетах было написано. Ясно, кое-что пришлось и пережить. В дальнейшем полеты будут более длительными. За космонавтику взялись основательно.
Говорит и о том, что хотелось бы познакомиться с Николаевом и николаевцами, но на этот раз не выйдет.
– Я ведь нежданный гость, – шутит он, – точнее, не официальный.
Но вот пришло время прощаться. Прошу разрешения на короткое интервью.
– Нет, не нужно. Не тот случай, – отвечает.
– А если написать просто и коротко о том, что космонавт отдал дань уважения своему учителю.
– Дань уважения учителю? А ведь это правда. Никуда не денешься. Уговорили. Только коротко и скромно.
Под таким заголовком на следующий день и вышла короткая корреспонденция в газете. А через некоторое время он прибыл в Николаев по официальному приглашению для участия во встрече трех поколений. Мы его встречали на одном из загородных аэродромов. Оттуда сразу же отправились на гостевую дачу. Не успели приглашенные занять свои места за столом, как космонавт обратился ко мне с вопросом:
– А где дед?
Я об этом рассказал секретарю обкома партии Владимиру Александровичу Васильеву.
– Немедленно поезжайте за ним, – услышал я в ответ. – Машина внизу.
Дома Топорова не оказалось. Был четверг. Значит, на занятиях литературного объединения. Ну и здесь я его не застал. И вот – как в детективном фильме. В свете фар появилась фигура человека, медленно переходящего улицу. Слегка надвинутая на затылок шляпа. Длинный плащ. Папка в руках. Топоров? Точно. Выхожу из машины, кладу руку на его плечо.
– Следуйте за мной!
Повернулся, увидел меня, улыбаясь, ответил:
– Такое со мной уже было...
Здесь требуется небольшое отступление. Когда у уже 90-летнего Адриана Митрофановича Топорова спросили, в чем секрет его долголетия, он отшутился так:
– Что советуют врачи для сохранения доброго здоровья? Ограниченное питание, физический труд и свежий воздух. У меня все это было в годы лагерного заключения.
Объясняю ему цель "погони". Через несколько минут мы на месте. Герман по-сыновьи обнимает старика и усаживает его на почетном, отведенном для космонавта, месте. Все внимательно слушают Титова. И вот после короткого перерыва Адриан Митрофанович вдруг озадачивает присутствующих такой тирадой:
– Уважаемые судари, объясните мне, непутевому старику, вот такую ситуацию. Обращался я с просьбой установить мне персональную пенсию – местную, республиканскую, все равно. Отказали. И вот идет Гоша, как депутат Верховного Совета СССР, в Министерство социального обеспечения, рассказывает сложившуюся ситуацию, и мне назначили персональную пенсию союзного значения. Вот я и думаю: за что? За то, что я долгие годы работал учителем, вел какую-то общественно-полезную работу или потому, что Гоша в космос полетел?
Пауза. Общий смех. Герман обнимает Топорова:
– Вот за такую прямоту я вас еще больше люблю.
Веду интервью с космонавтом Германом Титовым по телевидению в прямом эфире. Вначале наш разговор о Николаеве, Черноморском заводе, который на гостя произвел огромное впечатление, о людях, с которыми гость перед этим встречался. И вдруг, неожиданно для самого себя, спрашиваю:
– Герман Степанович! Вот вы, можно сказать, добились в жизни всего: осуществили мечту – полетели в космос, завоевали всенародное признание, удостоены самых высоких наград. Скажите, что нужно для счастья?
Мой собеседник насторожился. Мне кажется, что был даже недоволен таким всеобъемлющим вопросом. И все же после короткой паузы, не спеша, обдумывая каждую фразу, сказал:
– Во-первых, у человека должна быть Родина. Без Родины нет счастья. Во-вторых, должна быть профессия, такая, чтобы по душе – и приносила добро людям. Разумеется, нет счастья без любви, друзей, доброго здоровья. Принимается?
Да и кто знает, что нужно для полного счастья и бывает ли оно всеобъемлющим или только иногда посещает нас."
Борис Аров
* * *
Чуткие струны Марка Лисянского
«Я по свету немало хаживал...» – так озаглавлена вышедшая в Москве посмертная книга нашего славного земляка поэта Марка Лисянского. Он ушел из жизни в 1993 году, но оставались не только неопубликованные стихи, часть из которых вошла в сборник «Диалог», а и рассказы, и воспоминания о тех, кого он знал и любил. Они писались в разные годы в течение многих лет. Архивом поэта заинтересовалось московское издательство «Тверская, 13». А систематизировала все эти рукописи Антонина Федоровна Копорулина-Лисянская, которая шла с Марком Самойловичем по жизни более пятидесяти лет, была его женой, другом, музой.
Лисянский как поэт хорошо знаком и любим многими читателями. Во вступительной статье «От издательства» читаем слова о Лисянском Михаила Светлова: «В своей долгой жизни я встречался со многими людьми. Очень часто с людьми талантливыми, значительно реже с людьми благожелательными и совсем редко с людьми благожелательными и талантливыми. Марк Лисянский относится к самому редкому виду... Сколько я его помню, он никогда не хотел быть впереди товарищей, он всегда хотел быть рядом с ними. Это редкое качество, особенно если взглянуть на сегодняшних молодых поэтов».
В стихах Лисянский всегда был искренен, писал – как дышал. Читая книгу, нельзя не заметить, что, выступая в новом качестве прозаика, автор остается верен себе. Те же душевная доброта, мудрость. Эта книга – о чести, о человеческом достоинстве, мужестве, любви, дружбе. В ней живет тонкая душа поэта. Под пером Лисянского оживают творческие портреты Эдуарда Багрицкого, Михаила Светлова, Михаила Дудина, Александра Твардовского, Виктора Шкловского, Михаила Исаковского, Алексея Фатьянова, украинского поэта Саввы Голованивского, художника Сарьяна, композиторов Бориса Мокроусова, Яна Френкеля, Александры Пахмутовой, Соловьева-Седого и других замечательных деятелей культуры и искусства. Знаменательно то, что среди героев книги не только именитые люди. Перед нами судьбы и характеры незаурядных личностей из числа рядовых тружеников, перед мастерством и трудолюбием которых преклонялся поэт.
Словно увертюра звучат в книге воспоминания о юношеских годах, проведенных в Николаеве, первых шагах приобщения к поэзии. Отдельная глава посвящена школьным годам, друзьям, фабзаучникам – активистам литературного кружка «Шкив» на ЧСЗ. Написав свои первые стихи, Михаил Хазанов и Борис Магнезин ушли на фронт и пали в бою смертью храбрых. Автор считает своим долгом в самом начале книги поведать и о фронтовиках-однополчанах.
С особой теплотой написан очерк о Михаиле Исаковском, творчество которого близко Лисянскому и по духу, и по стилю, и по музыкальности. «Стихи должны петь в вашей душе, – пишет автор очерка. – Именно такими были стихи Исаковского, и они действительно пели...»
Да и у Лисянского многие стихи пели вместе с музыкой И. Дунаевского («Моя Москва»), Б. Мокроусова («Осенние листья»), А. Долуханяна («Горит черноморское солнце в тумане», «Моя родина»), Ю. Милютина («Когда поют солдаты»), Я. Френкеля («Годы») и т. д. Автор книги рассказывает о том, как создавались эти песни. Оказывается, некоторые стихи писались уже на готовые мелодии. И какими чуткими должны быть струны в душе поэта, чтобы воедино слить слова и ноты! Бывает, что автора озаряет лишь одна неожиданно посетившая его строка. Так получилось, когда, находясь в Париже, он подумал о родном городе. И тогда в записной книжке появились строки: «Я и в городе Париже Николаев вспоминал».
«А когда нас с Долуханяном, – вспоминает Лисянский, – пригласили в Николаев на праздник Дня города, мне вспомнились эти строки. Мы решили поехать в мой родной город с новой песней. Она была дописана. Родилась мелодия. И вот под вечерним небом на переполненном стадионе проходил этот незабываемый праздник.»
И я прекрасно помню этот день. Тогда же состоялась премьера еще одной песни о Николаеве – «Корабельная сторона» композитора, нашего земляка, Климентия Доминчина на слова, написанные мною в соавторстве с Э. Январевым. Получилось своеобразное соревнование двух песен на одну тему. А когда мы возвращались в одной машине в гостиницу, Долуханян, обращаясь ко мне, сказал: «А знаете, ваши строки: „Если б не было на свете корабелов, то и не было б Колумбов никогда“ – могут стать афоризмом. Поздравляю». «С удачей вас, ребята», – добавил Лисянский.
Вот еще один штрих искренней доброжелательности. Марк Лисянский радовался, что эта премьера состоялась именно на стадионе. Ведь к спорту он был неравнодушен с детства. Со своим другом Владимиром Ищенко играл еще в так называемых уличных футбольных командах. Они так и выступали под названием своих улиц. С тех пор он всегда по-доброму завидовал Володе, что тот стал знаменитым николаевским футболистом. И трогательная дружба между ними длилась всю жизнь. Когда Ищенко скончался, Лисянский, чтобы проводить друга в последний путь, специально прилетел из Москвы. И затем принял самое активное участие в установке ему памятника.
...Разве можно забыть тот памятный матч «Судостроителя» с московским «Торпедо» в Москве, на стадионе в Лужниках? Это был четвертьфинальный матч на Кубок СССР. Марк Самойлович собрал и привел на стадион всю николаевскую диаспору, проживавшую в столице СССР. И как неистово болела эта небольшая горсточка николаевских болельщиков – трудно описать. Я присутствовал при этом. И казалось, что эта сила любви и желания помочь команде родного города были настолько велики, что вселили в команду новые силы. И она победила со счетом 2:1. Конечно, здесь главный успех заключался в самих игроках, их полной самоотдаче и понимании всей ответственности перед родным городом. Но и поддержка таких близких людей была неизмерима. А потом вся диаспора устроила землякам овацию. Послали делегацию в раздевалку. И заводилой всего этого был поэт Марк Лисянский.
Выступления наших земляков на Московской Олимпиаде он оценил по-своему: «На олимпийском фоне успех-то наш какой: Серебряная Тоня и Виктор Золотой» (Антонина Пустовит и Виктор Погановский). И я вставил эти строки в свой репортаж из Москвы.
Разве не символично то, что в день 80-летия поэта, который отмечался в Николаевском театре имени Чкалова, на сцену доставили настоящую яхту?! Подняли на ней паруса. Колокол отбивал склянки. И на этом фоне поэт читал:
Корабелы, корабелы, –
Снова я в семье родной.
Парус белый, белый, белый
Надо мной.
Казалось, что в этот вечер он плывет под парусами яхты родного города из прошлого и вместе с нами держит путь в будущее...
Кроме упомянутой книги «Я по свету немало хаживал», после кончины поэта увидели свет еще сборник стихов «Диалог», книга прозы «Провинциальные рассказы» и документальная повесть «Мимоза-сан».
Почему так озаглавлена эта повесть? На этот вопрос лучше всего отвечает предисловие к этой книге. В нем рассказывается, как в июле 1940 года в поезде Ярославль – Рыбинск в одном купе просто как соседи чинно познакомились двое молодых людей. Он назвался Александром Зноевым, жестянщиком меднокотельного цеха, она ему отрекомендовалась Мимозой-сан. Он сказал, что его можно называть просто Санькой, как его звали в институте, а она сказала, что ее можно называть просто Мимоза, как называла школьная учительница. Заминки в церемонии знакомства не произошло. Просто непринужденно беседовали, играя словами. И вдруг она продекламировала в торжественном стиле четверостишие из его стихотворения «Гимн жестянщику». Так называемый Санька опешил, и они вынуждены были озвучить свои паспортные данные.
Санькой был Марк Лисянский, а Мимозой – его будущая жена Антонина Копорулина. Они дружно рассмеялись и продолжали в дороге беседовать о театре, о поэтических вечерах, которые были в Ярославле, об известных в городе актерах и о первой книжке стихов Лисянского, которая только что вышла в ярославском издательстве, из которой, как вы догадались, она продекламировала ему строки из «Гимна жестянщиков». Молодой автор, не без ссылки на Пушкина, так в своих стихах «запомнил чудное мгновенье»:
Мелькнула станция Ваулово,
Где мы простились в первый раз...
Судьба счастливыми посулами
Не обнадеживала нас.
...У них впереди была действительно непростая судьба. Через год грянула страшная война, и с первых дней они жили бедами, болью, заботами и хлопотами этого безумного времени. Вместе с армией они прошли путь от Ржева до Берлина.
Жизни людей в тылу и на фронте, ратным подвигам и смерти 20-летних защитников нашего государства и посвящена документально-художественная мемуарная повесть Марка Лисянского «Мимоза-сан». Перед нами разворачивается огромное полотно событий военных лет.
Будучи на передовой, непосредственно в частях, которые выносили всю тяжесть войны, Марк Самойлович и его спутница Антонина Федоровна писали в дивизионной, а затем в армейской газете о тех трагических, а потом радостных минутах. Перед нами и нелегкий фронтовой труд журналистов. Наверное, впервые так емко рассказывается, как готовились к выходу в свет, порой под огнем, эти небольшие, но насыщенные яркими и правдивыми рассказами о фронтовой жизни газеты. Повесть «Мимоза-сан» в некоторой степени и биографическая, о личной жизни Марка и Антонины, прошедшей через все испытания их большой любви. Эта книга входит в прозаический документальный триптих «Не только о себе». Над повестью М. Лисянский работал тринадцать лет, в том числе посвятил много времени изучению документов в Архиве Советской Армии в Подольске. Третья часть триптиха, названная автором «Воспоминаний слабый ветерок» (по Багрицкому), вышла в 2000 году под названием «Я по свету немало хаживал». Остается неизданной первая часть – «Рассказы из одной жизни», посвященная николаевскому периоду жизни поэта.
Все издания Марка Лисянского на протяжении многих лет находились в центре внимания критиков, коллег по писательскому труду, читателей. Отзывы печатались в «Литературной газете», в журналах «Знамя», «Новый мир», «Юность», в газетах «Правда» и «Комсомольская правда».
Что же, главным образом, отмечали рецензенты в творчестве Марка Лисянского? О чем бы он ни писал, одна излюбленная тема, сама собой возникающая, повторяющаяся, – тема верности, дружеской преданности, – выстраданная, конкретная, что порой кажется биографическим свидетельством – забываешь, что перед тобой стихи. Эта тема особо важна, если вспомнить, что она звучала в годы, когда торжествовало утверждение, что верность идее, дескать, превыше всего, выше дружбы, выше любви и родственных чувств. Лисянский своими стихами утверждает незыблемые основы нравственности. Он и сам называл по именам друзей – друзей детства, юности, фронтовых друзей, товарищей по перу. Вот уж кто совсем не эгоцентрист, так это Марк Лисянский. Редкость среди поэтов. Есть у него такие строки:
О художник без позы и жеста,
Ты мне дорог до капельки весь.
Еще одна очень важная сторона его творчества – он говорит о незащищенности добра:
Я пред словом жестоким немею,
Задыхаюсь чужой прямотой
И мучительно не умею
Поделиться своей правотой.
В одной из своих статей поэт Кирилл Ковальджи пишет: «Я благодарно любил Марка Лисянского. Он во многом мне помог. Но дело ведь не во мне, не я один его любил, не одному мне он помог. Негласно бытует мнение, что поэт – личность особенная, от прочих смертных отличающаяся. Дескать, порядочность сильно отдает обыкновенной прозой, тогда как поэт – фигура чрезмерная, искупающая свою житейскую ненормативность созданием высоких духовных ценностей. Однако в словаре четко сказано: „Порядочность – неспособность к низким поступкам”».
Понятия чести, порядочности должны быть насущными. И тут Лисянский для нас остается, бесспорно, образцом. Его любили многие, он был дружен с Евгением Долматовским, Львом Ошаниным, Михаилом Матусовским, Михаилом Исаковским, Михаилом Дудиным и другими. «Мы все любовью рождены», – настаивает Марк Лисянский.
Конечно, много писали о своем земляке и в николаевских газетах, и конечно, это были добрые слова в адрес талантливого доброго человека. Профессор Николаевского университета «Украина», он же большой энтузиаст изучения истории литературного Николаева Е. Г. Мирошниченко, который, кстати, в свое время успешно закончил Николаевскую среднюю школу № 34 и уже здесь начал знакомиться с творчеством Марка Лисянского, а затем, учась в аспирантуре Московского государственного университета имени Ломоносова, ближе узнав поэта, сказал о нем так: «Меня поражала в Марке Самойловиче его родовая приверженность. Он не однажды и в личной переписке с друзьями, и в выступлениях перед земляками, и в поэтических строчках внушал, что не следует заниматься уничижением, стесняться своей провинциальной биографии. В опубликованных воспоминаниях он подробно рассказывает о судьбе одноклассников, тех, с кем работал в цеху судостроительного завода, о соседских парнях, с которыми гонял футбольный мяч. Всем своим друзьям юности он был благодарен так же, как благодарен Спасской, Адмиральской, Сенной улицам, южному Николаеву, с его бугской прохладой. Все эти ранние впечатления сделали его поэтом. Здесь он впервые узнал цену художественного слова и получил признание среди друзей.
А что значит его лирическая формула: „Признал бы меня Николаев, признает тогда и Москва”? В них – убеждение, опыт судьбы и неизбывная вера. М. Лисянский всегда ощущал себя представителем города Святого Николая, степного Причерноморья. Он стал поэтическим голосом этого края. В его стихах узнаются мотивы А. Ахматовой, Э. Багрицкого, И. Бабеля, С. Кирсанова. Он и идентифицировал себя как наследник южнорусской школы отечественной литературы.
К сожалению, в нашем веке эти замечательные качества уже нечасто встретишь в биографиях поэтов, они стремятся напечататься в столицах и после этого объявиться с книжкой в родном городе. Такого рода прагматизм, гордыня плохо служат становлению творческой личности. Лисянский – николаевский поэт, но и народный. Трудно представить поэзию ушедших десятилетий без его исповедальных и в то же время монументальных строк:
“ Я по свету немало хаживал...
У Черного моря прошло мое детство“
и многих других. Мне лично по душе все творчество М. Лисянского».
Во многих стихах Марка Самойловича – и житейская мудрость, и философское начало. Он не был трибуном. Но его негромкая, проникновенная поэзия, ее чуткие струны пробуждали и пробуждают в людях добрые чувства.
Характерная черта его поэтической манеры – ясность, выразительность, афористичность, умение в лирических стихах говорить о значительном и сокровенном. Приехав по приглашению в Николаев на празднование Дня города, 75-летний Лисянский встречался с читателями в переполненном зале Клуба медработников на Черниговской улице. Был прекрасный день золотой осени... И казалось, что стихи, словно музыка, вплетаются в природу.
– А теперь, – сказал Марк Самойлович, – я прочту вам свое новое стихотворение «В чем жизни смысл»:
Средь прочих дум и дел,
Когда мне было двадцать,
В чем жизни смысл – хотел
Я все же разобраться.
Я прожил много лет,
Порой не сплю ночами.
В чем жизни смысл?
В ответ
Иной пожмет плечами.
Прочел за томом том,
Пора ума набраться...
В чем жизни смысл?
А в том, чтоб жизни удивляться.
Когда утихли аплодисменты, он добавил:
– И все же жизни мало удивляться, ее нужно не только созерцать, но и осмыслить свое в ней место, в добрых делах. И, словно дополняя мысль, прочел стих «Сердце»:
А сердце, к сожалению, стареет,
В обрез его минуты и часы.
Оно не вечный двигатель...
Скорее, оно – как заведенные часы.
Ах, сердце!
И тревогу, и усталость,
И чью-то доброту, и чье-то зло,
И что бы только в мире ни случалось,
Все на себя немедленно брало.
И все надежды юности суровой,
И все разлуки горькие мои,
И поцелуй девчонки непутевой,
И все неотвратимости любви.
И чью-то душу, полную испуга,
И чью-то несвершённую вину,
И слезы матери, и гибель друга,
И всю четырехлетнюю войну.
Да мало ли!
Все тратим, что имеем,
Всем сердцем и страдая, и любя,
И мы его нисколько не жалеем.
А значит – не жалеем мы себя.
Он не жалел себя, всем сердцем служил людям, чтоб чувства добрые в нас пробуждать.
Борис Аров