Форма входа
Эдуард Георгиевич Багрицкий (Дзюбин)
(1895-1934)
Кинбурнская коса
Сквозь сумерки – судороги перепелов.
От сумерек степь неприкаянней,
А к берегу движется переполох,
Волны раскачнувшийся маятник.
Он вместе с восходом уходит в туман,
Он вместе с закатом по берегу бьет...
Вокруг маяка сходит с ума,
Стучит по бортам и качает бот...
Я ветер вдыхаю... и с каждым глотком
По жилам проносится соль,
Крылатые волны над желтым песком
Прокатывают колесо...
Из круглого танца морских фанаберии,
Ударя вприсядку, выходит берег...
Выходит вприсядку и машет кустом,
Прибрежною машет лозиной.
К воде надвигается солончаком
И отодвигается глиной...
Кустарником свищет, норд-вестом звенит,
Сухую сосну устремляет в зенит...
Я знаю пропитанный песнями дух
Трагической этой земли,
Я знаю, о чем запевает пастух,
Чем кормится стадо вдали.
И вот, проплывая под берегом рослым,
Баркас, будто цыган, кочует,
И пальцы, прижатые натуго к веслам,
Подводную фауну чуют...
(Присоски и щупальцы, радуга рыб,
Бродячей медузы пылающий гриб,
Да белый мартын над простором воды
Кидается за отраженьем звезды...)
И слышится голос рыбацкой тоски,
Что мечется в берег, стеня,
И вот надвигаются солончаки,
И вот захлестнули меня...
О, с этого берега в тысячу раз
Ясней и приметнее море,
Как будто какой-нибудь дом иль баркас
Его заслоняли от пристальных глаз,
И нынче – оно разлетается враз,
Качается в пылком уборе...
И тина цветет, и горят маяки,
И ветры по сумеркам шарят...
Ладонь над глазами – глядят моряки
В сияющих вод полушарье.
1924, 1927
Эдуард Багрицкий – ученик реального училища
От черного хлеба и верной жены
От черного хлеба и верной жены
Мы бледною немочью заражены...
Копытом и камнем испытаны годы,
Бессмертной полынью пропитаны поды, –
И горечь полыни на наших губах...
Нам нож – не по кисти, перо – не по нраву,
Кирка – не по чести и слава – не в славу:
Мы – ржавые листья на ржавых дубах...
Чуть ветер, чуть север – и мы облетаем.
Чей путь мы собою теперь устилаем?
Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут?
Потопчут ли нас трубачи молодые?
Взойдут ли над нами созвездья чужие?
Мы – ржавых дубов облетевший уют...
Бездомною стужей уют раздуваем...
Мы в ночь улетаем! Мы в ночь улетаем!
Как спелые звезды, летим наугад...
Над нами гремят трубачи молодые,
Над нами восходят созвездья чужие,
Над нами чужие знамена шумят...
Чуть ветер, чуть север – срывайтесь за ними,
Неситесь за ними, гонитесь за ними,
Катитесь в полях, запевайте в степях!
За блеском штыка, пролетающим в тучах,
За стуком копыта в берлогах дремучих,
За песней трубы, потонувшей в лесах...
1926
Контрабандисты. Слова Э. Багрицкого, муз. В Берковского. Проект "Песни нашего века"
Контрабандисты
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...
Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
Двенадцатый час –
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз –
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело!
Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Ай, звездная полночь!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот, –
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море..!"
Баллада о нежной даме
Зачем читаешь ты страницы
Унылых, плачущих газет?
Там утки и иные птицы
В тебя вселяют ужас. Нет,
Внемли мой дружеский совет:
Возьми ты объявлений пачку,
Читай, – в них жизнь, в них яркий свет;
«Куплю японскую собачку!»
О дама нежная! Столицы
Тебя взлелеяли! Корнет
Именовал тебя царицей,
Бела ты как вишневый цвет.
Что для тебя кровавый бред
И в горле пушек мяса жвачка, –
Твоя мечта светлей планет:
«Куплю японскую собачку».
Смеживши черные ресницы,
Ты сладко кушаешь шербет.
Твоя улыбка как зарница,
И содержатель твой одет
В тончайший шелковый жилет,
И нанимает третью прачку, –
А ты мечтаешь, как поэт:
«Куплю японскую собачку».
Когда от голода в скелет
Ты превратишься и в болячку,
Пусть приготовят на обед
Твою японскую собачку.
Весна
В аллеях столбов, по дорогам перронов –
Лягушечья прозелень дачных вагонов;
Уже окунувшийся в масло по локоть
Рычаг начинает акать и окать...
И дым оседает на вохре откоса,
И рельсы бросаются под колеса...
Приклеены к стеклам влюбленные пары, –
Звенит палисандр дачной гитары:
"Ах! Вам не хотится ль под ручку пройтиться?.." –
"Мой милый! Конечно, хотится! Хотится!.."
А там, над травой, над речными узлами
Весна развернула зеленое знамя, –
И вот из коряг, из камней, из расселин
Пошла в наступленье свирепая зелень...
На голом прутье, над водой невеселой
Гортань продувают ветвей новоселы...
Первым дроздом закликают леса,
Первою щукой стреляют плеса;
И звезды над первобытною тишью
Распороты первой летучей мышью...
Мне любы традиции жадной игры:
Гнездовья, берлоги, метанье икры...
Но я – человек, я – не зверь и не птица,
Мне тоже хотится под ручку пройтиться;
С площадки нырнуть, раздирая пальто,
В набитое звездами решето...
Чтоб, волком трубя у бараньего трупа,
Далекую течку ноздрями ощупать;
Иль в черной бочаге, где корни вокруг,
Обрызгать молоками щучью икру;
Гоняться за рыбой, кружиться над птицей,
Сигать кожаном и бродить за волчицей;
Нырять, подползать и бросаться в угон, –
Чтоб на сто процентов исполнить закон;
Чтоб видеть воочью: во славу природы
Раскиданы звери, распахнуты воды,
И поезд, крутящийся в мокрой траве, –
Чудовищный вьюн с фонарем в голове!..
И поезд от похоти воет и злится:
– Хотится! Хотится! Хотится! Хотится!
Происхождение
Я не запомнил – на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир. Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась – краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот. Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево. И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали –
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец –
Все бормотало мне:
– Подлец! Подлец! –
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
– Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша – это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое? Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь, бегущая навстречу,
И все кликушество моих отцов,
И все светила, строящие вечер,
И все деревья, рвущие лицо, –
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
– Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи! –
Я покидаю старую кровать:
– Уйти?
Уйду!
Тем лучше! Наплевать!
Книги стихотворений Эдуарда Багрицкого
О Полдень, ты идешь...
О Полдень, ты идешь в мучительной тоске
Благословить огнем те берега пустые,
Где лодки белые и сети золотые
Лениво светятся на солнечном песке.
Но в синих сумерках ты душен и тяжел –
За голубую соль уходишь дымной глыбой,
Чтоб ветер, пахнущий смолой и свежей рыбой,
Ладонью влажною по берегу провел.
Птицелов. Слова Э. Багрицкого, муз. С. Никитина. Исп. Татьяна и Сергей Никитины
Птицелов
Так идет веселый Дидель
С палкой, птицей и котомкой
Через Гарц, поросший лесом,
Вдоль по рейнским берегам.
По Тюрингии дубовой,
По Саксонии сосновой,
По Вестфалии бузинной,
По Баварии хмельной.
Марта, Марта, надо ль плакать,
Если Дидель ходит в поле,
Если Дидель свищет птицам
И смеется невзначай?
Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти.
Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить.
В бузине, сырой и круглой,
Соловей ударил дудкой,
На сосне звенят синицы,
На березе зяблик бьет.
И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Три манка – и каждой птице
Посвящает свой манок.
Дунет он в манок бузинный,
И звенит манок бузинный, –
Из бузинного прикрытья
Отвечает соловей.
Дунет он в манок сосновый,
И свистит манок сосновый, –
На сосне в ответ синицы
Рассыпают бубенцы.
И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Самый легкий, самый звонкий
Свой березовый манок.
Он лады проверит нежно,
Щель певучую продует, –
Звонким голосом береза
Под дыханьем запоет.
И, заслышав этот голос,
Голос дерева и птицы,
На березе придорожной
Зяблик загремит в ответ.
Над проселочной дорогой,
Где затих тележный грохот,
Над прудом, покрытым ряской,
Дидель сети разложил.
И пред ним, зеленый снизу,
Голубой и синий – сверху,
Мир встает огромной птицей,
Свищет, щелкает, звенит.
Так идет веселый Дидель
С палкой, птицей и котомкой
Через Гарц, поросший лесом,
Вдоль по рейнским берегам.
По Тюрингии дубовой,
По Саксонии сосновой,
По Вестфалии бузинной,
По Баварии хмельной.
Марта, Марта, надо ль плакать,
Если Дидель ходит в поле,
Если Дидель свищет птицам
И смеется невзначай?
* * *
Возвращение
Кто услышал раковины пенье,
Бросит берег и уйдет в туман;
Даст ему покой и вдохновенье
Окруженный ветром океан...
Кто увидел дым голубоватый,
Подымающийся над водой,
Тот пойдет дорогою проклятой,
Звонкою дорогою морской...
Так и я...
Мое перо писало,
Ум выдумывал, а голос пел;
Но осенняя пора настала,
И в деревьях ветер прошумел...
И вдали, на берегу широком
О песок ударилась волна,
Ветер соль развеял ненароком,
Чайки раскричались дотемна...
Буду скучным я или не буду –
Все равно! Отныне я – другой...
Мне матросская запела удаль,
Мне трещал костер береговой...
Памятник Эдуарду Багрицкому в Москве
Ранним утром
Ранним утром я уйду с Дальницкой.
Дынь возьму и хлеба в узелке, –
Я сегодня не поэт Багрицкий,
Я – матрос на греческом дубке...
Свежий ветер закипает брагой,
Сердце ударяет о ребро...
Обернется парусом бумага,
Укрепится мачтою перо...
Этой осенью я понял снова
Скуку поэтической нужды;
Не уйти от берега родного,
От павлиньей радужной воды...
Только в море бесшабашней пенье,
Только в море мой разгул широк.
Подгоняй же, ветер вдохновенья,
На борт накренившийся дубок...
Живой голос поэта
Эдуард Багрицкий читает стихи Александра Блока "Шаги командора"
* * *
Эдуард Багрицкий читает отрывок из поэмы «Дума про Опанаса»
http://imwerden.net/audio/bagritsky_chitaet_pesnju_pro_chetyre_vetra.mp3
Наиболее известные произведения Э.Г. Багрицкого
1918, 1926 – «Птицелов»
1918, 1922, 1926 – «Тиль Уленшпигель»
1926 – «Дума про Опанаса»
1927 – «Контрабандисты»
1927 – «От черного хлеба и верной жены»
1929 – «ТВС»
1932 – «Смерть пионерки»
1932 – «Последняя ночь»
Книги Э.Г. Багрицкого
- Юго-запад. – М.-Л., «ЗиФ», МСМXXVIII, – тир. 3000 экз.
- Собр. соч. в 2 томах, т. 1, под ред. И. Уткина. [Вступ. ст. Ю. Севрука]. – М., 1938.
- Стихотворения. [Вступ. ст. и подгот. текста Вс. Азарова], – М.-Л., 1956.
- Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. И. Гринберга]. – М., 1958.
- Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. Е. П. Любаревой], – М.-Л., 1964 (Библиотека советской поєзии).
- Багрицкий Э. Избранное. – М., 1987.
- Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. [Вступ. ст. М. Д. Шраера]. Новая библиотека поэта: Малая серия. – СПб., 2000.