Литературный Николаев - Александр Финогеев 4

Александр Витальевич Финогеев

Александр Витальевич Финогеев – кадровый военный, прослуживший врачом в рядах ВМФ более четверти века. Тем не менее, тяга к писательскому ремеслу у него была всегда, и в редкие минуты отдыха он успевал записывать свои впечатления о нелёгкой морской службе. Но делает он это в лёгкой юмористической форме, с некоторой долей гротеска и фантазии, что делает его рассказы яркими и запоминающимися...

После окончания военной службы Александр Витальевич работает врачом на Николаевщине и продолжает писать свои рассказы, очерки и воспоминания о Военно-морском флоте и морской службе.

Пятница, тринадцатое

Знатоки утверждают, что нет ничего лживее, изворотливее и лукавее истории и статистики. В них можно разглядеть только маленькую частичку правды, и то если это касается, скажем, эпохи. Но она и тут порой сильно извращается.

Кто занимается этим вплотную, прекрасно знает: одну и ту же проблему каждый человек расскажет по-своему, потому что ему это так мнится. Ведь не зря же умные люди утверждают, что каждый видит свою радугу. Наверное, они правы.

Кто как увидел, тот так и истолковал. А если об этом только услышали?.. Испорченный телефон получается.

Мы же эту историю соберём по крупицам из разных источников и постараемся описать её со скрупулёзной точностью, ибо она произошла не так уж давно – в первой половине XXI века.

Анатолий Агеев давно собирался навестить родителей, живущих далеко, за сотни километров от места его теперешнего проживания и, наконец, собрался. Если говорить честно, надоело ему на диване у телевизора штаны протирать. Захотелось развеяться немного, себя показать и на других посмотреть.

Когда-то флотская служба приучила его к кочевому цыганскому образу жизни, и долгое пребывание на одном месте начинало действовать на нервы, внутри что-то ныло и свербело. Только служа командиром артиллерийской боевой части на крейсере «Октябрьская революция», а затем и старшим помощником на нём, он за двадцать с лишним лет службы почти девять провёл в море. И он не ныл, не скулил, не проклинал всё и вся. Нравился ему этот безбрежный край, это бушующее море, эти трудности и лишения…

Долго раздумывать он не любил. Купив билет, Агеев быстренько собрался и двинулся в дальний путь. И хотя время было не подходящее для поездок, середина осени, это его нисколько не смутило.

– Зато не жарко и не пыльно, – резюмировал он.

А путешествовать он очень любил. И если бы не служба на военных кораблях длиной в четверть века, он обязательно был бы путешественником, на худой конец, лошадью Пржевальского. Чем плохо? Идёшь себе и идёшь, по сторонам смотришь и травку жуёшь. Красотища! Где-то он даже читал, что Пржевальский был отцом Сталина.

«И чего сейчас у нас не пишут? – хмыкнул он. – Отец Ленина – их домашний доктор Иван Покровский, Ломоносова – Пётр I… А вдруг и у меня где-то родился гениальный сын. Историки потом докопаются, и я сразу стану знаменитым!»

Эта идея Агееву очень даже понравилась, но зацикливаться на ней он не стал. Сейчас на это не было времени.

Он как-то даже и не обратил внимания на число, когда уезжает. Просто брал билет с таким расчётом, чтобы выехать в пятницу, а дома быть в воскресенье. А то приедешь и примешься целовать замок родного дома. Такое уже случалось.

Чтобы в дороге не сорвать живот, запас съестного у Агеева всегда был постоянен. Он включал в себя четыре картошки, сваренные в «мундире», два солёных огурца, шесть яиц «вкрутую», два кусочка чёрного хлеба, сухое печенье, чай, сахар и соль. И еще полуторалитровая бутылка хорошей минеральной воды.

Что-что, а кое-какой толк в «минералке» он знал и на практике убедился, что гейзеры «Ессентуки» не бьют из каждого фонтана.

Как-то у его хорошего приятеля женился сын и Толю позвали помочь загрузить воду прямо из цеха, где она и производилась. Так дешевле. Свадьба всегда в копеечку выливается, а в наше время…и представить страшно! Такой бы дорогой и крепкой семья получалась. А то поживут полгода и разлетаются в разные стороны. А денежки уже никто не вернёт. Плакали они горючими слезами.

Приехали они в какое-то замызганное помещение. Но тут всё строго, по-настоящему, внутрь не пускают – «санитарная» зона. К ним вышел грязный представитель солнечного Закавказья.

– Кто хозяин? – по-деловому спросил он.

– Я, – подошёл к нему Толин друг.

– Это у тебя тридцать двухлитровых бутылок воды заказано?

– У меня.

– Хочу с тобой согласовать, – сказал он значимо, явно подчёркивая свой акцент, – какие этикетки на бутылки клеить: чтоб за столом красиво было?

И тогда Анатолий воочию оценил прозорливость слов Ильфа и Петрова, которые ещё в прошлом веке сказали сакраментальную фразу: «Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице».

После этого случая он никогда не верил в качество дешёвого товара и старался потерпеть, но купить стоящую вещь.

К большому удивлению Анатолия, вагон был заполнен наполовину. Это успокоило, потому что он предпочитал комфорт и тишину. Когда-то он летал самолётами или ездил в плацкарте и СВ. Теперь времена не те, теперь копеечку надо считать и во многом себя урезонивать. Теперь вершина комфорта – плацкартный вагон. Плацкартный же вагон можно сравнить лишь с одесским Бессарабским рынком, где все говорят одновременно, начиная от многочисленных продавцов и кончая редкими покупателями, а точнее, не говорят, а орут, не слыша себя и других.

Что ещё ненавидел Толя в наших поездах, так это миллиметровой толщины, в буграх и комках матрацы, постоянно сползающие на пол, и неимоверно жёсткие подушки. За двое суток пути пассажиры умудрялись нажить себе долго не заживающие пролежни.

По мере движения поезда вагон стал заполняться пассажирами. Становилось шумно.

Анатолий перекусил, принял таблетку снотворного и лёг спать. Он знал, что если не уснёт сразу, то потом окружающая обстановка ему это сделать не позволит. Вскоре он задремал. Но такое блаженство продолжалось недолго. Из соседнего купе стали доноситься громкие голоса мужчин. Видно, новые пассажиры только что сели, потому было слышно, как они раскладывают вещи. Стало ясно: спать они не собираются, а значит, вместе с ними и Толя будет бдеть до глубокой ночи, а может, и утра. Вскоре по вагону разнёсся запах котлет, жареной курицы, лука и ещё чего-то очень вкусного. «Пить будут, – горестно подумал Агеев. – Хорошо, если у них одна бутылка. Тогда угомонятся быстро. А если у каждого?.. Видимо, придётся бодрствовать. Алкоголь блокирует слуховые нервы, значит, говорить будут громко и все сразу. Надо было не скупиться, а брать место в купейном вагоне. Теперь мучайся».

После одного довольно-таки досадного приключения молодости Толя в дороге никогда не пил. А было это летом. Он возвращался из отпуска на корабль. На одной из станций стоянка поезда планировалась целых двадцать минут. С попутчиком, старшим лейтенантом авиации, они решили сбегать в привокзальный ресторан. Время вполне позволяло. Взяв по стакану водки и паре котлет с овощным салатиком, они не торопясь приступили к трапезе. Выпив и закусив, довольные офицеры вышли на привокзальную площадь. Каково же было их удивление, когда они увидели хвост своего уходящего поезда. Из-за опоздания стоянку, как потом выяснилось, сократили на пять минут. Вот тогда сердце действительно ёкнуло. Хорошо, что деньги и документы были при себе. Но что ожидало их впереди, даже представить было трудно. Но им повезло, если подобное слово подходит к этому случаю. Через двадцать минут их поезд пропускал грузовой состав, везущий строительный лес. На повороте тот сошёл с рельсов, повредив железнодорожные пути. Восемь часов ремонтные бригады расчищали и восстанавливали сдвинутые рельсы.

Поймав машину и посулив водителю бешеные деньги, они добрались до своего поезда. С тех пор Агеев в пути спиртное не употреблял.

А в соседнем купе обмывали рождение внучки.

– Коля, давай выпьем вначале за твою дочку, которая подарила тебе внученьку. А внучка пусть растёт здоровой, красивой и умненькой, – пробасил мужик.

Все дружно выпили и стали с аппетитом закусывать.

– И надо же было так постараться, чтоб умудриться родить именно в пятницу, да ещё тринадцатого.

– Ведунья будет, прорицательница… И правда, в такой день!.. Врежем за неё по полной…

Послышалось вновь кряхтенье, потом чавканье.

– Да, для кого-кого, а для меня точно пятница, да ещё тринадцатое. Как я забыл про это сочетание? – зло завертелся Анатолий.

А за стенкой, забыв о рождении внучки, плавно перешли на мистическое число.

Конечно, в жизни нет ни одного человека, который не верил бы в приметы и привидения. Верил в них и Агеев: и в чёрную кошку, и женщину с пустым ведром, и если что-то забыл и возвращался домой, то обязательно глядел на себя в зеркало…А сколько он переплевал через левое плечо… А сколько раз стучал по дереву…

Помогало это или нет, сказать трудно. Конечно, что-то и сбывалось, а что-то и нет.

Жена всегда предупреждала: «Не взбалтывай чай в чайнике – накликаешь ссору». И сбылось! Тёща, что живёт на параллельной улице, в гости пришла, а он задумался и по привычке перебулькал чайник –к вечеру в доме все так переругались, что никто полторы недели друг с другом не разговаривал. А как-то собрался он с товарищами в ресторан сходить, запирает каюту, а ключи из его рук на палубу падают. А это к беде, он точно знал и в ресторан не пошёл – так пьяных друзей патруль в комендатуру забрал. Как тут не поверишь в эту примету? Говорят, что посуда к счастью бьётся. Брехня. Всегда из-за этого скандал в доме получается. А ещё где-то он вычитал, что если ногти обрезать во вторник или пятницу – будут водиться деньги. Тоже неправда. Тысячу раз пробовал. И ни фига. Тесть ломал ногу тринадцатого, а ровно через сутки, четырнадцатого, – сын Вовка. И что характерно – поскользнулся на том же месте. Это как объяснить? Девятого мая Петьку Климаченко задавило оторвавшимся балконом. Не тринадцатого же. Брехня это всё. Один дурак нагонит жути, а второй поверит и передаст третьему. Так и идёт эта дурь по цепочке. Теперь они эту хрень до утра будут нести, а я завтра полдня буду ходить как варёный.

«Ничего, будет пересадка, на вокзале высплюсь. А здесь сегодня всё равно спать не придётся», – решил Агеев, лёг на спину и волей-неволей собрался слушать мистические байки.

– А знаете, мужики, откуда…

– Подожди, Миша, тема серьёзная, долгая и опасная. Сегодня мы должны ко всему быть готовы. Произойти может всё что угодно, даже самое невероятное. Чтобы дьяволу мы могли мужественно смотреть в глаза, для этого следует выпить. Предлагаю опять по полной.

– Молодец, Степан! Хорошо сказал. Давайте выпьем стоя.

Было слышно, что голоса уже пьяные.

– А сейчас закусываем и слушаем Мишку. Он молодец, знает много и рассказывает интересно. Говори, Миша.

– Мою бабку Нюру все помнят?

– А чё же её не помнить. Богомольная старуха была.

– Вот и я о том же. Когда я был маленький, она читала мне религиозные книжки и истории разные рассказывала. На Тайной Вечере, как вы знаете, принимали участие тринадцать человек: Иисус Христос и его двенадцать учеников, среди которых был Иуда, предавший Христа за тридцать сребреников. А тринадцатого числа Иисуса Христа распяли. Наверное, отсюда и идёт число тринадцать несчастливым. Именно в пятницу тринадцатого, так в Библии написано, Каин убил брата своего Авеля.

– Миша, погоди. А помнишь, у американцев космический корабль «Аполлон-13» во время старта взорвался. Там с цифрой тринадцать что-то очень много было связано…

– Да. Год их полёта не помню, но в память врезалось, что они стартовали тринадцатого апреля в тринадцать часов тринадцать минут…

– Лёха, а твой кум не в пятницу тринадцатого под лёд ушёл на зимней рыбалке?..

– Алё! – раздался басовитый голос в хвосте вагона. – Если я ещё услышу голос хоть одного из вас, то сегодняшняя пятница будет вам всем точно тринадцатой. Тихо разделись и очень быстро уснули! Всё ясно? Не слышу!

– Ясно. Извините. И правда увлеклись.

Голоса за стенкой сразу перешли на шёпот, затем послышалась возня переодевания, а вскоре оттуда донёсся дружный, в четыре голоса, храп.

Это тоже для Анатолия была пытка. Лишь под утро его сморил сон.

Ближе к обеду поезд подошёл к столице, где предстояло сделать пересадку. Москва встретила Анатолия хорошей погодой. Было по-осеннему сумрачно, но тепло.

«Хоть с погодой повезло», – радостно подумал он и направился в билетную кассу.

Везло как в сказке. Очереди у кассы не было. Через двадцать минут он держал в руке три билета: один домой и два обратно – до Москвы и дальше.

Переезд с вокзала на вокзал не занял много времени. Чтобы не тащиться на метро с увесистой поклажей,Анатолий решил прокатиться на такси. Дороговато, зато с ветерком!

До отхода поезда оставалось менее трёх часов. Он сел в дальний угол зала ожидания, достал свой скромный провиант и решил перекусить. А чтобы потом не уснуть, купил толстенную газету и принялся её листать. Вскоре его голова непроизвольно начала падать на грудь.

«Э-э-э, так дело не пойдёт. Ещё мгновение – и я усну богатырским сном», – подумал он и, неохотно собрав вещи, побрёл на перрон.

К его удивлению, поезд уже подали, и Анатолий не торопясь, чтобы разогнать дремоту, пошёл по платформе в поисках своего вагона.

Вагон, хоть тоже плацкартный, поразил его красотой убранства, чистотой и белизной заправленных постелей. «Всё-таки приятно иногда осознавать себя человеком, а не последней скотиной! – отметил Анатолий. – Почему мы до сих пор не научились уважать и любить себя? Когда мы начнём понимать, что плохо – это плохо, а хорошо – это хорошо».

Толя переоделся, убрал под сиденье вещи, заварил крепчайший чай, положил подушку под спину и, сев поближе к окну, продолжил чтение газеты, понимая спинным мозгом, что сейчас ложиться спать ни в коем случае нельзя, ибо ночь тогда точно будет тоже бессонной.

Потихонечку вагон стал заполняться. И всё это без лишнего шума, крика и гама. Видимо, атмосфера порядка влияет на поведение и психику человека. Это в свинарнике можно вести себя по-свински. А в такой обстановке не хочется тревожить красоту.

Наконец и в купе к Анатолию тоже вошли пассажиры. Это была женщина, примерно семидесяти – семидесяти пяти лет, в длинном, достаточно истёртом драповом пальто цвета пролитого на асфальт какао, фасона семидесятых годов. Её седые волосы клоками вылезали из-под чёрной фетровой шапочки в форме просроченной таблетки, со следами укуса моли. Шею элегантно облегал газовый грязно-розовый шарфик, приблизительно тех же годов выпуска. Руки, спрятанные в потерявшие форму и изуродованные временем чёрные кожаные перчатки, держали ридикюль, перешедший ей, по-видимому, от прабабушки. Ноги женщины украшали полусапожки из добротной кожи, на устойчивом квадратном каблуке. Она не походила на нищенку, но её скупость во всём выпирала наружу. И ещё от неё терпко пахло давно забытыми духами «Ландыш». Чтобы закончить её «светлый» образ, надобно сказать, что глаза у неё были подведены чёрной тушью, губы подкрашены ядовито-красной краской, а в уголках верхней губы красовались довольно пышные усы, из подбородка прутьями торчали жёсткие белые волоски. С нею было двое детей: мальчик лет десяти и девочка чуть постарше. Провожал их высокий, слегка сутулый мужчина пятидесяти с небольшим лет, в красной нейлоновой куртке, чёрной шляпе и малиновом галстуке на зелёной рубашке. Он быстро рассовал вещи, поцеловал мать, детей и, пожелав счастливого пути, убежал, сославшись на то, что опаздывает на лекцию.

– Здравствуйте, – довольно недружелюбно сказала женщина, заглатывая букву «р». – Лилия Марковна, работала в аппарате Леонида Ильича Брежнева. А это мои внуки Софа и Лёва. Дети, поздоровайтесь с дядей.

– Здравствуйте, – хором сказали дети.

– Здравствуйте, – ответил Толя.

– «Ви» кто? – поинтересовалась Лилия Марковна.

– До сегодняшнего дня был человек, сочувствую анархистам и идеям Нестора Ивановича Махно, – с издёвкой ответил Агеев.

Он заметил, как щека женщины от его ответа конвульсивно передёрнулась.

– Чем изволите заниматься?

– Дегустатор технического спирта.

Агееву тема их беседы начинала надоедать.

– А что это такое? – с интересом спросил Лёва.

– Тебе подобное не следует знать. Я сколько раз говорила, что когда разговаривают взрослые, дети должны молчать.

– Хорошо, бабушка.

– Как вас зовут? – опять спросила Лилия Марковна. – А впрочем, это не имеет никакого значения. Вы спите наверху?

– Нет, внизу.

– Вам придётся уступить нам место. Лёвочка ночью может упасть. Хотя бы это вы должны понимать?

– Уважаемая, если вы переведёте взгляд с меня на верхнюю полку, то заметите два поручня, которые не позволят это сделать вашему внуку. Поэтому эту тему мы закрываем. А если потребуется, то я его там привяжу ремнями.

– Какая бескультурщина и распущенность1 Куда страна катится? Угораздило нам ехать в одном купе с хамом.

– Мамаша, – в голосе Агеева уже слышались злые нотки, – вы тут будете оскорблять и разводить гнилую философию или начнёте переодеваться? Унижать себя я вам не позволю! Ясно?! Вас одной уже становится слишком много! Делайте уже что-нибудь и не стойте надо мной истуканом. А то мы уже десять минут как едем. И за окном темнеть начинает.

Анатолий вышел в тамбур. Колёса выстукивали свой вечный ритм дороги. Он приложил лицо к стеклу. Причудливые клочья сгустившихся сумерек пролетали мимо окон, а луна по небу неистово гналась за поездом.

Так Агеев долго стоял, скрестив на груди руки. Забирающийся под спортивный костюм холодок приятно будоражил кровь.

Толя не курил вот уже три года. И получилось это как-то само собой. В один момент взяло и отвернуло. А курил ровно тридцать лет, причём не вынимая сигареты изо рта.

Окончательно промёрзнув, он зашёл в вагон. На него сразу пахнуло извечным «ароматом» поезда, который ни с чем нельзя сравнить.

В его купе счастливая семейка ужинала. Лилия Марковна, в замызганном байковом халате цвета опавших от мороза листьев, удобно восседала на его подушке. Все с аппетитом ели хумус, проще говоря, гороховую кашу с чесноком, лимонным соком и паприкой, приготовленной из сладкого красного перца. Посередине стола возлежала огромная курица. После этой гремучей смеси ночью вагон должен был в обязательном порядке угореть, вплоть до летального исхода.

– Это что? – ткнул Анатолий пальцем в сторону своей постели. – Почему ваша грязная задница сидит на моей чистой подушке?

– Моя задница, как вы выразились, молодой человек, чище, чем ваш поганый рот.

– Немедленно перейдите на своё место! – заорал Анатолий, его трясло. – Я буду ложиться спать.

– Безобразие! Какая бескультурщина! И такое говорить взрослому человеку при детях. Вы, вероятно, русский?! Хотя зачем я это спрашиваю, если на лице всё и так написано. Может, вы ещё и пьяны?

Она кряхтя пересела на свою полку. Дети подвинулись ближе к окну.

– Если вы еврейка, то верхом культуры считаете дозволенность восседать на чужой подушке? А делать вам замечание считаете безнравственным? И это тоже ваша культура – сидеть в общественном месте в таком затрапезном халате и источать зловонный запах? Я чистую постель забираю сверху, а эту распределяйте между собой в качестве первого приза, – он натянуто засмеялся.

– Какая всё-таки сволочь едет с нами. Кушайте, детки, кушайте. Утром этого человека мы больше не увидим.

Анатолий свернул свой застеленный матрац и швырнул его на вторую полку, взяв оттуда чистую постель.

– Что вы хулиганите? Я сейчас вызову бригадира поезда.

– Меняю грязное на чистое.

– Там же ребёнок будет спать.

– Ничего страшного. Он привык к подобной среде обитания, будет, так сказать, ближе к домашней обстановке.

Агеев, не снимая спортивного костюма, лёг, накрылся одеялом и отвернулся к стенке. Прошлая бессонная ночь дала о себе знать, сон мгновенно сморил его.

Проснулся Анатолий от неимоверного шума. В купе толпился народ и орал благим матом. Понять, о чём говорили в общем гвалте, было невозможно.

– Что здесь происходит?

– А, проснулся. Мы уж думали, ты помер.

– Почему?

– Святой человек!

– Чего это я должен умирать?

– Посмотрите на этого человека… Наверное, в его жилах течёт марсианская кровь! Весь вагон, накрытый плотным облаком удушающего сероводорода, медленно отходит в мир иной, а он спит. Ему хоть бы хны! Не перевелись в миру богатыри! Для него этот дух, что пчеле запах черёмухи. Ты разве не чувствуешь, мил человек, чем тут воняет! – распалялся маленький мужичок. – Твоя соседка решила нас всех здесь удушить…

– «Ви» решили сделать из меня посмешище?

Все опять обернулись на сидевшую на полке Лилию Марковну, волосы которой торчали во все стороны, как иголки у воинствующего ежа.

– У вас что, ни у кого из здесь стоящих не отходят газы? Это естественный физиологический процесс. Все так делают. И вы, и вы… – она тыкала на стоящих пальцем, – и даже у таких великих людей, как Давид Ойстрах, Михаил и Раиса Горбачёвы, Филипп Киркоров, это происходит. Помню, как перед очередным Пленумом ЦК КПСС у Леонида Ильича Бре…

– Хватит нести всякую ересь! – заверещала крупная женщина. – До прибытия поезда на конечную станцию ты не спишь! Осталось без малого два с половиной часа. И как только у тебя приближается естественный физиологический процесс, ты прыжками несёшься в тамбур. Поняла!!! Увижу, что легла, – побью, несмотря на твой преклонный возраст. Дома будешь расслабляться. А здесь…

В это время Анатолийдостал из пакета дезодорант и начал неистово брызгать во все стороны.

– Что «ви» себе позволяете? У Лёвочки на парфюмерию аллергия, он может начать задыхаться.

– Мы не задохнулись, и с ним ничего не сделается! – грозно произнесла женщина. – Ты всё поняла, что я сказала?

– Не тыкайте мне, я…

– Я спросила: «Ты всё поняла»? Или мне повторить ещё раз? Только попробуй лечь и уснуть…Да закройте уже кто-нибудь тамбурные двери. Хватит проветривать. Холодно в вагоне стало. Расходимся, товарищи. Можно ещё немного вздремнуть. Всем, кроме провинившейся леди.

Пассажиры стали расходиться по своим местам, и вскоре только стук колёс опять нарушал тишину в вагоне.

Эти двое сумасшедших суток изрядно утомили Анатолия, и он с превеликим удовольствием вышел на знакомой до боли станции.

Родина встретила Агеева моросящим дождём, холодным ветром и огромными лужами на дороге. Воздух отечества почему-то тоже не тревожил душу. А ностальгия резко прошла с выходом из вагона на перрон. Кроме него, на этой Богом забытой станции его родного посёлка больше желающих выйти не нашлось.

Толю никто не встречал, потому что он о своём визите никому не сообщал, а принял решение преподнести сюрприз.

«Что-что, а сюрприз, кажется, удался на славу», – недовольно подумал он, приподнимая воротник куртки и натягивая на голову шапку. Он с превеликим удовольствием сейчас бы спрятался под зонтик, но, к сожалению, обе руки были заняты.

Оторвав от платформы весьма увесистые чемодан и сумку, а идти надо было порядка двух с небольшим километров, он, согнувшись в три погибели и съёжившись от ненастной погоды, медленно побрёл по знакомой дороге в сторону дома. Такси, рикши и кучерские повозки в этих краях отродясь не водились.

Вначале он пытался обходить лужи, но это оказалось так утомительно, что, плюнув на всё, пошёл напрямик. Вскоре его ноги стали мокрыми и тяжелыми. Идти было невыносимо трудно.

Полоса неудач просто преследовала Анатолия. Невольно пришла мысль о пятнице тринадцатого числа. «Но сегодня же пятнадцатое и воскресенье. Должно всё давно закончиться».

Недалеко от центра он неожиданно споткнулся о скрытый под водой камень и со всего маху упал в лужу, подняв несметное количество брызг. Вещи разлетелись во все стороны, шапка, зачерпнув воды, быстро затонула. Теперь он с ног до головы был мокрый.

В таких случаях все нормальные люди ругаются матом. Не был исключением и Агеев. Он со злым наслаждением отводил душу, вспоминая свою лихую флотскую службу. Наконец кряхтя Анатолий поднялся. Стряхивать с себя воду было бессмысленно. Она лилась с него ручьём. Он повёл глазами, ища какое-либо питейное заведение, понимая, что если не выпьет сейчас, то наверняка заболеет. Напротив красовалась вывеска «Кафе «Незнакомка». «Какое интригующее название, – хмыкнул он. – И как оно сейчас кстати».

Он напялил шапку, схватил вещи и широким шагом устремился туда. Выходившая женщина, оглядев его с ног до головы, брезгливо распахнула перед ним дверь.

Поставив вещи возле двери, Толя, оставляя за собой потоки воды, направился к стойке бара.

– Мужчина, мужчина, вы куда в таком виде? С вас вода на пол, как из крана, течёт! Вы тут нас затопите, – послышался сзади женский голос.

– Извините. Я только что поскользнулся и упал в лужу. Если вы хотите, чтобы я простыл и умер, можете вышвырнуть меня за дверь, – бросил он не оборачиваясь. – Двести водки, стакан горячего чаю и пару котлет. Чай – чтобы кипяток был, а то я и правда заболею.

Барменша, даже не взглянув на него, быстро подала всё, что он просил.

Агеев отошёл к краю стойки. Выпив водку и съев котлеты, принялся с наслаждением пить обжигающий чай. Средних лет женщина протирала шваброй пол.

– Можно вас на секундочку? – позвал он её.

– Слушаю вас.

– Как вас зовут?

– Клавдия Петровна.

– Клавдия Петровна, вот вам пятьдесят рублей, найдите мне машину. Ехать недалеко: по переулку Белинского почти до трассы. Промок я весь, – он горестно улыбнулся. – Идти сил нет.

– А чей ты, милок, будешь и откуда едешь? Лицо мне твоё знакомо, а признать не могу.

– От табора я отстал. Детали потом. Сейчас срочно машина нужна.

– Смотри-ка, цыган, а на цыгана вовсе не похож. Чемоданы твои? А табор далеко ушёл? – сыпала она вопросы, надевая плащ.

– В небо!

– Как же ты его теперь догонишь?

– Далеко от меня не уйдут. У меня чемодан и сумка с их деньгами. Казна цыганская.

– Батюшки! – всплеснула она руками. – И не страшно тебе?!

– Я очень сильно вооружён.

– Спаси и сохрани, – побледнела она и перекрестилась.

– Вы за машиной идёте или…

– Бегу, бегу, – и она вылетела в двери.

Не успел Анатолий допить чай, как в кафе вбежала Клавдия Петровна.

– Товарищ цыган, машина вас ждёт у выхода, – задыхаясь, скороговоркой протараторила она.

– Живо! Вот вам ещё пятьдесят рублей за проворство!

– Что вы, не надо…

– Надо, надо. Только помогите отнести и погрузить мои вещи.

– С удовольствием, – она схватила сумку, чемодан и на согнутых от тяжести ногах потащила их к выходу. – А как зовут вас? Вы у них не барон? Тяжёлые вещи. Видно, денег много лежит.

– Забаром меня кличут в таборе. Жена Рада, – бессовестно плёл Агеев всё то, что помнил из фильма. – Восемь детей у нас. И все мальчики.

– И где же они работают?

– Ты что, женщина! Цыгане не работают. Они у меня поют и пляшут в эстрадном ансамбле. А ансамбль называется «Яв кэ мэ», что по-русски – «Иди ко мне». Слыхала про такой? – Анатолий учился в школе и даже сидел за одной партой с цыганёнком Сашкой Васнецовым, а от него набрался много цыганских слов.

– Вон оно что, – хотела всплеснуть руками Клавдия. – Вот так все и поют?

– Вот так все и поют. А барона нашего вороны чёрные повязали за кражу коней. Поэтому короновать будут меня, аккурат на Новый год! Приглашаю. Со всего света приедут цыганские бароны. А денег – никто и не знает, сколько их здесь хранится: может, миллионов семьдесят будет, а может, и поболе. Всё в долларах, евро и золотых царских червонцах.

– Ой! Я не понесу такую сумму. Мне жутко!

– Вперёд, Клавдия! Я рядом! Если что, прикрою.

– Страхи-то какие!

Они вышли на улицу.

– Вот машина, что у входа стоит. Извините, что не иностранная.

– Да мне лошадь ближе.

– У нас их, поди, и нет. Вы, товарищ Забор, в кабинку садитесь, на переднее сиденье, а я вещи ваши в багажник положу.

– Не Забор, а Забар, – хмыкнул Анатолий.

– Простите меня бабу-дуру. Присаживайтесь, товарищ Забар. Счастливой вам дороги и побыстрее свидеться с табором.

Последних слов Агеев не разобрал.

– Давай, дружище, поехали скоренько к дому. Переулок Белинского, за Садовой второй дом по правой стороне, а то я замерзать начинаю. И печку, пожалуйста, включи, – Толя краем глаза посмотрел на водителя, молодого парня.

– А вы что, правда цыган?

– Кто? Я? Нет. Я двоюродный дядя Гарри Поттера. Слыхал о таком?

– Приходилось. Кажется, приехали. Я тут встал?

– Тютелька в тютельку. Держи, – Толя протянул водителю двести рублей.

– Много даёте.

– Нормально. Только помоги мне багаж до дома донести. А то у меня уже сил никаких нет. Ты веришь в пятницу, тринадцатое число?

– Не очень, а что?

– До сегодняшнего дня я тоже не очень верил. Пошли, а то у меня зуб на зуб не попадает.

Анатолий с негнущимися руками и ногами из-за набухшей от влаги одежды буквально ввалился в дом.

– Мать, быстро иди сюда! Посмотри, кто к нам приехал. Недаром, значит, у меня нож из рук упал, – пробасил отец, обнимая сына. – А чего ты такой мокрый?

– Вспотел, пока дошёл до вас… Упал я, батя. Споткнулся и упал прямо в лужу. Мама, быстро набирай горячую воду в ванну. А ты, папа, раздевай меня. Сам снять одежду я уже не смогу, она вся прилипла к телу.

– Горе-то какое! – всплеснула руками мать. – У нас уже второй день как нет воды. И что теперь делать?

– Маша, ты помоги ему, а я сейчас из бочки на улице воды наберу и быстро нагрею. Мой длинный переходник в сарае?

– Я его не брала.

– Сейчас будет вода. Не обещаю её чистоту, но горячей сделаю точно, – и он, накинув фуфайку, вышел.

– Да, – заглянул он в дверь, – перцовки ему налей. Пущай вначале изнутри прогреется. А я сейчас ещё и газу прибавлю, в хате жарко враз будет.

Через час Анатолий, распаренный в горячей ванне, крепко спал под пуховым одеялом в жарко натопленном доме. Храп стоял такой могучий, что во всех окнах дребезжали стёкла.

В ванной в стиральной машине мать стирала вещи сына, которые все были мокрыми и грязными. Под вентилятором сушились документы. Месиво из печенья, сушек и вафель отдали собаке, а слипшиеся конфеты отец положил в бутыль, залив их тёплой водой. Потом самогон можно будет выгнать.

– Миша, а как это ты так быстро воду горячей сделал? – спросила мужа супруга.

– Этого тебе знать не дано.

– Что за секреты такие? – оскорбилась жена. – Прямо как шпион какой, что не спросишь, ответа не услышишь, – и она от обиды поджала губы.

– Сделал мощным кипятильник. Пятнадцать минут – и почти кипяток, – с гордостью похвалился муж.

– Так, наверное, и убить могло?

– Могло, но не убило.

– Ты когда-нибудь доиграешься…

В это время в дверь постучали и вошёл полицейский.

– Здравствуйте. Здесь проживают Агеевы?

– Да. А в чём дело? – из ванной вышла мать.

– К вам сегодня кто-нибудь приезжал?

– Да. Сын приехал. А дело-то в чём?

– Он сам где?

– Спит. Пока шёл с поезда, в лужу упал. Весь насквозь мокрый пришёл. и вещи из чемодана и сумки такие же. Вон всё стираю. А его в горячей ванной напарили, перцовки налили и в постель. Не дай Господь, простынет. А так…

– Документы его можно посмотреть?

– Вон они под вентилятором сушатся. Может, он натворил что-нибудь? Почему вы им интересуетесь?

– Пока ничего, – полицейский внимательно полистал его паспорт. – А денег с ним много было?

– Вот они лежат рядом с кошельком, сорок две с половиной тысячи и мелочь какая-то.

– А других денег у него при себе не было? Валюты, золота?..

– Откуда у него, пенсионера, валюта, а тем более золото? Скажите, наконец, что произошло-то?

– А дело в том, что ваш сын наплёл в кафе, что он цыган, почти барон, а в его багаже хранятся несметные богатства. Я ему оставлю повесточку, пусть он ко мне завтра заглянет во второй половине дня. Не пугайтесь только, ничего страшного в этом нет, мы с ним просто побеседуем, и не больше. До свидания.

Он, аккуратно притворив дверь, вышел.

– Миша, что сейчас было?

– А я почём знаю? Слышал всё то же, что и ты. И чего он им сочинил про цыган?.. Вот вечно Толька от своего языка страдает. Помнишь, он тогда на пятом курсе учился, так в электричке представлялся контролёром и штраф собирал? Срамота. Из него такой же цыган, как из меня китаец, – и отец сипло засмеялся.

Утром Анатолий проснулся бодрым, здоровым и жизнерадостным. Он взглянул на висевшие на стенке часы. Они показывали десять минут одиннадцатого.

– Ничего себе, обед скоро, а я сплю. Подъём! – подал он себе команду. – Ну что, родители, гостя кормить будете или начнёте морить голодом?! – прокричал он из спальни. – Спал как младенец в люльке. Сто лет так не отдыхал. Вот как дорога вымотала. Пятница…

В спальню вошла мать.

– Как чувствуешь себя, сынок? Ничего не болит? Чего ты пятницу вспомнил? Сегодня понедельник с утра был. Заговариваться стал. Головой не стукнулся вчера, температуры нет? – она коснулась губами его лба и поцеловала сына.

– Всё нормально, мама.

– А раз нормально, вставай, мойся и за стол. Всё давно готово. Борщ разогревать?

– В обязательном порядке! А что ещё есть?

– Курицу запекла, картошку сварила… С чем её будешь есть, с кислой капустой или солёными грибами?

– Положи того и другого.

– Отец ночью ходил на рыбалку. Тебе пожарить рыбу или котлеты сделать?

–Пожарить! Много поймал?

– С десяток есть.

– Крупные?

– Два сома с руку будут, щучка килограмма на полтора, остальные – чуть больше ладони.

– Мам, на вечер ухи свари. Окуней нет?

– Ни одного. Тогда в кастрюлю рыбы побольше положу, она наваристая и будет. Яичницу сейчас пожарить?

– Не надо, а то лопну.

– А вон и отец идёт, вместе и позавтракаете. Точнее, ты позавтракаешь, а он пообедает.

– Проснулся, Будулай! – затрясся от смеха отец. – Весь посёлок только об этом и говорит.

– Батя, ты перепутал, не Будулай, а Забар, – тоже засмеялся Алексей.

– О чём это вы? – спросила мать. – Оказывается, говорят все, а я, как всегда, ничего не знаю.

– Сынок наш, мать, цирк вчера в посёлке устроил. Зашёл весь мокрый в кафе и сказал там, что он цыганский барон и в чемодане с сумкой несёт несметное количество денег. Клавка Осипова, знаешь ты её, Степана Фёдоровича дочь, она в том кафе уборщицей работает, от страха чуть заикаться не начала. Весь посёлок гудит. На барона хочет посмотреть. Не каждый день такие высокие люди к нам заглядывают, – опять захохотал отец.

– Папа, надо только таксу установить. На шару такое мероприятие не должно пройти. Ты будешь стоять в дверях и билеты продавать, а мама деньги собирать. И бумагу с ручкой приготовьте, вдруг автографы начнут брать…

– Толька, и откуда в тебе всё это берётся? Уже седина в башке, а он всё в игрушки играет. Полицейский к нам заходил по этому поводу. Тебя, кстати, в милицию вызывают после обеда. Не посадили бы дурака, – она перекрестилась и вытерла глаза. – Где записка, отец, что он оставил?

– Я на комод положил под коробку с нитками.

Мать опять перекрестилась.

– Что ты начинаешь… Кто посадит, за что? Не бери дурного в голову. Где записка?

– На, читай, – протянула мать.

– Капитан Морозов Б. П., – прочитал он. – Не лейтенанта к барону послали, а целого капитана! – поднял Анатолий палец. – Это уважение. А вы тут в панику впали. Меня сегодня кормить будут, или в вопросы и ответы будем продолжать играть?

– Ой и правда… Садитесь быстрее за стол, а то уже всё остыло, надо разогревать. Режьте хлеб. Соль, перец, горчица на столе. Отец, бутылку нести?

– Какая бутылка? Ему в милицию скоро идти. Что ж, он там на них перегаром дышать будет?

– Мама, неси. От ста граммов перегара не бывает. А к вечеру готовьтесь, я с этим полицейским домой приду. Так что гости у нас сегодня будут. Батя вон браконьерничает, а теперь защиту заимеет.

– Эко что учудил!

– Не бойтесь. Всё будет нормально. Мам, в борщ мясца брось, а то в городе мы не жируем сильно. Папа, разливай, чего сидишь.

Мать принесла борщ.

– А ты с нами?

– Я потом буду есть. Только недавно завтракала. Приятного аппетита.

Отец с сыном, крякнув, выпили и с аппетитом принялись за борщ.

– Мам, как же ты вкусно готовишь! Дома Нинка сварит, и жрать не хочется, всё наружу вылезет. На корабле у нас тоже очень вкусно готовили. Из подарков что-нибудь после вчерашнего заплыва осталось?

Мать с любовью смотрела на сына, прикрыв ладонью губы. Дочь вся в отца пошла, а сын – вылитая мать.

– Из вещей, сынок, всё перестирала, высохнут, сам разберёшься, где чьё, а вот из продуктов почти ничего не осталось: конфеты на самогон, печенье курам, клюква подавилась вся, и бельё от неё кое-какое испачкалось, отойдёт или нет – не знаю. Замочила его в порошке. Остались консервы, чё им сделается, и бутылка водки.

Сын уже налегал на курицу.

Наконец он откинулся не стуле:

– Мам, а холодного молочка нет?

– Как же нет, сейчас принесу. Ты нам расскажи, как у тебя дела. Как семья, дети?

– Нормально всё. С расспросами потом, всё потом. Наелся, полежу немного, а то живот сейчас разорвётся. Моя одежда высохла?

– Миша, потрогай его одежду! – крикнула из прихожей отцу.

– Сырая вся. При такой погоде она недели две сохнуть будет. И ботинки не просохли.

– Приплыли, – произнёс Анатолий зевая. – В милицию не в чём идти. Батя, распечатывай бутылку. Давай напоследок нарежемся. За неявку, как злостного нарушителя, вечером меня заберут, а потом посадят. Думаю, лет пятнадцать-двадцать дадут как пить дать. Под расстрельную статью я не подхожу, – бубнил он, явно засыпая. – Когда ещё выпить потом придётся. Мамуля, сухарики посуши, как я люблю, с солью. Батя, сигарет пачек десять… И обязательно чай…

Наконец Анатолий затих, послышалось ровное дыхание, а потом храп.

– Миша, что он мелет? Какая тюрьма? За что? – всхлипнула мать – Надо какие-то вещи твои найти. Иди, ищи, не сиди истуканом.

– Что ты его слушаешь? Он наплёл чёрт-те что и уснул, а мы… Сейчас найду ему брюки, рубашку, свитер. Куртка есть, шапка. На ноги сапоги наденет, дождь как шёл, так и идёт. Погода совсем испортилась. Если потеплеет – за грибами можно будет сходить.

– Мне чё же, сухари сейчас ему сушить? Или он всё это набрехал?

– Какие же вы все, женщины, глупые. Кто что не скажет, тому и верят. Кого ты слушаешь?

– Вы у нас гений, а вокруг…

– Мама, суши, суши, я их завтра погрызу, – донеслось с дивана, и вновь раздался храп.

– Я перестаю его понимать. Миша, как ты считаешь, его посадят или нет?

– За что? За язык? Сейчас за это не сажают.

– Слава Богу!

– Пап, – опять раздался голос Алексея, – у тебя в жизни что-то связано было с пятницей тринадцатого?

– Он спит или нет? Прямо как в сказке: два глаза спят, а третий всё видит. С матерью твоей женились тринадцатого, в пятницу, ты тоже родился, только записали тебя четырнадцатого…

– Вот она, карма!

– Кто?

– Не кто, а что. Судьба моя, значит. А если точнее – судьбина.

– Что он там бормочет, не пойму. Вставай уже, третий час. Ты не забыл, что тебе в милицию надо? Мы тут с отцом собрали тебе кое-какую одежонку.

– Я что, пойду в одежде отца? Вы меня в клоуна хотите нарядить? Батя ростом под два метра, а я в прыжке метр семьдесят пять. Точно за цыгана примут.

– Надевай своё, мокрое, если тебе моя одежда не нравится. На улице дождь идёт. Так что гуляющих там мало, и потом, я тебя туда на машине отвезу.

– Совсем другое дело! Чувствуется уважение. Мама, чай поставь, да поедем помолясь.

– Не богохульствуй!

– Я и не богохульствую. Придётся ли ещё свидеться?

– Толька, прекрати у матери играть на нервах! Я пойду, выкачу машину из гаража, а ты одевайся.

– Мам, не расстраивайся, я шучу. И ужин готовь, с капитаном приду.

Выпив чаю, Анатолий стал собираться. Брюки стянул на поясе ремнём и подвернул их несколько раз – в сапогах не будет видно. Свитер тоже не доставил больших хлопот. А вот куртка… была почти до колен, рук из рукавов не было видно. Шапка закрывала глаза и при резком повороте головы оставалась на месте.

Анатолий вышел на кухню. Мать как увидела своё чадо, повалилась на стул и принялась хохотать как умалишённая.

– Красив? – улыбнулся сын. – Я знал, что тебе понравится!

– Толя, и так подобрали всё маленькое.

– Зря я в моряки пошёл. Надо было в цирк… Денег бы имел сейчас…

Мать снова зашлась смехом:

– Иди уже, циркач, отец в машине ждёт. Во сколько придёшь?

– Кто скажет? Может, придётся выступить перед сотрудниками милиции. Сегодня у нас праздника никакого нет? Всё, я ухожу по-английски, то есть не прощаясь. Шапку надевать не буду. А то и правда – из цыганов в клоуны... Не велик прогресс.

– Толь, может, мне с тобой пойти?

– Зачем?

– Ну…

– Без ну… Занимайся своим делом.

Анатолий вышел на улицу. Дождь немного утих. По лужам плавали пузыри – верный признак скорого окончания ненастной погоды.

– Что, батя, поехали сдаваться. Как я выгляжу в твоих глазах?

– Нормально. Не голый же идёшь.

– Да ну тебя. Какой-то ты приземлённый.

– Значит, не дано нам по лужам летать, – и от смеха на его глазах появились слёзы.

– Хорош ржать, поехали уже.

В полиции стояла тишина.

Анатолий заглянул в окошко дежурного:

– Где мне найти капитана Морозова?

– По какому вопросу? – не поднимая головы, спросил сержант.

– Изнасилование крупного рогатого скота со смертельным исходом, – пошутил Агеев.

– Я тебя сейчас за подобные шутки в «обезьянник» посажу. Вот там и будешь шутить суток пятнадцать, – сержант даже не улыбнулся.

Полицейский, как и женщина, верит каждому сказанному слову.

– На втором этаже, четвёртый кабинет.

– Спасибо, – вежливо произнёс Агеев.

Он понимал, что пошутил не там и не с тем. Здесь закрыть могут мгновенно, а потом не спеша разбираться. Он тихо пошёл в сторону лестницы.

– Постой! – крикнул дежурный.

Сердце у Агеева забилось чаще, ладони сделались мокрыми. Он вновь робко подошёл к окошку.

– Это не ты ли вчерашний цыганский барон?

– Нет, конечно. Это я так вчера неудачно пошутил. Шёл с поезда и упал в лужу. Гляжу – кафе. Не выпью – заболею. А они меня не пускают, потому что с одежды вода ручьём льётся. Вот я и ляпнул сдуру, – выдохнул горько Анатолий.

– А что в таком затрапезном виде сюда пришёл?

– Так всё промокло. Мама постирала, ещё ничего не высохло. Пришлось отцову одежду надевать.

– А чей ты?

– Сын Агеева Михаила Романовича. Он и привёз меня сюда, чтоб не позориться на улице в таком виде. Он у меня высокий, а вот я…в корень пошёл, – из Анатолия вновь вылетела шутка.

– А-а-а, вот ты чей! Кажется, офицер, моряк?..

– Так точно! Капитан второго ранга.

– А служили где? – сержант перешёл на «вы».

– На Севере немного, а потом на Балтике. Год как пенсионер. Ушёл с должности старшего помощника.

– А я на далёком Сахалине, на тральщике мотористом был.

– Родственные души. Тоже без малого цыган, – Анатолий понял, что тревога позади и уже можно ничего не бояться. – Ну, я пойду, – воспоминаний о былом он ненавидел.

– Конечно, проходите. Борис Петрович – нормальный мужик.

Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь четвёртой комнаты и вошёл в довольно маленький кабинет, где стояло три стола, заваленных бумагами и папками. За дальним столом сидел капитан и что-то писал.

– Разрешите?

Капитан вопросительно поднял голову.

– Агеев. Анатолий Михайлович, – представился Анатолий. – Прибыл по вашему приказанию с чистосердечным признанием и раскаяниемс целью облегчения своей дальнейшей участи. Готов к сотрудничеству с органами полиции и правосудия. Вот мой паспорт.

– Ну, проходите, ваше высочество. Вот бумага, ручка. Садитесь за соседний стол и пишите.

– Не понял. Что писать?

– А то, как ты вчера в посёлке посеял панику, взбудоражил и поставил всех на уши, куда ушёл твой табор, где деньги спрятал… Короче, всё подробно и откровенно...

Руки снова сделались влажными, во рту начала скапливаться вязкая слюна, подступила тошнота. Пройдя суровую школу жизни, Агеев никогда не попадал в подобные ситуации, которые возникали из ничего, становясь чем-то жутким и ужасным. Он был убеждён, что всё выльется в обыденный разговор. А тут…

– Борис Петрович, да всё это…

– Вот всё это и напиши, а мне не мешай. У меня и без тебя дел по горло. Куртка твоя или на вокзале у кого-то спёр?

– У отца взял, мои вещи все сырые.

– Хорошо, пиши. И подробно. Если мне не понравится – будешь переписывать несколько раз. Вперёд!

Агеев ненавидел писанину. На корабле он за свою жизнь столько написал, что и представить страшно. Правда, последние лет пять он ручку в руки брал лишь для росписи в документах и финансовой ведомости. Теперь приходилось начинать всё сначала, как в первом классе.

Высунув от напряжения язык и склонив голову набок, он выводил на бумаге свою горькую жизнь. Сильно мешали рукава куртки. Они постоянно наползали на кисть. Капитан украдкой следил за муками Агеева, скрывая рукой улыбку.

– Борис Петрович, разрешите снять куртку. Она меня раздражает, и я не могу сосредоточиться, – наконец не выдержал Агеев.

– Много написал? – спросил полицейский.

– Предложений десять.

– Ого, какая потрясающая скорость! И это за час! Ты кем работал до сих пор, родимый, пока цыганом не стал?

– На флоте служил. Капитан второго ранга. Год как демобилизовался.

– Серьёзный господин попался. Хватит писать. Идите сюда, – капитан резко перешёл на «вы». – Объясните в двух словах, как вы в бароны записались с миллионным состоянием?

– Я вчера приехал на родину к родителям. О приезде не сообщил, хотел сюрприз преподнести. Как оказалось, мой приезд стал неожиданным не только для них. Вышел я, значит, из поезда, а дождь шпарит… Чемодан с сумкой тяжеленные. Иду, всё залито водой, дороги не видно. И в ботинках вода, еле ноги от земли отрываю… Уже до центра добрёл, стал дорогу переходить, обо что-то запнулся и со всего маху упал прямо в лужу. Вещи в сторону, я лежу. А вода холоднющая… Еле поднялся. Одежда намокла… Прямо к земле клонит. Вижу кафе. Думаю, если не выпью, заболею обязательно…

Видя неподдельные страдания на лице человека и представив всю эту картину с ним происшедшего, капитан неистово начал хохотать. В это время постучали в дверь.

– Кто ещё там? – крикнул полицейский.

Дверь приоткрылась, и просунулась голова отца.

– Я отец этого нарушителя. Долго он у вас ещё будет?

– Соскучились? Я бы с ним не расставался никогда. Сейчас отпущу. Плохо, что не узнаю про его героическое цыганское прошлое.

– Борис Петрович, – Алексей облегчённо вздохнул, – учитывая моё пролетарское происхождение, нашу общую судьбу, туго перетянутую ремнём, и задачи, которые я выполнял, а вы и сейчас выполняете… – он немного задумался. – Короче, пошутить могу, а вот философствовать… – Агеев грустно улыбнулся. – Мы хотим с батей пригласить вас к себе домой. Стол уже накрыт. Мама постаралась. В меню почки заячьи, верчёные, головы щучьи с чесноком, икра чёрная, красная…

– А заморская икра, баклажанная, будет? – улыбнулся капитан.

– Что он мелет? – поинтересовался отец. – Не пойму…

– Это он хочет, чтобы я согласился.

– Откуда икра у нас? Сроду такой не бывало.

– Не переживайте, это он словами из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» говорит. Заходите, присаживайтесь.

– Вечно, Толька, ты своим языком беду на себя нагоняешь. Учился он тогда в девятом классе, были летние каникулы, а по соседству жили Степановы. Нина, хозяйка, была до того жадной и завистливой, что страх Божий. Где он машинку печатную нашёл, не знаю, только написал он ей письмо, что на её имя пришла крупная сумма денег. И явиться ей требуется для получения этой суммы на почту к одиннадцати часам дня с паспортом. Подпись, печать с пяти копеек поставил – не подкопаешься. Заклеил в конверт и бросил ей в ящик. Вечером она берёт почту, читает письмо и становится сама не своя. Первая мысль: откуда деньги? А этот оболтус обмотал телефонную трубку полотенцем и перед сном звонит ей и говорит сиплым голосом, мол, деньги получаешь, бойся ограбления. Я услышал и спрашиваю: «Кому звонил?» А он мне: «Петьке. Решил попугать!» Ночью соседка не спала, давление нагоняла. Утром сбегала на работу, отпросилась, мужа и невестку заставила сделать то же самое, чтоб охрана была. Сын её в рейсе был. С утра ходит по двору как неприкаянная, ждёт, когда идти надо. Назначено время, значит, должны подвезти деньги, раньше и идти нечего. Расскажи, Толь, что дальше было, а то у меня рот пересох. Никогда столько много не говорил.

– Пап, что тут разговоры вести? Сам говоришь, что во рту пересохло. Надо промочить. Не откажите, Борис Петрович, пойдёмте.

– Уговорили. Посидите здесь. Я с докладом минут на десять к начальнику схожу.

– Идите, мы подождём.

Капитан вышел.

– Толька, что он тебя так долго здесь держал? Я даже нервничать стал. Думать начал, что и вправду посадят. Мать звонит через каждые пять минут.

– Всё нормально, батя. Позвони, успокой её. А где мой мобильный телефон?

– Я его у тебя вчера нигде не нашёл. Видно, потерял, когда упал.

– Всё одно к одному. Жена, небось, тоже волнуется. Не знает, доехал я или нет.

– Не волнуйся, мы ей позвонили.

– Молодцы! Хвалю за службу! А телефон жалко, купил четыре месяца назад.

– Ты с сюрпризами в этот раз явно переборщил. Позвонить надо было, встретили бы. Алё, Люда, – Михаил Романович набрал жену, – всё у нас нормально. Накрывай на стол, мы скоро будем. Да. Все втроём.

Вошёл капитан.

– Я готов. Только плащ надену. Опять сильный дождь пошёл. Как-то не хочется тоже упасть в лужу, – и он вновь засмеялся. – Вы на машине?

– Люда, конец связи, – прошептал в телефон Агеев старший. – Мы выезжаем, встречай, – отключился он. – Конечно, на машине. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. Бывает иногда, что гости приезжают и сюрприз с собой везут. Но такое редко происходит, – кабинет огласил громкий смех.

Вскоре мужчины сидели за столом, а Людмила Александровна была на подхвате: принести, отнести, заменить... Но это у неё получалось очень проворно, и нить разговора, что вёлся за столом, она не упускала.

– Ну что, гости дорогие, – крякнул Михаил Романович, – худо ли бедно ли – за вас! Спасибо, сынок, что не забываешь родителей, – он хмыкнул. – Ошибаться может каждый. Главное, чтоб все были здоровы.

Мужчины, дружно чокнувшись, выпили и с аппетитом набросились на уху.

– Михаил Романович, – капитан смачно захрустел костями головы сома, – где вы такую рыбу взяли? Вкусная! Спасибо хозяйке, умеет готовить, – улыбнулся он, поглядев на Людмилу Александровну.

– Толька привёз, – не моргнув глазом соврал он, мать нервно напряглась, – говорит, по поезду носили.

– Я чё спрашиваю, сегодня инспектора звонили: кто-то ранним утром сети на речке трусил, но с нашей техникой разве кого-то поймаешь. Вода в бак попала, моторка и заглохла. А на вёслах разве дойдёшь… Ушёл, негодяй! Сеть бросил и ушёл.

– Бывает и такое, – неопределённо проговорил Михаил Романович. – Давайте, молодые люди, ещё по одной выпьем…

– Я предлагаю выпить за радушных хозяев этого дома и сразу поставить точки над «і»… Меня зовут Боря. И прекращаем выкать.

– Дельное предложение. А меня Толя.

– Вот за всё это и выпьем.

– Рыбу подавать? – шёпотом спросила жена у мужа.

Михаил пожал плечами. Выручил Анатолий:

– Мам, а ты остальную рыбу не жарила?

– Как же, сынок, не жарила. Сейчас несу, – сразу повеселела она. – Картошечка с котлетами, огурчики солёные, помидорчики, капуста…

– Людмила Александровна, остановитесь. Разве можно столько съесть? Посидите с нами, отдохните…

– У меня ещё мясо тушится…

– Это сыну на завтрак. Честное слово, уже не полезет. А разносол под водочку – милое дело, – похлопал себя по животу Борис. – Толь, рассказывай, как было дальше. Я просто горю от нетерпения услышать продолжение, – засмеялся он. – Думаю, что родители тоже с интересом послушают твои приключения.

Анатолий будто ждал этого вопроса. Он сразу приосанился, разрумянился, почувствовав себя героем сегодняшнего дня.

– Ну вот, упал я, значит, в эту лужу, а глубины в ней сантиметров семьдесят. Чувствую – начинаю тонуть. Рядом сумка пускает пузыри и чемодан медленно погружается в водную пучину. Возникает извечная проблема нашего народа: «Как быть?» и «Что делать?» Встаю на колени, не гнущимися от холода пальцами хватаю вещи, ведь в них подарки моим дорогим родителям, и начинаю на коленках медленно передвигаться вперёд. Вода доходит почти до плеч. Резко поднявшийся ветер гонит встречную волну, которая несколько раз накрывает меня с головой.

– Свят-свят-свят! – тихо прошептала мать и трижды перекрестилась.

– Люда, что ты его слушаешь? Где ты у нас на дорогах видела ямы, тем более в центре, глубиной семьдесят сантиметров? Он увидел нас с разинутыми ртами и плетёт что ни попадя, – отец разлил по рюмкам.

Борис уронил голову под стол и истерично трясся всем телом.

– Толя, подожди, не всё сразу, – запричитал он, задыхаясь от смеха. – Давайте и правда выпьем. У меня от смеха мышцы живота заболели. Людмила Александровна, у вас случайно нет томатного сока?

– Как же нет, есть, конечно. Сейчас принесу, только в подвал сбегаю.

– Ой, тогда не надо.

– Как это не надо? У нас по ступенечкам… Это не в погреб по лестнице спускаться.

– Люда, я быстрее принесу, – встал отец. – Посидите, ребята, я мигом! Давайте только выпьем, чтоб не выдыхалась. Анатолий, не рассказывай ничего, хочется знать, вышел ты на отмель или нет.

Борис снова засмеялся.

– Толя, тебе никто никогда не говорил, что твоё место на эстраде?

– Я двадцать шесть лет прослужил в цирке экстремалом.

– Сынок, а говорил, что на флоте служил, даже в форме приезжал…

– Мама, не рви сердце. Это я образно. Аллегория, так сказать.

– Толя, покуда отца нет, скажи мне, ты дошёл или нет?

– Дошёл куда? – не понял Анатолий.

– Ну, до конца лужи.

– Ты меня пугаешь. Перед тобой я сижу или не я?

– Ты, конечно.

– И что это значит? Дошёл я или затонул?

– Значит, дошёл, слава Богу!

– Извините, – Борис встал, вытирая слёзы. – Я пойду на крыльцо покурю.

– Кури здесь, сынок, – сказала Людмила Александровна.

– Мне надо на воздухе побыть. Что-то жарко стало.

– А ты пиджак свой сними.

– Деловое предложение. Вернусь и сниму.

– Я тоже пойду, охлажусь, – встал Анатолий.

– Идите, мальчики, а я пока на столе наведу порядок и тарелочки поменяю.

Дождь закончился, утих ветер. На улице стало по-летнему тепло. На западе, отбрасывая длинные причудливые тени, светило умытое солнце. Неугомонные воробьи неистово чирикали в редкой листве яблони, радуясь долгожданной свободе.

Борис со сластью затянулся и выпустил вверх дым.

– А ты не куришь? – спросил он.

– Почти три года не балуюсь. А на корабле… Две пачки в день, а то и больше. Ужас! Дым валил из всех дырок.

– И как бросил?

– Сам не знаю. Отвратило само собой. На флоте говорят: «Каждый должен выпить свой баркас» А тут, видно, выкурил целое поле.

– А тянет затянуться?

– Изредка. Но желание проходит очень быстро. А вот с курящими стоять обожаю, дымок понюхать люблю. Зато ненавижу находиться в прокуренной комнате и вдыхать запах выкуренных сигарет. А как ты в милицию попал?

– Почти анекдотический случай. Я пацаном был девяти лет и видел, как на рынке парень выдернул у женщины сумку. Та в крик. Два милиционера рядом оказались и погнались за этим парнем. И я вместе с ними побежал. Интересно! А тот забежал за угол и как в воду канул. Туда-сюда – нигде нет. И вдруг из наружного туалета вой доносится. Те туда. А тот парень со страху прыгнул в выгребную яму и тонуть начал. Стали его оттуда вытаскивать. Сначала длинную палку опустили – не получается; кто-то вожжи принёс. Когда его вытащили, я от смеха по земле катался. Это было что-то потрясающее. В радиусе двадцати, а то и больше, метров невозможно было находиться. Весь рынок как ветром сдуло. Милиция посмотрела на такое вонючее дело и сказала парню, чтобы шёл домой, пообещав больше его не вытаскивать. А сумка так там и осталась. Женщина, повозмущавшись, тоже направилась домой. После этого случая у меня возникло желание стать милиционером, теперь полицейским. Сразу не поступил, а после армии окончил Херсонский институт МВД и был направлен на службу по месту жительства, у меня родители в сорока километрах отсюда живут. Из-за такого вот случая я и стал работником правопорядка.

Анатолий стоял, довольно посмеиваясь.

Из подвала показалась голова отца.

– Толька, сюда иди. Чтобы сто раз не лазить, я уже всё достал. Мать обязательно разглядит, что ты исхудал, и начнёт тебя откармливать. Боря, помоги тоже, ящики больно тяжёлые, я один их не донесу.

– Теперь, Толя, легко тебе будет на туалет работать. Я бы с удовольствием с тобой поменялся, но… – он развёл руками и хитро улыбнулся.

Ящики действительно оказались тяжеленными. И чего в них только не было: соления, копчения, соки, компоты, варенье и еще много чего непонятного.

– Не мало, Михаил Романович? – явно с издёвкой спросил Борис.

– Ты знаешь, Боря, боюсь, как бы хватило.

– Ну вы, Анатолий Михайлович, и даёте. Совсем не бережёте себя.

– Да, будет трудно. Но трудности закаляют человека. Когда я только начинал корабельную службу, у нас был старпом, мужик суровый, но справедливый. Так он говорил, что моряк должен всегда работать, постоянно преодолевать трудности, тогда сон его будет крепок. А мысли уйти в самоволку, набить морду молодому или сотворить какую-нибудь пакость даже не придёт в его голову. Так и я намереваюсь бороться в отпуске только со сном и голодом. Если тебе рассказать про мою поездку в поезде, ты бы почитал меня за героя.

– Тебя за героя теперь весь посёлок почитает. Разве этого мало? – снова захохотал Борис.

– Что такое посёлок в масштабах Вселенной? Мне Галактику подавай!

– Ну что, хлопцы, пойдёмте к столу. Не знаю, как кому, а мне очень хочется дослушать продолжение рассказа, от которого цепенеет душа и холодный пот катится по спине, – Михаил Романович и Борис дружно прыснули от смеха.

– Мама меня спросила, выбрался ли я из лужи, – тоже покатился со смеху Анатолий.

– Женщины – народ загадочный. Никогда нельзя предугадать их дальнейшие действия и ход мыслей. Логикау них отсутствует напрочь. Между прочим, Людмила, – Михаил Романович ткнул пальцем в направлении Анатолия, – мне родила его в шестнадцать лет.

– А вам сколько было?

– Семнадцать.

– И вон какого богатыря сотворили.

– Вы еще долго проветриваться будете? – вышла Людмила Александровна.

– Уже идём.

На кухне стол был заново сервирован. В тарелках дымилось пюре, в котором лежали котлеты, из кружек потянуло запахом куриного бульона. В другие стаканы мать налила томатный сок.

– Людмила Александровна, – простонал Борис, – зачем это всё? Живот переполнен. Пожалуйста, уберите у меня с тарелки половину. Я правда не съем, жалко потом выбрасывать.

– Мама, и у меня тоже.

– Ребята, какие-то вы слабаки. Отец, а хоть ты съешь? Или тоже…

– Съем. Удовлетвори просьбу ребят, и давай послушаем, что было дальше.

Наконец все расселись за столом.

– Давай, сын, продолжай. Мы тут все испереживались, не утонул ли ты в этой пучине.

– А на чём я остановился?

– Что тебя накрывала набегающая волна…

– Да. Я отдышался, отплевался и снова на коленях пошёл. А вокруг ни души. Только машина невдалеке проехала, но, видно, не заметили меня, а подняться сам я не могу, ног под собой совсем не чувствую, и руки отяжелели до такой степени, что шевельнуть ими не могу.

– Господи, какие муки ты испытал, сынок. Спаси тебя и сохрани!

– Спасибо, мама. Только ты способна меня понять.

– Не отвлекайся. Когда уже конец будет этой луже. Полчаса уже по ней ползёшь.

– Не знаю, сколько я так передвигался. Время для меня тогда остановилось. Наконец выполз на мель, обхватил фонарный столб и с большим трудом поднялся. Стою, держусь и плачу… Ноги дрожат. Одежда намокла и так отяжелела, что мои плечи оттянулись до пояса. Поднял я голову и вижу перед собой кафе «Незабудка»…

– «Незнакомка».

– Что?

– Я говорю, что кафе называется «Незнакомка», – уточнил Борис.

– Может быть. Я до того ослаб, что и видеть стал плохо.

– Вещи с тобой или утопил? – спросил, подавляя смех, отец.

– Рядом стоят. Хотел крикнуть, а голоса нет, один хрип изо рта вырывается и пена. Тут-то меня и осенило, что к вам я выехал в пятницу тринадцатого.

Борис не выдержал и снова уронил голову под стол.

– Нет, думаю я, меня так просто нечистая сила не возьмёт, не дамся. Схватил я сумку с чемоданом и, как робот, не сгибая ног в коленях, поплёлся в «Недотрогу».

– Толян, остановись, давай выпьем, – Борис поднял голову, из его глаз на рубашку катились слёзы, оставляя на ней расползающиеся пятна. – Ты людей береги. Я просто погибаю от смеха.

– Вот, мама, какие разные бывают люди, я погибал от озноба, а он от смеха. Отца, смотрю, тоже сильно не волнует судьба сына. Видишь, как его корёжит.

– Толюшка, мне начинает казаться, что ты немного привираешь.

– Значит, и ты мне, мамочка, не веришь. Что ж, насильно мил не будешь.

– Зачем ты такое говоришь, мать только расстраиваешь. Продолжай, сынок, я тебя слушаю. Это я по глупости своей сболтнула. А на них не обращай внимания. Это водка в них смеётся.

– До кафе, мама, метра три осталось. А в организме только сердце работает да одна мысль свербит: выпить горячего чаю. И вас обнять перед лютой, холодной смертью.

Мать шмыгнула носом и поднесла уголок платка к влажным глазам.

– Открыл я дверь, – продолжал Анатолий с серьёзным видом, жуя с аппетитом котлету, – и рухнул замертво. Что было дальше, не помню. Сознание отключилось полностью, только чувствую, как мне в рот вливают водку и с каждым её глотком тело начинает оживать, а рассудок приходить в норму, правда, не до конца. Пелена стоит перед глазами. А я как во сне. Перед глазами фильм «Табор уходит в небо», где я главный герой, Забар. В это время чувствую, что кто-то пытается мне делать искусственное дыхание «рот в рот». А губы мягкие, сочные… И запах духов!.. После такой терапии умирать мне совсем расхотелось. Подняли меня, водки ещё налили, чай горячий…

– Ты в кино, сынок, немца, что ли, играл?

Борис взвизгнул и вышел на улицу.

– Я так больше не могу, – простонал он.

– Миша, чего это он? Никак плохо. Поди посмотри, кабы не случилось чего. И постоянно смеётся как дурачок. Водка на него, наверное, так действует. Я ещё девчонкой была, так у нас в селе…

– Ну, понесло… Водка ей виновата. А то, что Толька… – он махнул рукой, засмеялся и вышел вслед за Борисом.

Тот стоял на крыльце, курил, время от времени сгибаясь и смеясь.

– Ты как себя чувствуешь, Боря? Не плохо тебе? – спросил Михаил Романович.

– Ещё немного – и я погибну от смеха. Никогда в жизни так не смеялся. Но домой надо идти. Не хочется, а надо. И ночь на дворе. Толе надобно было в артисты идти. Такой дар пропал!

– Может быть… Это он когда на корабле служил, уже при чинах ходил, то приезжал в отпуск и рассказывал про случай один. Возвращается он из дома утром на корабль, а в руках держит блок американских сигарет. Верблюд на них нарисован. Ему их друг из-за границы привёз. И он решил всех разыграть. «Camel»называются. Вроде бы так, точно сказать не могу. Все к нему, мол, угости. А он им: «Пойдите и купите». И дальше идёт с важным видом. «Где?» – спрашивают его. «Так на улице Светлой в магазин, где я живу, завезли три здоровенных коробки. В нём, кроме молока, хлеба и другой мелочи, сроду спиртное и табачное никогда не продавалось. Может, что-то перепутали. Сказали, что контрабандный товар. И продают по сниженной цене. Ровно на половину ниже, чем в киосках. По такому случаю я даже домой за деньгами сбегал. Только на блок и хватило. Жалко. Можно было бы взять пачек сто. И самое главное – никого в магазине нет, кроме трёх старушек. Обычно утром только они за молочком заходят». И тут народ загоношился. «Толя, – говорят, – мы сейчас пойдём к командиру, отпросим тебя, соберём деньги и откомандируем в магазин». И машина наживы закрутилась. У нас же что в крови сидит: на халяву и много. Короче, командир тоже курящий оказался… Начался сбор денег и составление списков. Через минут сорок Анатолий с целлофановым мешком денег сошёл на берег. А сигарет, как ты понимаешь, в том магазине нет и никогда не было, тем более с такой скидкой. Пошли за стол, он сам дальше расскажет.

– Михаил Романович, домой буду собираться. Ночь на дворе, жена ругаться будет.

– Боря, пять минут дело не решают. А история сама по себе интересная.

Они вошли на кухню. Анатолий, кряхтя от удовольствия, пил чай.

– Вы чего так долго?

– Боря уходить собрался. Доскажи ему быстро историю с сигаретами, а то я начал… Закончил, когда ты сошёл с корабля на берег.

– История и правда была интересная, – Анатолий широко улыбнулся, вытер со лба пот, откинулся на стуле и далеко под столом вытянул ноги.

– Нет, мои хорошие, мне честно надо идти. Спасибо за всё, особенно вам, Людмила Александровна, за такой вкусный ужин и радушный приём, вам, Михаил Романович, как главе этого семейства, ну а тебе, Толя… даже не знаю, как и выразиться.

– Выразиться хочешь? Для моряка это как пчёлке мёд. Выражайся. Нет никаких возражений, Боря. Поэтому придётся тебя проводить. А с другой стороны, прогулка на свежем воздухе мне сейчас крайне необходима. От переизбытка пищи и от кислородного голодания у меня начинают плавиться мозги, хотя прекрасно понимаю, что в голове военного человека их нет. Она ему дана, чтобы носить фуражку. Ещё он ею ест, говорит, курит и целуется. Последние два элемента с возрастом утрачивают свою первоначальную значимость.

– Толик, ты хоть сам понял, что сейчас сказал? Ляпнет что-то– хоть стой хоть падай… – Людмила Александровна поджала сухие губы и туже затянула узел платка под подбородком.

Новоявленные друзья стали собираться.

На крыльце Михаил Романович сунул Борису увесистый пакет.

– Что это, Михаил Романович?

– Жену с детишками рыбкой свежей побалуешь.

– Батя, это уже взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Сейчас мы тебя сопроводим в полицию… Потом суд… Десять лет с конфискацией имущества. Мама, пока мы его ведём, ты закопай всё ценное в огороде. Минут через тридцать придут делать обыск. Я отвожу себе роль понятого.

– Людмила Александровна, не слушайте этого балабола. Спасибо вам, Михаил Романович, большое. Жена обожает рыбу.

– Я вам изредка буду подбрасывать пару-тройку хвостов.

– Налицо преступный сговор органа правопорядка и преступного элемента, – засмеялся Анатолий.

– Толя, брось пугать родителей. Это я сейчас отведу тебя в полицию и буду с пристрастием вести допрос, откуда в тебе цыганские корни. Ещё раз спасибо вам всем, – Борис обнял хозяев дома. – Ничего не бойтесь и ни о чём не волнуйтесь. Скоро ваш сын будет дома. Вы же знаете, где я живу?

– На Строителей?

– Совершенно верно. До свидания и ещё раз спасибо за всё.

Анатолий снова надел отцовские вещи.

– Я готов! Впереди нас ждут великие открытия и потрясения! – отрапортовал он.

Они вышли. Одинокая луна на чёрном небе, купаясь в таких же чёрных лужах, излучала таинственный свет, делая окружающее сказочной картиной. Серые тени от деревьев и столбов походили на призрачные чудовища.

– Смотри, как интересно, – мотнул головой Борис.

– У меня за последние три дня столько интересного было, что вот это, по сравнению со всем остальным, чушь какая-то. Боря, – обратился Анатолий к спутнику, – ты трудишься в такой организации, где аналитическое мышление должно работать на высшем уровне. Объясни мне значение пословицы «И волки сыты, и овцы целы».

– А это значит, дорогой мой, что эти самые волки сожрали и пастуха, и его собаку, – улыбнулся Борис. – Слышал я этот прикол.

– Цивилизация глубже и глубже пускает корни во все слои общества.

– Если ты такой продвинутый, тогда мне тоже скажи: как пьют наши мужики?

– Как пьют ваши – не знаю, а на флоте пьют из одного стакана, наливают каждый сам себе и разводят спирт по своему усмотрению.

– Грамотно! А у нас сначала он выпивает то, что хочет, потом – что может, а уже в конце – что осталось.

– Мудро!..

Из-за угла с жалобным криком выбежала кошка и перебежала дорогу. Новоиспечённые друзья встали как вкопанные.

– Этого еще мне не хватало! – перекрестился Анатолий. – Давай постоим, подождём, пусть хоть кто-нибудь пройдёт. Хватит пока что с меня приключений. Ты не заметил, какого цвета была кошка? Дай-ка мне, Боря, сигаретку.

– Ты разве не знаешь, что ночью все кошки чёрные? А сигарету не дам. Если бросил, то начинать не надо. Вон, кстати, и машина едет. Она тебе подходит, капитан второго ранга?

– Мне сейчас всё подходит.

Подъехав, машина остановилась, из открытой двери выглянула белокурая шевелюра:

– Борис Михайлович, подвезти?

– Спасибо, Гена, я пешочком пройдусь. Врачи рекомендуют ходить перед сном. Не слыхал?

– Они много чего другим рекомендуют, а сами этого не выполняют. Счастливой дороги, Борис Михайлович, – и машина, взвизгнув задними колёсами, стремглав помчалась по дороге.

– Шофёр из военкомата. Хороший парень. Хочу его к себе переманить. Голова у хлопца на месте, и десантник бывший. В прошлом месяце трёх залетных бандюков сам взял, связал и к нам доставил. Мы его к награде представили. Ну, идём, что ли? Чего стоять? У меня пакет до того тяжёлый, что руку обрывает. И чего в него твой батя положил? Давай уже, рассказывай свою байку про сигареты.

– Собрали мне почти целый целлофановый мешок денег, дали форматный лист, исписанный с двух сторон, и я сошёл с корабля. Все на радостях, видно, забыли, что на этот день передали штормовое предупреждение. А ветерок и правда начал усиливаться. Ну, я ноги в руки и быстро пошёл в город, пока не вернули назад. Сел в автобус и поехал домой. Пока доехал, ветер стал дуть с такой силой, что деревья пригибал к земле. А это значит, что в такую погоду в обязательном порядке все корабли выходят в море штормовать. Ну а у меня неожиданно образовался краткосрочный отпуск аж на шесть дней.

– А когда вернулся на корабль, как тебя встретили?

– Как встретили?.. Чёрной завистью, естественно. Но мне пришлось пять пачек отдать командиру и три старшему помощнику. Хорошо, что наш главный идеолог не курил.

– А остальные?

– Что остальные?.. С радостью получили назад свои деньги.

– Но ты же как-то должен был объяснить, что не принёс сигарет…

– Во всём была виновата погода. Провода оборвало, деревья поваляло… А когда стало утихать, сигарет в магазине уже не было. Купил последние восемь пачек.

– Ты неисправимый авантюрист, – засмеялся Борис. – Не могу больше смеяться, мышцы живота болят.

– Что есть, то есть. А сколько таких случаев за службу было…И не перечесть. Честно сказать, женщин у меня было, что капель в море. Одна особа знаешь, что мне сказала? Что женщина, как правило, не обращает внимания на красивого мужчину, а вот на мужчину, идущего с красивой женщиной, – обязательно.

– Толя, а ты красивый?

– Какой странный вопрос. Даже очень. А душой?.. Разве не видно.

– Сам понимаешь, ночь. А днём не до этого было. У меня будет время разобраться, – и он снова рассмеялся. – Вот я и пришёл. Толя, в дом не приглашаю. Во-первых, немного поздновато, а во-вторых – маленький ребёнок, вчера три месяца исполнилось. С ним не посидишь толком. Ты на сколько приехал?

– На две недели.

– Значит, ещё увидимся. Я в обязательном порядке должен узнать кочевой удел цыганского барона. Если не будешь занят, приходи ко мне завтра часиков в шестнадцать, что-нибудь придумаем. У тебя телефон с собой?

– Я его потерял, когда упал в лужу.

Борис снова согнулся и начал надрывно смеяться.

– Иди, Толя, иди. Я больше так не могу. У меня диафрагма и мышцы живота невыносимо болят, даже дышать трудно. Спокойной ночи, – и он снова издал подобие страдальческого смеха.

Ночью Анатолий спал плохо. Переполненный желудок налегал на лёгкие и сердце. Было трудно дышать и давило за грудиной. Его постоянно мучили какие-то сны. Один сменял другой, как кадры кинохроники.

Вот он курсант первого курса Военно-морского училища. Всё ново, всё впечатляет. Масштабы Ленинграда столь огромны, что сельскому пареньку затеряться в нём было очень просто.

Накатавшись в диковинном метро, Анатолий вышел на Финляндском вокзале, перешёл Литейный мост и пошёл по Литейному проспекту в сторону Невского. Захотелось есть. Достопримечательности отошли на второй план, и он глазами искал столовую. Наконец его взор остановился на вывеске «Грузинская кухня». Не раздумывая, он открыл дверь и шагнул внутрь. Это была обычная столовая, пахнущая чем-то неизвестным и загадочным. К нему подошла девушка в замызганном белом фартуке и подала меню. Толя открыл его и стал читать. Названия блюд ничего не говорили.

– Выбрал? – снова подошла та девушка.

– Да. Мне, пожалуйста, харчо и… – его глаза быстро забегали сверху вниз, – и ар-та-ла, – прочитал он по складам, густо краснея.

Она хмыкнула и ушла.

Минут через десять официантка поставила перед Анатолием два первых блюда. Он изумлённо посмотрел на неё.

– Ты это сам будешь есть?

– Сам, – прошептал Анатолий, понимая, в какую глупую историю попал.

Потом снилось, как порвавшимся швартовым концом ему сломало обе кости на левой голени… Как у машины в городе отказали тормоза и он, отводя беду, направил её прямо в дерево.

– Сынок, сынок, – мать тормошила его за плечо, – проснись, ты стонешь во сне. Не заболел ли?

– Всё нормально, мама, приснилось, как я в лесу провалился в берлогу к медведю и он стал рвать меня на части.

– Господи, страхи-то какие…Свят-свят-свят!.. Ты не заболел? Перевернись на другой бок и скажи: «Куда ночь, туда и сон».

– Хорошо, мама. Иди спи. Всё нормально.

И Анатолий снова погрузился в очередной сон. Теперь он на четвёртом курсе. Практика на Северном флоте закончилась, и он летит домой, где его с нетерпением ждёт молодая жена. Он тоже от предстоящей встречи весь в напряжении. Для большего эффекта он купил классные, белые в обтяжку, плавочки, которые сейчас на нём.

Его появление в доме произвело настоящий фурор. Все Толю обнимали, целовали, трогали и радостно смеялись, а потом снова обнимали, целовали и опять трогали. У Анатолия же мысль была только одна: «Как можно быстрее остаться вдвоём с женой». Наконец родственники тоже поняли это и под различными предлогами исчезли из квартиры. Вот она, долгожданная минута счастья! Молодые бросаются друг к другу, срывая с себя одежду. Ещё одно мгновенье и… И в это самое время Анатолий получает пощёчину. Как потом выяснилось, Вовка Максимов и Славка Денисов, когда перед выходом их казармы Толя мылся в душе, намазали себе губной помадой губы, где только они её взяли, и наставили на задней части плавок множество своих отпечатков. Анатолий в спешке и не заметил, надевая их на себя. И вот – плачевный результат любовного порыва. Сторонясь от хлёсткого удара, Анатолий резко отклоняет голову и со всего маху бьётся головой о стену, отчего сверху срывается вставленный в рамку свадебный портрет родителей. Сна как не бывало. На лбу мгновенно вырастает огромная шишка, а осколок разбившегося стекла разрезает руку в области плеса. Постель мгновенно пропитывается кровью.

В доме начинается суматоха. Мать чистым банным полотенцем туго перевязывает рану, отец вызывает «скорую помощь», а кукушка на часах равнодушно кукует четыре раза.

В больнице заспанный хирург обработал рану и наложил четыре шва, сказав, что с шишкой ничего делать не надо, только прикладывать грелку со льдом, а ещё ходить каждый день в поликлинику на перевязку. Потом ему сделали укол от столбняка и, что-то записав в журнал, отпустили домой.

– А швы когда снимать будете? – спросил Анатолий.

– При хорошем прогнозедней через шесть-семь. Рана глубокая. И рекомендую кровать отодвинуть от стенки минимум на метр, – засмеялся представитель гуманной профессии.

– Доктор, у меня к вам вопрос.

– Слушаю вас.

– А я смогу играть на домбре?

– Не переживайте, конечно, сможете! А вы что, на ней играете?

– Нет. Просто я до этого на ней никогда не играл.

– Мне сейчас не до ваших дурацких шуток! Идите! Я вас больше не задерживаю.

«Да-а-а, однако влип, – горестно подумал Толя, выходя из кабинета. – Вот тебе и пятница тринадцатое… Хочешь верь, а хочешь не верь. Одно за одним, одно за одним… Прямо несчастье какое-то. Может, в церковь сходить, помолиться, – продолжал размышлять он. – Нет, лучше маму пошлю. Она в курсе всех этих дел».

Домой приехали около восьми часов. Отец быстро выпил стакан холодного молока и уехал на работу, а сын, утомлённый изнурительной ночью, не дождавшись завтрака, лёг на диван и тут же уснул. Мать долго стояла и смотрела на родное лицо, украдкой вытирая полотенцем глаза.

– И чего ему так не везёт? – горестно подумала она.

Взяв с полки Молитвослов, Людмила Александровна принялась читать молитвы. Сын в это время легко вздохнул, радостно во сне улыбнулся и повернулся к стенке.

Мать перекрестила своё великовозрастное чадо и, достав из шифоньера бутылочку со святой водой, сбрызнула ею сына, а потом отправилась на кухню выполнять хозяйственные дела.

В начале первого пришёл на обед муж вместе с Борисом.

– Людмила Александровна, здравствуйте! Где это ходячее несчастье?

– Борюшка, не шуми. Спит ещё Толя. Намаялся, бедный, за ночь.

– Он что, сюда спать приехал? Пора вставать! Я ему телефон купил. Подъём, бездельник! – Борис вошёл в зал и присел на диван в ногах у многострадальца. – Хорошо выглядишь! Молодец! И глаз даже не заплыл, ну а с шишкой ты напоминаешь сказочного единорога. Вы социально опасный человек, Анатолий Михайлович. Вас следует бояться! – прыснул Борис.

Толя встал и подошёл к зеркалу. Оттуда на него смотрело обезображенное и искривлённое лицо. Он попытался улыбнуться. Радости не было вообще.

– Чертовски красив, – печально произнёс он. – Вот и не верь теперь в чёрные силы.

– Толя, я тебе телефон купил.

– Какого он цвета? – грустно спросил тот.

– Чёрного…

– Мой любимый цвет…

Борис от смеха сполз с дивана на пол.

– Что тут у вас за веселье? – в зал вошла Людмила Александровна. – Мне плакать хочется, а им весело.

Отец покачал головой:

– Если говорят, что шрамы украшают мужчину, наверняка врут, – и он хмыкнул.

– Когда я прыгал на тарзанке…

– Что?.. – Борис упал на пол и начал стучать по нему рукой, неистово хохоча.

– На что ты, сынок, прыгал? – тихо спросила мать и в ужасе прикрыла рот рукой.

– Толя, – стонал Борис, катаясь по полу и икая от смеха, – молчи, побереги родителей, да и меня тоже, иначе сейчас здесь может произойти всё что угодно, вплоть…

– Для несведущих, между прочим, по-иноземному это называется банджи-джампинг. Это, мам, у нас на флоте так величают кровати. И когда на корабле тревога, надо быстро соскочить с неё и бежать на свой пост. Ведь всё может быть, включая и войну.

– Свят-свят-свят… – перекрестилась мать. – И что? Прыгнул ты с этой атаманки…

– Не атаманки, а тарзанки… Ногу сильно подвернул. Молодой тогда был, неопытный… Месяц потом хромал.

– Сейчас-то как ходишь? Не болит?

– Не волнуйся, мама, ничего не болит, бегаю, как северный олень.

– Толя, а с парашютом ты не прыгал? Хотя ты же моряк… – хитро спросил отец.

– На провокационные вопросы сегодня не отвечаю. Вы меня кормить собираетесь? Мне как раненому сейчас положено усиленное питание.

– А всё, сынок, готово. Сейчас я только борщ разогрею. Пять минут! Вы пока руки мойте и за стол садитесь.

– Людмила Александровна, я, наверное, побегу, – засобирался Борис.

– Куда ты, Боря? Бросить раненого товарища на поле боя?.. Так поступают только предатели и подлецы. Но ты к ним не имеешь никакого отношения. И мою маму надо слушаться, – Анатолий подошёл к ней, обнял её и поцеловал. – Мамочка, под настроение я расскажу тебе про банджи-джампинг. Смеяться будешь как умалишённая. Но великолепное настроение пока только у Бориса. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Правда?

– Правда, сынок.

– Сегодня праздник, – Михаил Романович поставил на стол бутылку, – грех не выпить.

– Какой, Миша? Что-то я запамятовала, – обеспокоенно засуетилась Людмила Александровна.

– Как какой? Анатолий три дня как приехал. Праздник? Ещё какой! Он теперь в посёлке первый человек, всё и всех покорил, даже доктора не оставил в покое.

– Что он там уже сморозил?

– У хирурга спрашивает: «После этой раны я смогу играть на…» Запамятовал. Толя, на чём ты хотел играть?

– На домбре.

Борис опять залился заразительным смехом.

– Дорогие мои, простите меня, пожалуйста, но я уже не могу себя контролировать, живот со вчерашнего дня болит. И сдержать себя не могу.

– Ничего здесь страшного нет. Смейся, если смешно. Толя, а домбра – что это?

– Папа, это народный музыкальный инструмент казахов. Напоминает нашу балалайку и мандолину.

– И ты на ней играешь? Где такому научился? – спросила удивлённая мать.

– В консерватории имени Гнесиных.

– Эко тебя куда занесло! А Гнесины – кто это?

– Долго рассказывать. Одна знаменитая музыкальная семья.

– И много их было? – поинтересовался отец.

– Пять сестёр. Три старших и основали частное музыкальное училище, ставшее в дальнейшем Российской академией имени Гнесиных. А их брат был композитором. Вот какие люди жили на свете. А ваша самая большая заслуга состоит в том, не в обиду сказано, что произвели на свет меня. Но за это, увы, не дают премий и наград. Долой вопросы и пытки, есть хочу, выпить хочу. А то за разговорами скоро и ужин наступит. Батя, наливай! – махнул он рукой.

– Толя, тебе, наверное, нельзя. Всё-таки операцию ночью сделали.

– Мама, я по этому поводу у доктора поинтересовался. Он разрешил, но предупредил, чтоб не увлекался, а принимал не больше литра.

– Какой же ты у меня болтун, – мать поцеловала сына в маковку. – Когда меня порадуешь и сыграешь на домне?

Борис поперхнулся и закашлялся. Михаил Романович похлопал его по спине.

– Надо казаха найти, тогда… – улыбнулся Анатолий. – Я когда приехал, свою за спиной нёс, а упал – верёвка и оборвалась. Инструмент ветром по волнам унесло. Мне было не до его спасения. Самому бы выжить. А домна, мама… – он потряс рукой в воздухе.

– Приятного аппетита, мои хорошие. Я сегодня опять ухой вас решила побаловать.

– А ты, мама, чего не с нами?

– Я, пока вы тут валандались, уже нажевалась. Миша, а ты на водку не налегай, тебе на работу.

– Не переживай, я отпросился. Причина очень веская – сын приехал.

– И я тоже должен был с проверкой ехать, а машина в дороге поломалась, – оправдывая своё присутствие, произнёс Борис.

– Тогда ладно. Но всё равно много не пейте. А я пойду прилягу. Ночь была очень беспокойная. Вы уж извините меня. Миша, оставляю тебя за хозяина. Следи, чтоб голодным никто не остался.

– Конечно, пойди поспи. И не волнуйся, всё будет хорошо. Мама, только у меня к тебе один очень деликатный вопрос. Ты мне в детстве говорила, что меня нашли в капусте, а вот Бориса аист принёс. Почему так?

– А потому, что ты был тяжёлый и он тебя выронил по дороге, – засмеялся отец. – Люда, иди отдыхай. А то у него этих вопросов пруд пруди.

Выпив, все принялись за уху. Рядом на тарелке лежали огромные куски и головы сваренной рыбы.

– Как вкусно Людмила Александровна готовит! Оторваться нельзя! – время от времени восклицал Борис.

– Боря, ты бы нам тоже рассказал что-нибудь интересное. На вашей службе этого добра должно быть в изобилии, – попросил Анатолий.

– Толя, такого таланта, как у тебя, у меня, конечно, нет, но попробую. Михаил Романович, вы должны помнить Славку Зимина. Вечно он шатался по посёлку в поисках неизведанного.

– Конечно, помню этого шалопая. Красивый был парень. Он, по-моему, даже за что-то сидел. Но года три, а может, и больше, я его не вижу.

– А сидел он за мелкую кражу около года. Так вот, он помылся, побрился, расчесал свои кудрявые чёрные волосы, надел на себя приличные джинсы, футболку иноземную, на пляже, видимо, украл, хотя заявления о пропаже в милицию никто не подавал, и поехал в Пензу. Там нашёл красивенькую и богатую дамочку лет сорока, представившись ей предпринимателем из Саратова, жил у неё с неделю, а в субботу пригласил в шикарный ресторан. И только они спустились вниз, как Вячеслав горестно всплеснул руками и хлопнул в отчаянье себя по бёдрам.

– Ёлки! – огорчённо воскликнул он. – Я в прихожей на зеркале забыл расчёску и платочек. – Он ласково обнял Светлану, прижал к себе и поцеловал её. – Какой я растяпа!

– Без этого можно обойтись, дорогой. Возвращаться – плохая примета. Поехали, – показала она рукой на ждущее их такси, – по дороге всё купим.

– Извини, Семицветик, я не могу. Платочек мне подарила и вышила мама, сказав, чтоб он постоянно был при мне как оберег.

– Тогда быстренько сходи, – она порылась в сумочке и дала ему ключи. – Сам справишься? Мне подниматься не надо?

– Зачем? Три минуты – и я у твоих ног! – засмеялся он, снова целуя Светлану.

Вячеслав лифт ждать не стал, пулей влетел на пятый этаж, стремительно открыл квартиру. В мгновение ока побросал в заранее приготовленную сумку драгоценности и всё, что он считал ценным. Деньги рассовал по карманам. На это у него ушло не более двух-трёх минут. Теперь требовалось затуманить разум уже надоевшей ему «любимой». Быстро взяв на лоджии букет алых роз, купленных ранним утром, когда Светлана ещё спала, он вылетел на улицу.

– Радость моя, – Вячеслав встал на колено перед Светланой, – это тебе в знак нашей любви!

– Спасибо, родной! Какая прелесть! – её глаза увлажнились. – Где ты их взял?

– Женщина на четвёртом этаже выносила их из квартиры. Видно, на продажу. Я у неё и купил.

– Как приятно! Я тебя обожаю! – шепнула она ему на ухо и поцеловала. – Поехали быстрее!

Они сели в такси, которое помчало их по начинающим темнеть улицам Пензы.

Цель была достигнута. Ключ остался лежать у него в заднем кармане джинсов.

Вскоре Вячеслав и Светлана подъехали к залитому огнями ресторанному комплексу «Ереван». Буквально в дверях они столкнулись с молодой парочкой, как потом выявило следствие, приятелями и подельниками Вячеслава. Все мило извинились, а затем и познакомились. Звали новых знакомых Лида и Серёжа. Сегодня они подали заявление в ЗАГС и решили отметить это грандиозное событие в ресторане.

– Боря, ты так подробно рассказываешь, будто не он, а ты был на его месте, – прервал повествование Анатолий, разливая водку и накладывая гречневую кашу с куриной ножкой.

– Толя, это было громкое дело. Об этом даже областная газета писала. Давайте выпьем, да я вам доскажу эту историю.

– Я что-то припоминаю подобное, – крякнул Михаил Романович и захрустел солёным огурцом.

– Слушайте дальше. Общим решением Вячеславу поручили заняться сервировкой стола. Просили только не скупиться. И он разошёлся. Стол просто ломился от яств. Проще сказать, чего на столе не было.

– Милый, – нагнулась к уху Славы Светлана, – ты уверен, что мы за всё это сможем рассчитаться? Я взяла немного денег, но боюсь…

– Не переживай, радость моя, я сегодня для этих целей снял деньги в банке, – и он хлопнул себя по оттопыренным карманам.

– Я всецело полагаюсь на тебя, Славочка. Но разве можно всё это съесть и выпить?

– Что не съедим, понадкусываем, а остальное заберём с собой, – он громко захохотал. – Как тебе такая мысль?

– Ну тебя, – махнула Светлана рукой и тоже рассмеялась.

Ели много, а пили ещё больше… Курили, танцевали и даже пытались петь.

– Мальчики и девочки, есть очень деловое предложение – пойти на улицу и подышать воздухом, – сказал Вячеслав вставая. – То ли в зале душно, то ли мы сами стали горячими.

Предложение было восторженно принято.

Слава и Сергей, слегка приотстав, шли сзади.

– Серый, вот ключи, – он сунул ему их в руку. – Ты всё запомнил, что я тебе говорил? Ничего не забыл? Сумка стоит у двери слева. Больше нигде не лазь и ничего не ищи, я всё забрал. Не забудь включить утюг, он на кухне на гладильной доске стоит, и открыть газ. На всё это тебе даётся полторы минуты. Ясно?

– Да понял я всё.

– Такси останови у соседнего дома и отпусти его. Назад поймаешь другую машину. Когда сюда подъедешь, наберёшь меня. В ресторан не входи. Жди, когда выйдем сами. Моя задача сейчас – накачать её коньяком. Вперёд, удачи!

На улице было по-летнему прохладно. Матовые фонари, вокруг которых веселилась мошкара, давали неяркий томный свет.

– Девчонки, угостите сигаретой, я свои на столе забыл. Что-то сегодня всё забываю. Видно, старею, правда, Семицветик? – засмеялся он, обнимая её. – Тебе не холодно? – он обнял женщину сзади, поцеловал в шею.

– Теперь нет, – улыбнулась она, и в её глазах засверкали искры. – А где Серёжа?

– Где-то сзади. Знакомых встретил, разговаривают о чём-то. Ну что, девочки, остыли немного? Приглашаю к столу. Один спрашивает другого: «Почему ты такой грустный?»– «Паспорт украли».– «А ты ходил в полицию?»– «Ходил… Не они…»

Все засмеялись.

Когда сели за стол, Вячеслав наполнил рюмки до краёв, встал и торжественно произнёс:

– Девочки, не хотел говорить, но вдруг накатило. Сегодня ровно три года как я открыл свой бизнес и возглавил предприятие. Считаю, что только своим упорным трудом мой капитал приближается к миллиону. Не делайте, пожалуйста, круглые глаза, не задавайте вопросы про мой бизнес… Всё потом. Я предлагаю тост за меня, пусть это никому не покажется нескромным, и моё дело, которое кормит меня, а сегодня и нас. И у меня возникла шальная идея: выпить за эту дату по три рюмки. За каждый год по одной! Не возражаете?

– Мы тогда будем совсем пьяные. Правда, Света? – засмеялась Лида.

– Что правда, то правда. Но, думаю, такое событие надо поддержать.

– Умница! – Вячеслав наклонился и долго целовал её в губы, наконец оторвался и, тяжело дыша, произнёс: – Ну, первая пошла!

Все выпили, кроме Лиды, которая незаметно выплеснула рюмку под стол.

Закусив конфетами, Вячеслав налил снова. Зазвонил телефон.

– Я через минуту вам позвоню, – он отключился. – Деловой звонок, – улыбнулся Слава и своей ногой толкнул ногу Лидии. – Давайте выпьем, и я отойду, поговорю.

Лида понимающе кивнула.

Теперь не только Лидия, но и он выплеснул свой коньяк. С жадностью выпив стакан минеральной воды, Вячеслав встал.

– Девчонки, не скучайте, я отойду в сторонку. Только сделаю один звонок. Официант, нам четыре кофе принесите. Только покрепче, – сказал он проходящему официанту.

– Светочка, пока он звонит, пойдём сходим в туалет. Надо освежиться и привести себя в порядок.

Короче, вся троица успешно исчезла из ресторана, уехав на такси. Светлану почти до утра продержали в полиции из-за неуплаченного стола, а в это время «успешно» сгорела её квартира. Сергея и Лидию через месяц взяли на юге, а вот Вячеслав как в воду канул и до сих пор находится в розыске. Вот такие у нас случаются истории. Давайте, друзья мои, выпьем «на коня», и я побегу домой. Утром вместо начальника в область на три дня надо ехать. Михаил Романович, вы Толю кладите спать вдали от острых углов и стен и прячьте от него острые и режущие предметы как от социально опасного человека. Жалко, что сегодня не удастся услышать продолжение про цыганского барона, – засмеялся Борис, прощаясь со всеми. – Толя, запомни, а лучше запиши где-нибудь, чтоб в спешке не забыть: «Нескафе» – ведущий производитель банок для окурков»!

– Вот что значит не курить. Важнейшая информация пролетает мимо со скоростью света!

Прошло десять дней, и Анатолий заскучал. Везде он уже побывал и всех видел, даже заходил к знакомой на чай, а утром ел яичницу и пил кофе. И швы ему на руке сняли... Даже со скуки постригся. А ещё купил классные ботинки – старые совсем развалились.

Боря, с которым он успел сдружиться, появлялся редко. У них на железнодорожной станции произошло крупное хищение, и тот всецело был занят раскрытием этого дела.

Время начало тянуться резиной. Пробовал книгу читать. Но и она не шла в голову. И сон куда-то девался, и подушка окаменела, и аппетит пропал... Тоска да и только. Только через четыре дня снова под его койкой застучат колёса и он поедет назад.

И вдруг он вспомнил о тех, с кем когда-то учился в Военно-морском училище, кого судьба разбросала по огромной стране.

Вначале стал звонить тем, кто жил подальше, потом переключился на Москву, через которую ему предстояло обратно ехать. И время тут же проснулось, вспомнив про свой стремительный бег. Но желанной радости от общения он не получил. Все были чем-то заняты и озабочены разными проблемами. И только его старый приятель, Вениамин Балуев, живущий в столице, радостно взвизгнул от предстоящей встречи.

– Толян! – кричал тот в телефонную трубку. – Как здорово, что встретимся! Поживёшь у меня дня три. Есть что вспомнить, есть что выпить и есть чем закусить.

– Веня, в этот раз ничего не получится. Я уже и билет взял, и домой надо ехать… Короче, отложим всё до следующего раза. У нас с тобой в Москве будет целых семь часов. Успеем друг другу надоесть.

– Не болтай ерунды. Диктуй номер поезда, вагон, дату прибытия и время. Да, и на какой вокзал прибывает поезд. Встречу. Слушай, продаю рецепт карьерного роста. У мужчины – от того, с кем он пьёт, а у женщины – с кем спит… Но есть и нюанс. Выпить с нужным человеком гораздо труднее, чем с ним переспать, – он прокуренным хриплым голосом засмеялся. – И ещё. Если берёзу поливать водкой – у неё тоже начинают отваливаться почки! Пока, – и он неожиданно повесил трубку.

С Вениамином они в училище жили в одном кубрике, вместе ходили в самоволки, почти одновременно женились… По окончании учёбы судьба их разбросала в разные стороны. Веня уехал на Север, служил на атомной подводной лодке, стал начальником штаба. Потом окончил академию и остался в Москве в штабе флота в отделе боевой подготовки. Там и получил капитана первого ранга. Теперь уже тоже демобилизовался. Жизнь его нисколько не изменила. Он остался тем же бесшабашным Венькой, с которым Анатолий учился. Толя же попал на Балтику, на надводный корабль. Больших заслуг от Отечества не имел и уволился в чине капитана второго ранга с должности старшего помощника командира крейсера.

Последние дни дома напоминали авральную работу. Мать варила, жарила, пекла, а отец солил пойманную рыбу, сало, заворачивал в газету банки с вареньем, мёдом и ещё чем-то, потом клал их в целлофановые мешки и крепко перевязывал.

Курам и гусям рубились головы. И даже собирались за день до отъезда резать свинью, чтоб загрузить сына ещё и мясом.

Анатолий ни во что не вмешивался, зная, что слушать его никто не будет и всё сделают по своему усмотрению.

Наконец пришёл день отъезда.

Когда Анатолий увидел свой багаж, ему сразу стало нехорошо. В прихожей стояли шесть неподъёмных сумок и чемодан, на котором красовалась новая фуражка.

– Вы соображаете, что натворили? Как я всё это понесу? Это же не сел и вышел. У меня пересадка в Москве!

– Сынок, – запричитала мать, – разве без гостинцев я тебя отпущу? Здесь мы тебя посадим, в Москве друг встретит, на такси переедешь на свой вокзал, а там носильщики тебе вещи куда хочешь доставят. Денег, не переживай, мы тебе дадим. А домой позвони, чтоб супруга попросила у знакомых машину, а то одному и правда тяжеловато будет.

Открылась дверь, и вошёл Борис.

– Здравствуйте. У вас в прихожей столько вещей стоит!.. Цыганский табор на кочёвку в другое место переходит? А где барон? – и он задорно рассмеялся.

– Привет труженикам блюстителей порядка! Со мной поедешь. Такого насилия над личностью я ещё не видел никогда. Ты попробуй. Ни одну сумку не оторвёшь от пола… Я в шоке! А что меня ждёт дальше, я даже представить не могу.

– Ничего, Толя, глаза боятся, а руки делают.

– Папа, тебе это здесь легко говорить. Побросали всё в поезд, смахнули слезу и поехали домой, а мне… Если будет трудно, выкину половину.

– Не расстраивай мать! Выкидывать он собрался… Там семья ждёт… Пустым явиться хочешь?

– Да ничего он не выкинет, Людмила Александровна, пугает вас, – улыбнулся Борис. – Михаил Романович, давайте потихонечку в машину складывать. То, что не войдёт в вашу, положим в мою.

Борис с шофёром, которого предусмотрительно взял с собой, и отцом героя начали носить вещи, а Анатолий с матерью стали переодеваться.

– Мне кажется, Михаил Романович, с подарками вы явно погорячились, – кряхтя от напряжения, произнёс Борис.

– Ты знаешь, Боря, я тоже об этом сейчас подумал. Ничего, своя ноша рук не рвёт и, самое главное, не упадёт больше, – преодолевая одышку, произнёс Михаил Романович.

Неожиданно пошёл дождь. Закрыв машины, все побежали в дом.

Анатолий был одет как в день приезда, но смотрелся весьма респектабельно.

– Дождь пошёл прямо некстати, – огорчённо произнёс отец.

– Хорошая примета – уезжать в дождь. Давайте присядем на дорожку, – грустно произнесла мать.

– Этот дождь меня просто преследует, кошмар какой-то. Неужели пятница тринадцатое продолжает действовать? – Анатолий шумно опустился на стул, закинув ногу на ногу. Все тоже присели.

– Толь, мы не допустим сегодня твоего нового заплыва, – рассмеялся Борис.

– Всё будет хорошо, сынок, не сокрушайся. С Богом! – мать поднялась и перекрестилась. – В добрый путь!

Все, защищаясь от дождя, быстро пошли к машинам. Анатолий сел вместе с Борисом. Он был угрюм и малоразговорчив.

– Толя, я сегодня заходил в «Незнакомку». Помнят там тебя. Я сказал, что ты сегодня уезжаешь. Они сокрушались, что ни разу не зашёл к ним.

– Я с содроганием думаю о своём грузе, – не обращая внимания на слова Бориса, произнёс Анатолий.

– Вот и приехали. Через двадцать минут ты начнёшь отдаляться от нас. У тебя какой вагон?

– Девятый.

– А место?

– Тоже девятое.

– Хорошо. Вагон прямо напротив вокзала останавливается, а состав приходит на первый путь.

Пока разгружали под навес вещи, объявили о прибытии поезда.

– Пусть они затаскивают вещи, а ты, Толюшка, постой со мной. Когда теперь приедешь? – мать крепко прижалась к сыну.

– Приеду, мам… – они поцеловались.

– Доберёшься – позвони. Привет жене и ребятишкам передавай. Дай вам Бог всем здоровья!

– Ну, я побежал, мам. А то поезд уйдёт без меня, – он ещё раз обнял и поцеловал мать.

Попрощавшись по дороге со всеми, Анатолий вскочил в вагон и, повернувшись, помахал рукой. Мама стояла на перроне под навесом и плакала. Сыновье сердце вдруг сдавил спазм, и слёзы сами собой навернулись на глаза.

Поезд дал гудок и, набирая скорость, покатил на запад.

До Москвы Анатолий доехал спокойно. Все пассажиры, чем-то озабоченные, больше молчали. Одни читали, другие разгадывали кроссворды, смешно шевеля губами и закатывая глаза, вспоминая то или иное слово, а третьи, попив чаю, ложились на полку и засыпали до утра. Анатолий предпочёл быть третьим.

Утром, слегка перекусив, Анатолий начал готовиться к высадке из поезда, понимая, что если ему никто не поможет, он никогда не выйдет из этого вагона и будет жить здесь вечно. За час до прихода он начал шевелиться.

Попросив соседа по купе, возвращающегося из отпуска солдата, помочь, они вдвоём вытащили в тамбур все вещи. Теперь Агеев был спокоен: друг встретит, друг поможет, друг подставит своё плечо…

Поезд в столицу пришёл строго по расписанию. Тот же солдатик помог вынести багаж на перрон.

Анатолий облегчённо вздохнул, ища глазами знакомое лицо. Но… такового не было.

Сзади кто-то похлопал его по плечу. Перед ним стоял с тележкой носильщик, мужчина лет сорока – сорока пяти.

– Командир, будем стоять или начнём передвигаться? Вещи сам понесёшь или я повезу? – хмыкнул он.

– Пожалуй, начнём грузить.

– Беженец? Не стой, помогай, – поднял красное от напряжения лицо носильщик. – У меня от одной твоей сумки грыжи в трёх местах повылазили.

– Почему беженец?

– Потому что нормальный человек столько вещей с собой в дорогу не возьмёт.

– Это моя карма. Расплачиваюсь… – Анатолий тяжело вздохнул. – А впрочем, трудности создаются для того, чтобы их с достоинством преодолевать. Слыхал про такое?

– Говорили когда-то так у нас на корабле.

– Ты что, был моряком? Где служил?

– Моряк не бывает бывший, – назидательно произнёс носильщик – И ты флотский?

– Старпом, правда, уже демобилизованный, крейсера «Октябрьская революция». Балтика.

– А я санинструктор на эскадренном эсминце «Благородный». Черноморский флот. Меня Егор зовут.

– Толя.

Они протянули друг другу руку для рукопожатия в форме краба.

Переговариваясь о былом, они, взявшись за ручки тележки, медленно двинулись в сторону вокзала.

– Куда едем?

– На стоянку такси. Мне на другой вокзал надо. Друг должен был встретить. Чего-то нет. Два варианта: либо проспал, либо загулял.

– Третьего не дано. Надо тебе, командир, большую машину искать. В обычную разве такое влезет? Где ты столько вещей насобирал?

– Если честно, я даже не знаю, что там лежит. Был в гостях у родителей, вот они и постарались.

– Думаю, плохого ничего не положили. Надо потерпеть.

– Это точно. А чего ты после службы медицинский не закончил? Я знаю, санинструктора все поступали. Лично я столько им характеристик подписал…

– Толя, я здесь за неделю зарабатываю столько, сколько врач за месяц. Семья… Жить хорошо все хотят. А что врачи, они сейчас только взятки берут. Знаний нет, лечить не умеют… У меня мать попала в больницу, так к ней не подходили до тех пор, пока в карман врачу не положили. И всё равно в итоге она умерла. Диагноз неправильный поставили.

Они выехали на площадь. Таксисты налетели, словно мухи на помои.

– Где Петрович? – спросил Егор, не обращая никакого внимания на их галдёж.

– Недавно уехал.

– А Фёдорович?

– Вон подъезжает.

– Пошли, Толя, к нему.

– Между прочим, очередь надо соблюдать, – выступил вперёд молодой таксист с сигаретой во рту.

– Это ты «очередь»? Глянь, сколько вещей. Я не возражаю, грузи в свою.

– Да я так просто, для порядка.

– Ну, если для порядка, стой и молчи. Поехали, Толя. У Василия Фёдоровича не машина – танк. На ней и поедешь.

– Егор, сколько я тебе должен?

– Командир, не рви сердце. Мы одной крови. И чтоб я взял деньги со своего? Удачной дороги!

– Спасибо, брат. И тебе всего доброго!

Они обнялись.

Погрузив в багажник и салон пресловутые вещи, Анатолий, хлопнув дверцей, покатил по улицам столицы, недобрым словом вспоминая Вениамина.

Не успел Агеев приехать на свой вокзал, как раздался звонок.

– Ты где? – прохрипел голос Балуева в трубке. – Я тебя по всей Москве разыскиваю.

– Да пошёл ты… На время посмотри. Должен был встретить, и что?..

– Прости, брат. Вчера с приятелем немного посидели, откушали литр. Сегодня головка бо-бо, во рту ка-ка. Проспал маленько, извини ещё раз. Ты переехал на свой вокзал? Сейчас буду, – и раздались короткие гудки.

Минут через сорок вновь зазвонил телефон.

– У безрогого козла честная жена, – зарокотала трубка. – Где можно вас найти и припасть к груди, окропив её слезами радости и гордости? Я опять немного задержался. Организм, истерзанный насилием извне, находясь в преддверье коллапса, потребовал от меня пива. Я не мог ему отказать. Пришлось употребить две бутылочки с солёненькими сухариками. Теперь я к бою и походу готов. Так где вы, мой милый друг?

– Где я ещё могу быть? В зале ожидания, естественно.

– Это совсем меняет дело.

Вскоре в зале показалась коренастая, плотная фигура в камуфляжной форме. На боку висела чёрная сумка в форме портфеля, лямки которой были перекинуты на плечо через голову. Его рыжеватая пышная шевелюра, густые, до нижней челюсти обвислые усы на отёчном, одутловатом лице придавали ему воинственный вид. Увидев сидящего среди сумок Анатолия, он счастливо, на весь зал рассмеялся, подбежал и обнял старого друга, окутывая его сивушным перегаром.

Друзья не виделись одиннадцать лет, одиннадцать месяцев, четырнадцать дней, шестнадцать часов, семь минут и несколько секунд. Для человеческой жизни это целая вечность. В масштабах же Вселенной этот миг в миллиарды раз короче.

– Что я вижу! – прокричал он. – Вы превратились в мешочника, спекулянта и барыгу. Или это репетиция великого переселения народов? Может, ты переквалифицировался в вора на доверии? Откуда вещички?

– Из лесу, вестимо.

– Носильщик! – громко крикнул он, – Всё это, – он произвёл замысловатое движение руками над вещами Агеева, – в камеру хранения. И надо это сделать очень быстро, а то мы опоздаем на праздник мира и труда.

– Веня, какой мир, какой труд?.. У меня поезд через три с половиной часа.

– За это время космический корабль совершает три витка вокруг Земли. Не переживай, мы всё успеем. Нужен только темп. И если тебя не съел старческий склероз, вспомни: темп – наш современный чародей! Пойдёмте, сирота.

Зал сначала с ужасом, потом с интересом следил за встречей друзей. Это заводило и распаляло Балуева, видевшего краем глаза подобную реакцию.

– Размышляя о сущности бытия, – плёл он, – должен заметить, что научно-технический прогресс и все его составляющие прошли мимо вашего чудесного города. «В нём живут несчастные люди-дикари…», мешочники, староверы и, не боюсь этого слова, недоумки. Они лают на луну, молятся на дупло дятла и превозносят страсть вместо умиротворения.

Они подъехали к камере хранения. Анатолий глядел на Вениамина и восторгался. Прошло более четверти века, как они покинули училище, а человек, кроме как внешне, нисколько не изменился: те же жесты, та же мимика, то же построение пространной речи, та же манера преподносить себя… «Жаль, Борис не видит его, – подумал он улыбаясь. – Я по сравнению с ним глупышка».

– Балуев, – повернулся к нему Толя, – годы тебя не меняют. Помнишь слова нашего начальника курса, сказавшего ещё тогда, что ты страшный человек. Подтверждаю это сейчас на сто восемь процентов.

Вениамин широко улыбнулся. Было видно, что эти слова пришлись ему по душе.

– Пошли быстрее, философ. Здесь недалече есть чудесная чайхана. Там нас ждёт холодная водочка, горячий нарын, сочный шашлык и казахское радушие.

– Веня…

– Не гнуси. Успеешь уехать. Такие слюнтяи, как ты, в столице не приживаются. Здесь надо быть волком, иначе сгрызут.

Вскоре они вошли в полутёмный зал и сели за стол, над которым низко висел зонтиком абажур с лампочкой, дающей тусклый красный свет. Буквально через секунду перед ними вырос молодой человек с раскосыми глазами, в идеально чистой белой форме.

– Кайырлы кун! Калыныз калай? – неожиданно произнёс Балуев.

Молодой человек что-то ответил ему.

– У нас есть два часа. Быстро и вкусно!

– Хорошо, Вениамин, сейчас всё сделаю на высоком уровне, – наклонил голову официант и тут же исчез.

– Веня, смотрю, ты в Москве популярнее, чем Пеле в Бразилии. Что ты ему сказал?

– Поздоровался и спросил, как дела.

– Молодец! Сколько ты уже здесь живёшь?

– Без малого восемь лет. Квартиру недалеко от стадиона «Динамо» получил. Дочь, врач, с мужем в Полтаве живёт, сын в Кронштадтском госпитале старший ординатор терапевтического отделения. Подполковника в этом году получил. Трое внуков. Жена в архиве Министерства обороны работает. Помнишь мою супругу?

– Чего это я должен её забыть. Привет передавай.

– Ездили в прошлом году позагорать в Сочи. Так представь, что отдыхающих женщин было в два раза больше, чем мужчин. Многие из них уехали, так и не отдохнувши, – и он снова зашёлся хриплым смехом.

Они сидели, вспоминая прошлое, делились настоящим. И как будто не было этих лет расставания, будто расстались только вчера.

Анатолий взглянул на часы и ахнул.

– Веня, через сорок минут мой лайнер даст прощальный гудок. Надо идти.

– Сиди, успеешь, – он поглядел на Толю осоловелыми глазами.

– Какой успеешь?.. У меня вещей…

– Никуда не денутся твои вещи. Водка ещё не допита.

– Извини, не могу. Ты сиди, а я пошёл. Иначе точно опоздаю.

– Хорошо. Я к поезду приду. Какой вагон?

– Четвёртый.

– Не прощаемся. И убери деньги, ты у меня в гостях, я угощаю.

Анатолий быстро пошёл к выходу. В дверях он оглянулся. Вениамин, положив голову на грудь, спал.

– Жаль оставлять в таком виде мужика… Но тогда я точно опоздаю. А он здесь свой. Всё будет в порядке.

Поймав по дороге носильщика, он за десять минут до отправления поезда был у вагона. За лишние сто пятьдесят рублей тот помог ему занести вещи.

И вновь монотонный стук колёс теперь уже отдалял Агеева от столицы.

Если не считать, что в вагоне женщина начала рожать, то доехал он без приключений.

На перроне его встречали, как покорителя морских глубин: жена с цветами, друг с распростёртыми объятьями и сын, глубоко засунув руки в джинсы.

– Миша, ты хоть на машине? – первое, что спросил Анатолий, когда встал поезд.

– И даже с прицепом.

– Очень мудро! Тогда заходите в вагон, будем выгружаться.

–Ты вернулся, как настоящий конкистадор после победы, с богатой добычей, – засмеялся Михаил. – Как съездил?

– Толь, и правда, родители просто обезумели, нагрузив тебя так! – сказала удивлённо жена.

– Это от большой любви. Если всё рассказывать, не поверите. Что ни день, то сказка со страшным концом. Особенно дорога. А так, в основном, всё нормально. Главное, родителей повидал, они привет всем передают, и с другом встретился, – он повернулся к супруге. – С Венькой Балуевым в Москве посидели в чайхане. Он тебе кланяться велел.

– Как он? Сильно постарел?

– Постарел, конечно, но остался таким же баламутом, нисколько не изменился.

– Молодец! Это в нём генетически заложено. Он служит?

– Нет. Тоже на пенсии. Рассказывайте, как вы тут живёте? Какие новости?

– Новостейпруд пруди. Твоё чадо, – супруга кивнула на сына, – на развод с женой подал. Полюбил, видите ли, другую. А то, что сын сиротой расти будет, это ему всё равно. Любовь превыше всего!

– Ну, об этом дома поговорим, – хмуро произнёс Анатолий. – Что ещё?

– Друг твой Проценко под следствием.

– Что случилось?

– На переходе женщину сбил. Говорят, пьяный был. Водка ещё никому добра не принесла. Демидовы дочери в Первомайском районе квартиру трёхкомнатную купили; умерла соседка наша с третьего этажа, Софья Павловна; Саня Коломиец подрался с женой. Так она его так звезданула скалкой по дурной башке, что тот в больнице до сих пор с сотрясением лежит…Больше ничего интересного.

– А Соболевых обокрали, – добавил Михаил.

– Ой, я совсем забыла. Вынесли всё ценное. И, главное, днём. Дверь ключом открыли. Здесь без их сыночка-наркомана не обошлось. Вот и дом, приехали.

Так закончилась поездка Агеева домой, с её падениями и взлётами, встречами и прощаниями. После неё он на улицу в пятницу тринадцатого не выходил никогда. Бережёного и Бог бережёт.

Конечно, в жизни нет ни одного человека, который не верил бы в приметы и привидения. Верил в них и Агеев: и в чёрную кошку, и женщину с пустым ведром, и если что-то забыл и возвращался домой, то обязательно глядел на себя в зеркало… А сколько он переплевал через левое плечо…А сколько раз стучал по дереву…

Всё это было… Но теперь во всю эту мистику он верил свято. Проверил на собственной шкуре.

Верить в это или нет – решать каждому.

Мы же эту историю собирали по крупицам из разных источников и постарались описать её со скрупулёзной точностью, ибо она произошла не так и давно – в первой половине XXI века.

Литературно-художественный интернет-журнал

Форма входа