Татьяна Борисовна Макарова
(1950-1992)
О стихах Татьяны Макаровой
Подлинной поэзии не страшны чужая слава и чужие вершины — она приходит в мир, чтобы занять то место, которое ранее никому не принадлежало, и как бы ни был безыскусен и негромок ее голос, он не сольется с другими, не утонет в них, ибо подлинное — всегда неповторимо.
В том, что творчество Т. Макаровой — истинная поэзия, убеждаешься мгновенно, едва перелистав страницы ее книги. Причем, это не просто хорошая поэзия, а именно женская поэзия в самом высоком смысле этого слова. По тонкости и глубине чувств, по остроте восприятия мира, по лирической теплоте красок и тонов, по несгибаемости духа и ранимости души — словом, по всем тем качествам, что отличают женскую сущность от мужской, наделяя женщину, с одной стороны, богатством чувств и переживаний, а с другой — беззащитностью и уязвимостью в отношениях с миром.
Екатерина Голубкова
Просто о хорошем человеке
* * *
Тайная тетрадь
Моя судьба, ты тайная тетрадь,
Та, что зовется общей, и в общину
Ты общих слов полна наполовину.
Смешна ли наша спешка — собирать
Слова и дни в дырявую корзину?
Зачем рассветы были хороши,
Куда дороги плыли и манили?
И вот он, полустанок — ни души,
Глоток воды и километры пыли.
Далекие товарищи мои!
Мы в поисках последнее теряли,
Но привлекали горизонты, дали,
Но пели кочевые соловьи —
Кого они сегодня освистали?
А между тем шумит аукцион,
И каждый набивает себе цену.
Раз — и унижен, два — и оскоплён,
Три — кто дороже? — за измену.
Прожито, как потеряно. Не жаль?
Жетоны, безналичные талоны,
Протянутые жадные ладони.
Но стоит наша повесть и печаль
Недорого на том аукционе.
1980
Ты снился мне
Ты снился мне. Чужие так не снятся
Соцветия невыплаканных трав
Сопрели в сене. Летнее богатство
Сошло под снег. Боялась просыпаться,
Я замерла, ладонь твою признав.
Как тихий корень, сердце притаилось,
Как пойманный кузнечик, притворилось
На время мёртвым. Светлая ладонь
Потерянность снимала и унылость,
И примиряла... Нет, это не сон.
Чужие так не снятся. О спасенье
Не молят неизвестного. Тепло
Проращивает семя по весенней
Назревшей дате. Внутреннее зренье
Во мне взошло. И слёзы отвело.
1977-88
Воскресенье
Какое прозрачное, тихое море сегодня!
Ленивые волны не бьются о скользкие камни
В порту, надломившись, застыли усталые краны.
Для праздных и праздничных спущены с катера сходни.
Поедем и мы на косу, шелестящую мохом
В настоенный зноем полынно-ромашковый омут,
Где, сон нагоняя, лишь чайки упругие стонут
Да вторит им море протяжно-разморенным вздохом…
Здесь замерло время, не мучая нас ожиданьем.
Какое нам дело, что где-то ревут самолеты?
...Вчера это было? Тебя уже звали пилоты.
Ты с трапа кричал: — Не прощаюсь с тобой! До свиданья!
Мы в этих городах не знали суеты,
Нe ждали телеграмм и писем не писали,
Нас сумерки насквозь печалями пронзали,
Но были мы давно с печалями на «ты».
А желтый полдень жёг и плавил все округ,
В янтарь переводя оскому винограда,
Он сердце донимал, но от любимых рук
Спускалась по плечам спокойная прохлада.
И чаек переклик, и ровная волна
Всё радовало нас, с печалями согласно,
В те дни души, когда на горизонте ясно,
И двое смотрят вдаль из синего окна.
1981
Конец и начало, в висках застучало.
Где мудрые старцы живут?
Кто скажет, зачем меня так укачало
На этом ковчеге ещё у причала?
Будь проклят, сиротский приют!
Кто мудрой рукой отодвинет туманы,
Беду отведёт от лица?
Внизу субмарины, вверху караваны.
Невольничьи рынки, продажные страны,
Началу не видно конца.
Какому молиться безбожному богу?
Какою монетой платить?
Какой узелок и в какую дорогу
Уже собирать, и подстраивать ногу,
И песню о чем заводить?
1980
Есть одно недомоганье — ожиданье:
Одуванчиков, рассеянных в траве,
Начинанья, детской вышивки дерзанья
По апрельской чуть намеченной канве.
Ожидание минуты повечерней,
Когда, вглядываясь в лунный леденец.
Замечаешь размягченное свеченье
В стылой сини, и вздыхаешь: наконец!
Наконец-то отпустило, отступило
Чёрно-белое январское сукно,
И ударило упругое ветрило
Пролетающего вестника в окно.
Вот и дрогнули, поплыли — день за вечер.
Небо в пенках от топленых янтарей,
Ожидания иззябшие предплечья
Загорели — вот и лето у дверей.
1979
За окнами шуршание метели,
На потолке две лунных полосы.
Двенадцать раз пропели-проскрипели
В пустынно-тёмной комнате часы.
Как странно, что и сон такой не снился,
И мысли были проще и трезвей...
Сиреневый бессмертник поселился
В каменоломнях памяти моей.
Там вянут травы в солнечном покое,
Ржавеют под откосом якоря,
Ведет метель мелодию прибоя,
Недолог путь в июль из января.
Где это было? Не было? Забыто?
Во мне болит тот чистый небосклон.
И не заснуть, глаза мои открыты
На третий час и третий перезвон.
Метель шумела, пела, рисовала
Прибежище, где трудится прибой,
Где заросли бессмертником отвалы,
Где не могла я быть и не бывала.
Но что это со мной?
Но что так мучит смутною Морокой,
Допрашивает, бьется о стекло
Сухой волной с оттяжкою глубокой?
Что это было? Было ли? Прошло?
Не знаю, никогда я не узнаю.
Мне надо спать, мне завтра предстоит
Укол новокаина, и сквозная
Тупая боль, и пуля разрывная,
Что аиста не пощадит.
1980
Опять засвистала весенняя птица,
А небо снялось, в синеву отлетело,
И даль растеклась. И душа не успела
В пронзительном дне до конца раствориться.
Но вот заскользит по каёмке тумана
Луна — и тревожно, и мысли иные,
И плоти не станет, и полночь заманит
Проникнуть за тёмные стёкла двойные.
Там бродит в деревьях горячая брага —
Услышу их пульс и проверю давленье,
И в печь положу молодые поленья,
И вспыхнут сырые дрова как бумага.
И будут всю ночь мои руки согреты
У жаркой печи в заоконном тумане.
До нового дня. И не кажется странной
В сиротскую ночь от тоски окаянной
Попытка согреться огнем сигареты.
1980
Книги Т.Б. Макаровой
Растаяли серые тени.
Луна утонула в туман.
В апрельский ломбард на храненье
Багаж нетерпения сдан.
Медлительны дни ожиданий,
И сдержан предчувственный пыл.
Корабль, перегруженный снами,
Из гавани мутной отплыл.
Блуждают в долинных туманах,
Колышутся полосы ив…
Призывы друзей безымянных
Доносит высокий прилив.
Отзывчивы тонкие струны
Живых корабельных лесов
— Мы с вами! И падают луны
На волны родных голосов.
И новая песня запета —
Запомните этот мотив!
— Мы с вами! И лента рассвета
Ложится на волосы ив.
1980
Если я захочу, если только —
Уплыву в кругосветный круиз,
В ореоле от лампы настольной
Освежит мои прописи бриз.
Перемен фитилёк опалённый
Подкручу на один оборот.
Предстоит ещё графы заполнить
На анкете широт и долгот.
Запишу на особой странице
Пережитую юность свою:
Одинокие падали птицы,
Попадая в свободы струю.
Но словам не доверятся чувства,
Что ведут перекрёстный допрос,
Ухожу непредвиденным курсом,
Не востребовав выжатых слёз.
Если я захочу, если только —
Я плавучую силу найду,
В кругосветный круиз, в самоволку —
Всё равно, но не на поводу!
На волнах одичалых скитаний
Уплыву в неназначенный край...
— Не смеши! И нелепых признаний
Никому, и себе не читай.
1980
Незатёртого требует слова
Необычного зова весна.
Оживаю и чувствую: снова
На железный крючок рыболова
Золотая заманит блесна.
И его не достать без надрыва,
И носить его больно в себе…
Ну так что же — бояться прилива?
И впотьмах, озираясь пугливо…
Да ведь речь — не о рыбьей судьбе
И не надо в нейтральные воды:
Заплывать, обходя западни,
И искать абсолютной свободы...
Абсолютное чуждо природе,
Абсолютное смерти сродни.
1979